— Спасибо вам, — молвила она явно через силу и совсем не то, что он ожидал.
Он вопросительно приподнял бровь.
— За то, что помогли привести ее домой.
Он кивнул, зная, что его мотивы не заслуживают ее благодарности.
— Она спит?
Маргрет кивнула.
Теперь, когда она сняла шаль, он увидел, что ее платье, пусть подол и обтрепался от долгой носки, пошито из тонкой шерсти. Корсаж плотно облегал ее талию, открывая его взгляду округлости грудей, изгиб ее бедер…
Усилием воли он принудил себя поднять взгляд на ее лицо и попал в плен встревоженных — и таких непостижимых — глаз.
Не позволяй ей отвлечь себя.
— Часто с нею бывает такое?
Она отвела взгляд.
Не доверяет ему. Мудрая женщина.
— Время от времени.
— Насколько часто?
Оставив этот вопрос без ответа, она жестом обвела пустую комнату.
— Простите. — Отвернула глаза в сторону, на стул около камина. — Мне нечем вас угостить.
Он расслышал нотки сожаления. Словно когда-то в ее распоряжении были все доступные земные блага. Словно она привыкла к тому, что вокруг гостей должны хлопотать слуги, предлагая им финики, орехи и сыр.
Словно когда-то ее шкафы ломились от кружева.
— Ничего не нужно. — Не спрашивая разрешения, он сел на табурет за деревянным столом. Она присела напротив и подперла щеку ладонью — понуро, точно больше не могла сносить тяжесть этого дня.
— Когда… — Когда она стала одержимой? Вряд ли она ответит, но спросить было необходимо, и Александр спросил, сам не зная, кто задал этот вопрос: охотник на ведьм или осиротевший сын. — Когда это началось?
Не поднимая глаз, она мотнула головой и одновременно пожала плечами.
Он знал, что обязан надавить на нее, расспросить, как следует, выудить из нее все, и все же не представлял, чтобы та седовласая женщина, поносившая Дьявола, была способна призывать зло. В ее стареющем теле жила душа ребенка, который страшился темноты и вещей, видимых ею одной.
Он потерял мать, но и Маргрет потеряла свою, причем ей приходилось много тяжелее, ведь она была принуждена день за днем жить с ее лишенной разума физической оболочкой.
— Мне жаль, — вырвалось у него.
Не сумев совладать с порывом утешить ее, он тронул ее за плечо. Она вздрогнула под его ладонью, потом сбросила ее, выпрямляя спину. Ее странные очи настороженно заглянули в его глаза, и по его венам рябью понеслась сладостная дрожь.
Что она сделала? Наложила на него заклятие? Или это обычная мужская реакция на женщину?
Он отпрянул от нее, испытывая неловкость и проклиная свою слабость. Скоби предостерегал его от опасности угодить в западню сочувствия. Его задача — допросить ее, а не утешить.
— Я прошу вас, — произнесла она — спина прямая, глаза глядят на него в упор, — нет, я умоляю вас никому не говорить.
— Люди уже что-то подозревают.
— Но они не знают наверняка.
Подозрение порой может быть хуже правды. Но в чем она заключается, эта правда?
— Я не могу обещать…
Теперь она сама потянулась к нему и крепко сжала его руки, сложенные на неструганых досках стола.
— Пожалуйста. Если люди узнают, они подумают…
Он знал, что они подумают. Ведьма. Одержимая. То, что должен думать он сам.
— Но вы не можете прятать ее вечно. — Ее ладони окружили его руки теплом, словно удобные, разношенные перчатки.
— Я должна! Ее можно удерживать в спокойном состоянии только здесь, когда никого нет рядом. Вы же видели, что с нею стало, когда увидела вас.
Когда она приняла его за Дьявола. Для нее, впрочем, он вполне может оказаться таковым.
— Но она выкрикивала проклятия, взывала к Сатане.
Внезапно вспомнив, кто он такой, она отдернула руки и сложила их в молитвенном жесте.
— Она старая женщина, у которой помутился рассудок. Она опасна только для самой себя. Прошу вас, сжальтесь над нею.
Сжалилась ли та ведьма над его матерью? Нет. Но раскрыть ее существование и не предъявить обвинения нельзя. Сперва нужно получить неопровержимые доказательства.
— Я подумаю.
Она испустила вздох, и взгляд ее привычно опустился в стол.
— Вы прибыли сюда недавно? — О том, как и когда она появилась, он знал от Диксона, но хотел проверить, насколько она с ним честна.
Вместо ответа она опять неопределенно пожала плечами.
Александр сделал еще попытку.
— Что за семья жила здесь до вас? — Коттедж был непритязательным, но крепким и добротно сработанным, как и жилище священника, однако Годар, судя по описанию, не походил на человека, который мог бы хранить кружево.
Повисло молчание. Он терпеливо ждал. Она не отвечала.
— Коттедж стоял пустым, когда мы приехали, — дала она, наконец, ответ, который ничего ему не сказал.
— А где вы жили раньше?
— Раньше? — Это слово, казалось, напомнило ей о давно утраченной и почти забытой жизни. Она подняла взгляд вверх, точно ее воспоминания хранились под потолком.
Потом снова села с прямой осанкой и посмотрела на него в упор.
