По-моему, у «супостатов» изменилась некая тактическая «установка». Убивать нас всех разом они теперь явно не стремились, а, с точки зрения захвата пленных, им был резон продержать нас в таком вот подвешенном состоянии до темноты. То есть, спокойно подождать, пока мы расстреляем все патроны и окоченеем прямо-таки до образования сосулек в очке, а потом оценить ситуацию и постараться взять кого-нибудь из нас живьем. По крайней мере, я бы на их месте сделал именно так.
Как мы могли этому противодействовать? По идее, можно было отправить в обход финской цепи Кюнста, с боевой задачей перестрелять костяк осаждающих. Но я понимал, что это займет изрядное время и совершенно нет гарантии, что, пока он их будет отстреливать (а всех он так просто не перебьет, даже принимая во внимание его чудесные снайперские способности, поскольку финны отнюдь не мишени в тире и сидеть на месте, ожидая, пока их убьют, явно не будут), к ним не набежит очередное подкрепление, после чего все окончательно пойдет в стиле картежной игры, в которой козырей у нас не будет, поскольку патроны и у нас, и у Смирнова кончатся явно раньше, чем наличные солдаты у врага.
Из подобных горестных размышлений меня вывел шум моторов на дороге.
Ага, то есть все-таки увидели ракету, слава тебе, господи! Только интересно было, почему моторов было больше одного? Это было тем более непонятно, поскольку вскоре на дороге впереди нас появился характерный силуэт бронеавтомобиля БА‐20. На подножках и сзади, на запасном колесе броневичка, висели человек пять бойцов в серых шинелях и касках, с ручными пулеметами и винтовками.
Жидковато для классической голливудской кавалерии из-за холмов, но, принимая во внимание тот факт, что здешние «буденновцы» давно схавали своих Сивок и Бурок, вовсе даже неплохо, по крайней мере, больше, чем ничего.
Но еще до того, как броневик притормозил и красноармейцы начали спрыгивать с него, откуда-то с дороги, из-за их спин, в ту сторону, где залегли финны, басовито затарахтело сразу несколько пулеметов. Судя по звуку – отнюдь не ДП, а скорее «максимы». Что это такое, черт возьми?
– Все за мной, вперед! – заорал я, быстро сообразив, что финнов достаточно грамотно отсекают от нас, прямо-таки не давая им поднять головы. Одновременно указывая своим заединщикам направление движения – прямиком в сторону БА‐20. Таскать за собой покойников в те годы ни в одной армии мира как-то не было принято, это уже потом некоторые американские идиоты начали считать вполне нормальным положить несколько дополнительных жизней за вынос чьего-нибудь трупа (не живого «рядового Райана», а именно трупа – в том же Вьетнаме и позднее зачастую именно так и было). По этой причине никаких команд насчет «выноса тел» (а особенно сгоревшего водителя пикапа, вытаскивать которого было вообще проблематично) я не отдавал, понимая, что бойцы и так вымотались. Тут мертвые нас простят, тем более, им уже все равно. Простите, не уберег.
– ПТР не забудь! – приказал я Смирнову.
Ох, как мы бежали! Наверное, никогда так не бегал! Особенно учитывая, что все это было зимой, под пулями и с частичной «выкладкой». У нас, в начале следующего века, всякие думающие, что они умнее всех, всегда знают «как надо» и на раз-два переиграют хоть битву под Сталинградом, хоть танковое сражение под Прохоровкой (судя по тому, что они пишут и говорят, их сдерживает исключительно отсутствие «самой обыкновенной машины времени»), разжиревшие за монитором «диванные наполеоны и комбриги» почему-то не представляют, что на любой войне надо не только мышкой кликать, но еще и вот так носиться, словно кем-то укушенный, по пересеченной местности (а это физически трудно!), да при этом еще и стрелять из винтовки или автомата (а они, мать их, тяжелые!). Так что, как говорил про таких, как они, один поэт второй половины XIX века: «Если глуп – так не пиши, а особенно – рецензий».
Прижатые действительно плотным пулеметным огнем к земле и деревьям финны стали стрелять и вовсе редко. Благодаря чему никто из нашей пятерки не был убит или ранен при отходе.
Когда мы, поскальзываясь на остекленевшей в колеях грязи и временами падая в снег, таки добежали до броневика, БА‐20 стал долбить по лесу короткими очередями из своего единственного башенного пулемета, а его спешившийся «десант» стрелял по лесу лежа или с колена из винтовок и двух ДП. Почему-то красноармейцев было значительно больше, чем тех, кто накануне вызвался добровольцами. «Оставшиеся в лавке» товарищи младшие командиры решили подстраховаться? А почему бы и нет?
– Быстрее! Вон туда! – крикнул нам высунувшийся из приоткрывшейся двери броневика долговязый Ададуров, указывая куда-то себе за спину. А там, как оказалось, маячил у обочины дороги знакомый мне по утру «ГАЗ-ААА» с цепями «Оверолл» на задних осях и работавшей на всю мощь максимовской счетверенкой в кузове.
Ага, так вот откуда взялся автоматический огонь такой плотности!
