Я находился довольно близко к границе с Краем и Заокраиной, когда зашел в маленькое село Холос. Как и во многих приграничных местечках, люди тут занимались в основном обменом товаров из соседних стран. Климат Края сказался на западном юге нашей страны не лучшим образом – пыль степи портила плодородные земли.
Поэтому все чаще мне на обмен предлагали черные как смоль тамаки, магические амулеты заокраинцев, стальные палаши кочевников и прочий подобный хлам, который был мне без надобности.
Не раздобыв на дороге никакого пропитания, я заставил себя зайти в Холос. В местном трактире я запросто мог бы получить и ужин, и ночлег в обмен на последний перстень, подарок моего отца. А я скучал по кровати с мягкой периной. О боги, мне хотелось также горячую ванну принять, смыть с себя грязь и сбрить бороду. Но в трактире я бы наверняка обнаружил множество людей, грязных хищных людей, которые бы следили за мной, как крысы в погребе наблюдают за беспомощным котенком. Так что мысль о перине и ванной пришлось оставить, и я, словно побирушка, принялся стучаться в дома. Но мне не открывали! Я слышал приглушенный шепот за дверьми, звук шагов, шумное дыхание, но хозяева так и не показались. Ставни словно сами по себе захлопывались у меня перед носом, а двери изнутри запирались на щеколды.
Я, конечно, мало походил на добропорядочного путешественника. Моя одежда обтрепалась, волосы спутались. Но чтобы мой вид так пугал селян, что те не решались даже заговорить со мной, такого я представить не мог.
Почти отчаявшись, я постучал в маленький серый домишко, стоявший сиротливо на отшибе Холоса. Сначала, как и в других случаях, не получил никакого ответа. Но когда я уже собрался уйти, вернуться в лес и тихо скончаться там возле какого-нибудь пня от голода и усталости, входная дверь приоткрылась. Пара горящих живым любопытством глаз уставилась на меня. Ребенок, девочка лет девяти, смотрела так, словно я был неведомым существом, а не человеком. Затем, обернувшись, она воскликнула:
– Мам, это не бандит!
Босые пятки простучали по полу, и молодая ещё селянка оттащила девочку от двери так грубо, что, казалось, едва не оторвала ей руку. Лишь спрятав свое чадо за спину, она испуганно воззрилась на меня. Но, должно быть, выглядел я так жалко, что буквально за долю секунды страх в ее глазах сменился сердечной жалостью.
Женщина устало вздохнула и открыла дверь широко, пригласив меня войти. Я пытался объяснить на пороге, что мне нужно только немного еды, но она меня не слушала. Девочка резво схватила меня за рукав и затащила в дом и в историю жизни своей семьи.
Жиоза, хозяйка дома, рано потеряла мужа. В Холос часто заявлялись бандиты из Края. Пытаясь защитить село, местные жители собрали дружину, но сопротивлялась она ровно полчаса, а потом матерые преступники просто перевешали всех непокорных мужчин. Теперь Холос считался селом вдов и стариков, плативших мерзавцам дань.
Муж Жиозы не успел оставить ей никаких средств, чтобы она могла покинуть село, но зато подарил величайшее счастье ее жизни: золотоволосых двойняшек – мальчика Лада и девочку Пиони. Первые годы молодая женщина пыталась накопить денег, чтобы уехать навсегда из места, где она потеряла мужа. Но с течением времени все более убеждалась в тщетности своих усилий. Необходимость кормить и воспитывать двух детей отнимала все ее силы и время. На пустые мечтания их уже не оставалось.
Эта семья с трудом сводила концы с концами, и стол их был скуден. Но жило в этом доме кое-что поважнее достатка, а именно сострадание. Оно и побудило Пиони впустить в дом незнакомца, когда все их соседи из страха перед чужаком заперли свои двери.
Я разделил с Жиозой и ее детьми их скромную трапезу, состоявшую из квасков, житицы вперемешку с рисом и свежеиспеченного хлеба. Еще два пышных каравая остывали на скамье. Вероятно, это и было все пропитание семьи на неделю. Когда мы утолили голод, мать решила развлечь своих детей сказкой.
Она рассказывала, что далеко на юге, почти на самой границе с Краем, есть удивительное, волшебное место. Заброшенный яблоневый сад, дикий и разросшийся на многие мили. В саду стоят восемнадцать белых статуй волков. Люди говорят, что каждый, кто приходит в Волчий сад, может затеряться среди статуй и найти покой и умиротворение. Ни один из живых больше не видел никого, кто посетил этот сад, может, все они стали эльфами или ветерком в поле.