— А где жили вы, мистер Кинкейд?
Она скрывает свое прошлое. Почему?
— Близ Абердина. — Отец его был лэрдом, он — младшим сыном. Когда-то, давным-давно. — Но я много где побывал. Пока служил в армии. И учился в университете. В Эдинбурге.
Она вздрогнула, глаза ее округлились. Что-то связывает ее с Эдинбургом. Он подался вперед.
— Так вы оттуда? — Ему сказали, что она из Глазго.
Она встала.
— Вам давно пора возвращаться.
Александр проследовал за нею к двери. Он и впрямь задержался. Диксон, наверное, весь извелся от беспокойства, полагая, что его забрал Сатана.
Остановившись на пороге, он уловил ее аромат, похожий на сладкое благоухание восковницы, этот аромат притягивал, увлекал его за собой. Рукой, что недавно касалась ее плеча, остро захотелось погрузиться в ее непокорные волосы, пропустить их сквозь пальцы, привлечь ее губы к своим…
Она прочла желание в его взгляде, и у нее перехватило дыхание.
— Доброй ночи, мистер Кинкейд.
— Доброй ночи, вдова Рейд. — Он овладел собою и отступил назад, внимательно наблюдая за выражением ее лица. Но ее эмоции вновь были надежно замаскированы. — Я сохраню вашу тайну — пока.
Пока он не выяснит точно.
На лице Маргрет проступила радость, смягчая линию рта. Она качнулась к нему, но на сей раз он был готов и устоял против искушения. Неужто она хочет приворожить его?
Нет. Просто она вдова, слишком молодая для того, чтобы жить без мужчины.
Но на пути обратно в деревню, фантазии, преследовавшие его, были вызваны вовсе не колдовством.
***
Маргрет закрыла за ним дверь и, вся дрожа, привалилась к ней спиной. Столько месяцев прятать мать, чтобы в итоге раскрыть свою тайну человеку, который воплощал в себе все, из-за чего они пустились в бега.
Хуже того. В нем было нечто, что вызывало в ней отклик, искушало ее еще не познавшее мужчину тело. Не познавшее и никогда к этому не стремившееся.
И все же были сегодня моменты, когда он казался ласковым, чуть ли не добрым, точно вспоминал свою собственную мать и смягчался. Наверное, это уловка, необходимая в его ремесле, не иначе. Притворное сочувствие, призванное усыпить ее бдительность и вытянуть из нее какие-нибудь сведения, которые после можно безжалостно использовать против нее.
Я сохраню вашу тайну — пока.
Чего будет стоить его слово, когда придет время назвать ведьму?
Оттолкнувшись от двери, Маргрет засыпала тлеющие угли золой и поднялась наверх, а потом, лежа во тьме и слушая мирное посапывание матери, задумалась над его словами. Он жил в Эдинбурге. Когда и как долго? Что, если он вспомнит фамилию Рейд?
В бессильной ярости она стукнула кулаками по матрасу, ненавидя его и то зло, которое он представлял. И все же, когда они стояли рядом у двери, ее тронуло какое-то чувство, такое же сильное, какой была его рука на ее плече. Она не поддалась этому чувству, но очень того хотела. Хотела склонить голову ему на плечо, позволить его рукам…
Маргрет стряхнула наваждение. Она и так подпустила его слишком близко. Впредь нужно держаться от него подальше.
И молиться о том, чтобы завтра никто не пожаловался на странные вопли и крики в ночи.
***
Александра разбудил стук во входную дверь. Впрочем, он и не спал, а всю ночь провел в некоем подобии транса, в котором его преследовали спутанные воспоминания обо всем, что случилось вечером: слезы и крики, холодность Маргрет, ее мольба, спрятанная в кружевах ваза…
— Кинкейд!
Снова требовательный стук, теперь уже в дверь его комнаты. Он встал, пригибая голову, чтобы не удариться о косые балки потолка, и открыл дверь.
За нею стоял Диксон в ночном колпаке и с диким выражением на лице.
— Пришли кузнец и его жена. Они что-то слышали ночью.
Он вспомнил, как хлопнули ставни. Что они успели увидеть? Потом взъерошил пятерней волосы и кивнул.
— Одну минуту, я только оденусь.
Священник, наморщив лоб, искоса взглянул на него. Вернувшись вчера посреди ночи, Александр не перемолвился с ним ни словом и сразу поднялся к себе, а сегодня — всклокоченный, с затуманенным взглядом, — напоминал, верно, пьяницу, которого впору сажать на покаянную скамью.
Диксон открыл рот, чтобы задать вопрос, но сдержался.
— Только быстрее, — всего и сказал он.
Александр медленно, с неохотой оделся, загодя зная, что скажут гости, и совершенно не представляя, что им отвечать.
Когда он спустился вниз, кузнец нервно расхаживал из угла в угол. Шевелюра его была мокрой от утренней росы. Большие ступни загрубели от хождения босиком, кисти рук были сплошь покрыты ожогами. Его жена, девица со впалыми щеками, стояла рядом и бережно придерживала беременный живот. Завидев его, они не стали тратить время на приветствия.
— Мы снова ее слышали, — заговорил муж, хватая Александра за рукав. — Ведьму. Сегодня ночью.