Александр взглянул на Диксона. Суд вершила Церковь, его же участие заключалась в том, чтобы помочь в сборе доказательств.
— Инициатива, как правило, принадлежит Церкви.
Священник и граф обменялись взглядами.
— До сего времени в нашем приходе все было тихо, — пробормотал Диксон. — У меня нет никакого опыта в обращении с ведьмами.
Он вспомнил: это Оксборо настоял на том, чтобы для поимки ведьмы вызвали специального человека.
Возвращение Карла Стюарта на престол Шотландии положило конец агонии последних сорока лет, но вместе с тем стало началом периода неопределенности. Люди вроде графа несомненно приветствовали то, что главою Церкви опять стал король, ведь это позволяло им контролировать тех, кто проповедовал в храмах.
Логично предположить, что в новых условиях положение преподобного Диксона стало довольно-таки шатким.
— Затем я и вызвал человека со стороны, то есть — вас, — сказал граф. —Чтобы вы как можно скорее разобрались с нашими неприятностями.
— Первым делом, — осторожно начал Александр, — нужно собрать доказательства ее падения.
— Это несложно, — сказал граф. — Ее репутация широко известна.
— Плюс история с полем Джеймса Грея, — вставил священник.
— Дурная слава сама по себе не преступление. — Это, как выяснилось, понимали очень немногие. — По закону, чтобы Комиссия приняла дело ведьмы на рассмотрение, нужно предъявить доказательство того, что она отреклась от крещения, вступила в союз с Дьяволом и стала его прислужницей.
Оба его собеседника потрясенно примолкли. Подобное святотатство было сложно даже вообразить.
Когда Диксон заговорил, его голос упал до шепота.
— Но как? Если свидетелями этого были только сама ведьма да Сатана?
— Вот поэтому, — продолжил Александр, — необходимо, чтобы она призналась.
— А вы, мистер Кинкейд, владеете методами добывать такие признания, — приказным тоном произнес граф.
Теперь он отчетливо понял, почему граф обратился к нему, а не к Диксону. Священник был слишком мягкосердечен и нерешителен. Столкнувшись со злом среди своей паствы, он так и не набрался храбрости что-либо предпринять. Александр понимал его. Ему самому потребуется собрать в кулак всю свою волю для того, чтобы провести допрос.
И выполнить то, что положено выполнить следом.
— Разумеется, на допросе я готов помогать старостам советом, — произнес он. Скоби нечасто соглашался брать на себя эту роль, но Скоби — в отличие от Александра — не изучал в университете законы о колдовстве.
— Она, несомненно, станет все отрицать.
— Это вполне ожидаемо. — От первого допроса, как правило, бывало мало прока. — Поэтому я распорядился, чтобы ее будили.
— Будили? — переспросил Диксон.
— Не давали ей спать. Три, четыре, пять дней — сколько понадобится, пока она не признается.
— И, конечно, неопровержимым доказательством станет дьявольская отметина, которую вы найдете. — Похоже, граф изучил те английские брошюры не менее внимательно, чем его дочь.
— Да. — В конце концов, затем его и наняли. — Дьявол всегда помечает тела тех, кто ему служит.
Если проколоть такую метку чем-то острым, она не станет кровить, а ведьма не почувствует боли. Медное шило, отягощавшее его карман, поможет окончательно установить, виновна подозреваемая или нет.
— А если она не признается добровольно, вы знаете способ, как ее разговорить, — сказал граф, разливая виски и протягивая бокал Александру.
— Но спиртное запрещено… — попробовал было вмешаться Диксон.
— Мир не рухнет, если мы с мистером Кинкейдом пропустим по капле.
Александр осторожно принял из его рук бокал.
— Есть колодки, тиски, клещи… — перечислял, продолжая, граф.
Да, Ричард Калхун, граф Оксборо, жаждал любым способом изобличить ведьму. Возможно даже хранил весь этот инструментарий в подвалах своей башни.
— Мне бы не хотелось доводить дело до крайностей, — сказал Александр, делая глоток. Пытки применялись многими, но он знал, что у него самого на такое не хватит духу.
Граф приподнял бровь.
— До Дня всех святых всего ничего. Неделя. Я хочу, чтобы за эту неделю вы добились от ведьмы признания вины и успели отправить ее на суд Комиссии в Джедборо.
Любопытно, подумал он, почему самого Оксборо не пригласили в члены Комиссии, раз уж он проявляет такое усердие.
— Я понимаю всю срочность, но будьте готовы к тому, что дело может затянуться, и Комиссии придется собираться заново. Не исключено, что ведьма назовет имена своих товарок.
— Своих товарок? — придушенным голосом переспросил Диксон.
— Дьявол редко вербует только одну душу. — Слова эхом повторились у него в голове. Маргрет и ее мать. Их двое. Еще один повод для подозрения. — В Берике осудили разом около сотни ведьм.
— Да у нас в приходе и шести сотен не наберется! — Диксон так и взвился на месте. — День всех святых уже близко. Если до тех пор не вычислить их всех — всех до единой, — Сатана обрушит на нас свое зло!