В кузове полуторки рядом с расчетом стоял довольный Гремоздюкин с биноклем на шее. Вид у него был прямо-таки словно у Бориса Бабочкина в роли Чапая во время исторической начальной сцены одноименного фильма, у моста. Только усы заменяла перманентная мужественная небритость, а вместо папахи его голову сейчас венчала стальная каска. Ну а в роли просто тачанки была «автотачанка» – этот самый, трехосный и четырехствольный зенитный агрегат.
Следом за нами к грузовику перебежали, время от времени паля себе за спину, и прикрывающие нас бойцы. БА‐20 при этом усилил огонь, а «ГАЗ-ААА» перестал стрелять, начав сдавать назад. Потом грузовик достаточно быстро и грамотно развернулся, расчет повернул стволы своей счетверенки почти строго в корму и снова от всей души ударил по лесу. Главной в этой стрельбе была не точность, а плотность огня. Ну хоть что-то в военном деле эти сержанты и старшины, как выяснилось, все-таки понимали.
Когда мы, потные и запыхавшиеся, подбежали к «ГАЗ-ААА», прикрываемый его огнем БА‐20 разворачивался в дорожных колеях, натужно гудя мотором, а потом, оборотив башню назад и продолжая стрелять короткими очередями, медленно поехал в нашу сторону.
– Все, уходим! – задыхаясь, крикнул я Гремоздюкину.
«Максимы» перестали стрелять. Уронив тяжеленное трофейное ПТР и патроны к нему в кузов «ГАЗа», мы со Смирновым влезли через борт, бойцы попрыгали в кузов и на подножки грузовика. Трое запоздавших оседлали подножки броневика, и мы, постепенно набирая скорость, без оглядки рванули с места боя.
В общем, кое-как уехали, явно сникшие финны за нами не гнались и вслед почти не стреляли.
– Ну что, у нас двое убитых, – сказал я, немного переведя дух стоявшему надо мной в прежней позе памятника Гремоздюкину. – А как у вас?
– Да вроде, тьфу-тьфу, всего один раненый!
– Неплохо. А ведь могло быть куда хуже!
Сказав такое, я понял, что теперь под моим командованием, кажется, осталось уже не 176, а 174 человека. Минус еще два – поганая смертная бухгалтерия, работающая исключительно в сторону уменьшения. Позднее мне доложили, что вторым погибшим, кроме Гевлина, был некий красноармеец Армидзе (именно он сгорел за баранкой пикапа), которого я до этого и в глаза не видел.
Когда мы наконец въехали за свои посты, я услышал в небе гул моторов (выходит, мне накануне не померещилось) и узрел совершенную небывальщину – над лесом кружились наши истребители – тройка И‐15бис и столько же И‐153, которых было легко отличить по убранным шасси.
С чего бы это вдруг? Интересно, за что нам сегодня такая честь?
Но одновременно где-то в той стороне, откуда мы приехали, стали слышны далекие глухие разрывы – кажется, финны начали обстреливать из минометов наших «соседей по несчастью». Интересно, а почему били по ним, а не по нам? Ведь причиной их головной боли сегодня были именно мы. Тут напрашивалось два равноценных варианта – либо они испугались наличия в воздухе нашей авиации (хотя не факт, что обнаружить и атаковать их минометную позицию с воздуха было вообще реально), либо произошло неизбежное запаздывание по части реагирования и передачи команд по цепочке. Поясню насчет второго. Если финскому командованию доложили о первой перестрелке с нами, еще по пути к «соседям», и оно начало на это реагировать, все выглядело логично. Пока приказали минометчикам, пока они заняли огневую позицию, пока открыли огонь – изначальная вводная стала уже неактуальной, а команды у них наверняка передаются, как и у нас, дедовским способом, то есть через связных.
Но возникал другой вопрос – почему это финны не подняли в воздух свои хваленые «Спитфайры» ради разгона наших бипланов? Странные они ребята все-таки…
Первым делом мы направились в штабной фургон, где уже собрался обычный «ареопаг». По моей просьбе Смирнов поставил на возмущенно заскрипевший стол противотанковое ружье и патроны к нему. Товарищи младшие командиры, к которым прибавилась еще и недавно свалившаяся к нам на голову летчица, с интересом уставились на это «бахало».
– Это что? – спросил Бышев, видимо, вследствие молодости самый любознательный из всех.
– Это, дорогие товарищи, английское противотанковое ружье системы «Бойс», – охотно ответил я тоном музейного экскурсовода, поставив к стенке свой провонявший порохом ППД и снимая шапку. – И, что характерно, командовал его расчетом тоже англичанин. А у него было, в частности, вот это.
Здесь я достал из кармана и продемонстрировал присутствующим трофейный револьвер.
– А документов у этого англичанина при себе не было? – задал дурацкий вопрос тот же Бышев.
– Когда я попытался вытащить из леса на дорогу труп этого англичанина, белофинны навалились на нас так, словно это было тело самого маршала Маннергейма. Из-за этого мы оттуда еле ноги унесли. Да и с какого перепугу у них должны быть документы? Они же здесь нелегально, в лучшем случае – в качестве каких-нибудь советников! Или вы, товарищ Бышев, думаете, что в этих условиях им есть хоть какой-то смысл таскать в карманах удостоверения личности?
– Наверное, нет, – сказал на это замполитрука, слегка подумав. При этом по его физиономии было видно, что, тем не менее, он подобным «непорядком» недоволен.