Пальцы Оксборо сжали бокал.
— Вы заставите признаться и ее, и тех, кого она назовет. А завтра…
Фразу оборвал донесшийся из прихожей вопль, и все трое вскочили со стульев.
В помещение, расталкивая слуг, ворвались кузнец с женой. Они ринулись мимо священника и графа к Александру и застыли перед ним как вкопанные.
— Оно-таки исполнилось! — Кузнец выпучил глаза, до предела выкатывая белки. — Проклятие ведьмы.
В его нутро прокрался страх.
— Что стряслось?
— Моя лучшая корова пала. Внезапно, ни с того, ни с сего. Без причины.
Причина могла быть только одна — ведьма.
Взоры всех присутствующих обратились на Александра, и он понял, что кроме него, похоже, и впрямь некому спасти приход от Сатаны.
***
С самого утра зарядил холодный дождь, но сумрачная погода никого не отпугнула. К тому времени, как на церковное собрание подтянулись старосты, число желающих дать свидетельские показания против вдовы Уилсон выросло до десятка. Александр, стоя за спинами графа, священника и старост, следил за тем, чтобы опрашивание шло в нужном русле. Один за другим люди выходили вперед и дрожащими голосами рассказывали обо всех странных и необъяснимых происшествиях, которые только могли припомнить.
Некоторые не ограничивались обличением вдовы Уилсон и называли новые имена.
Многие обвинения явно делались со злости. В таких случаях Александр подавал писарю знак, и тот фиксировал их на отдельном листке. Тем не менее, встречались и такие вещи, объяснить которые не представлялось возможным, а значит допросить предстояло не только вдову Уилсон, но и ряд других женщин.
— Свидетели еще прибывают, но их мы перенесем на завтра.
Голос священника вернул его в реальность. С удивлением Александр понял, что уже стемнело. Время слишком позднее, чтобы вызывать тех, чьи имена прозвучали.
— А после опросим подозреваемых.
— И вдову Рейд.
Его блуждающее внимание вернулось на место.
— Ее ни в чем не обвиняют.
— Нет, но люди говорят, что с севера деревни часто доносятся странные крики.
Странные крики. Он знал их источник. Что ж, придется ей заговорить.
— Да, нужно узнать, не слышала ли она чего-то подобного.
— Странно, что она не вызвалась быть свидетельницей сама.
Александр уклончиво кивнул.
— Я пошлю кого-нибудь привести ее.
— Нет, — ответил он. Если ее и должны разоблачить, то не таким образом. Он защитит ее мать, пока не выяснит наверняка, кто она. — Я схожу за нею сам, прямо с утра. Прогулка поможет мне прояснить мысли, — прибавил он в ответ на удивленный взгляд Диксона.
Ему понадобится ясная голова — завтра, когда он будет допрашивать подозреваемых.
И Маргрет.
Глава 7.
Когда на следующее утро он постучал в дверь коттеджа, никто не ответил.
Он заглянул в окно, но оно оказалось забрано ставнями. Войти без спроса он не решился. Если мать Маргрет в доме одна, она, чего доброго, может испугаться его и разбушеваться в одном из своих припадков, а то и покалечить себя.
После вчерашнего дождя погода стояла до неприличия прекрасная. Ослепительно голубело небо, рыжела трава. На ветвях деревьев дрожали последние, еще не сорванные ветром листочки. Золотисто-красные, как ее волосы.
Александр одернул себя. Он думает о ней слишком много, слишком часто, слишком… по-доброму. Его задача — найти ее да привести на допрос.
И он, оглядываясь по сторонам, зашел за коттедж.
***
Маргрет вышла из дома покормить цыплят и набрать в бадью воды из ручья. День сегодня выдался таким погожим, что она, покончив с делами, не смогла устоять перед искушением, расстелила на мягкой, влажной траве свою поблекшую шаль и уселась на нее, задрав юбки до колен и подставив ноги солнцу.
Черная ворона, что сидела на дереве рядом, с любопытством посматривала на нее, склонив голову набок.
— Можно, я поделюсь с тобою своими тревогами? — спросила Маргрет шепотом.
Птица каркнула в ответ и, когда Маргрет попыталась изобразить нечто похожее, улетела. Она рассмеялась, гадая, что же сказало вороне ее фальшивое карканье. Потом откинулась на локтях, широко развела ноги и, закрыв глаза, запрокинула лицо к небесам, с наслаждением принимая ласкающее щеки тепло.
Редкие минуты блаженного покоя, когда можно помечтать или вздремнуть.
Или помолиться.
Боже, прошу тебя. Молиться на природе получалось отчего-то проще, чем в церкви. Убереги нас от…
— Маргрет?
Она рывком села. Бог не услышал ее молитву, ибо над нею возвышался не кто иной, как посланник Дьявола.
Заслонив глаза ладонью, она взглянула вверх, на его фигуру, которая загораживала собою солнце и отбрасывала тень на ее лицо. Поспешно одернула юбки и поджала под себя ноги. Какая беспечность — валяться на податливом травяном ложе, выставив на всеобщее обозрение свои шерстяные чулки.