На мой взгляд, сказка вышла слишком грустной для детей возраста Лада и Пиони, но, может, жизнь в Холосе и не располагала к веселью. Я пытался расплатиться за ужин своим перстнем, но Жиоза лишь устало отмахнулась. Позднее, убирая со стола грязную посуду, она накрыла мою ладонь своей и попыталась заглянуть мне в глаза, но я отвел взгляд. Молодая одинокая вдова привечает в своем доме путника. Было ли ее прикосновение случайностью, или же я далеко не первый мужчина, который в обмен на ужин должен был исполнить роль мужа ночью? В любом случае, она ничего не попросила, а я ничего не предложил. Во мне ещё свежа была память о похотливом союзе двух тел в Сижарле.
Мне отвели место возле лавки с хлебами – на пол бросили два соломенных тюфяка. После того как я последние недели спал на жесткой земле, подложив под себя хвою, даже такая убогая постель показалась мне божественным даром. Я поблагодарил хозяйку, и в доме задули все свечи. Лад и Пиони еще недолго переговаривались шепотом, пока мать на них не прикрикнула. Вскоре ровное дыхание трех спящих людей наполнило домик на окраине Холоса.
А я вот не мог заснуть. Странные мысли крутились у меня в голове. Я представлял, как утром говорю Жиозе, что решил задержаться на пару дней. Как чиню ее протекающую кровлю. Как помогаю Ладу строить ветряную мельницу, а для Пиони мастерю простеньких кукол из соломы и лент. Возможно, не сразу – но я приживусь.
Стану обитателем этого дома и членом этой семьи, стану им нужным. Мужчиной, мужем, защитником. Буду вести простую жизнь, полную труда и забот. Буду делить ночью ложе с пышногрудой Жиозой, воспитывать ее детей, которые когда-нибудь назовут меня отцом.
Я расхохотался так громко, что даже испугался, что разбужу кого-нибудь. Но, судя по мерному дыханию, мой приступ веселья никому не помешал спать. Какая чушь. Как такое могло прийти мне в голову? Что эти трое людей значили для меня, что я предался таким фантазиям? Они просто пыль под ногами, как и я сам. А если так, то какой смысл временить до утра? Мне захотелось немедленно покинуть этот дом, манящий взглядом Пиони и мягкими ладонями ее матери. Я вскочил и собрался за пару секунд. Мой взгляд задержался на свежеиспеченном хлебе. Один каравай, всего один – так я уговаривал себя, покидая Холос. Семья Жиозы не стоит на краю нищеты, они найдут, что съесть. Да, я не заплатил за этот хлеб. Но вдова сама не взяла перстень! Разве я не роздал все, что у меня было, алчным торговцам? Я отдавал бесценные украшения за жалкие крохи. Я страдал. Так пусть страдает и Жиоза! Люди не были ко мне добры, так почему я должен быть добр к Жиозе и ее детям?
Эти мысли не покидали меня по пути из Холоса. Я шел и вел сам с собой ожесточенный спор, то уверяя себя, что по праву взял хлеб, то повергаясь в пучину сомнений. Рассвет застал меня на открытой ветрам дороге. И с первыми лучами солнца я упал на колени и закричал в бессильной ярости. Я ничего не мог поделать со своим внутренним голосом, который настойчиво мне твердил: «Они пустили тебя в свой дом. Они тебя накормили и дали тебе ночлег. Они тебе доверились. А что сделал ты? Украл у беззащитных детей хлеб».
Я развернулся и побежал обратно. Круглый хлеб под мышкой смялся. Но это уже не имело значения. Да, Жиоза с детьми наверняка будут сердиться, может, даже станут кричать. Но я вымолю у них прощение, если придется, буду на коленях просить. Возможно, даже задержусь в Холосе на день или на два. Если Жиоза разрешит, починю ей крышу…
Я почти ликовал, когда вбежал в деревню. Уже наступило позднее утро, но, как и вчера вечером, на улицах было пусто. Селяне все так же оставались в своих домах. Интересно, а как скоро я узнаю местных жителей? Вдруг они не такие монстры, как горожане?
Пронзительная тишина стояла над Холосом. Я подошел к домику на отшибе. Дверь была приоткрыта, но ни звука не доносилось изнутри. Может, Жиоза с детьми ушла куда-то по делам?
Но стоило мне войти внутрь, и хлеб выпал из моих рук и покатился по полу, залитому кровью. Стрелы с серебристым оперением, какие используют бандиты с Края, торчали из стены, пригвоздив Пиони, будто сломанную куклу. Глаза девочки были широко раскрыты, словно она утром открыла дверь очередному страннику, но тот оказался не таким безобидным, как я. Ее брат лежал под столом с колотой раной в боку. Жиозу я нашел на кухне: неестественно раскинув ноги, женщина, вчера коснувшаяся моей руки, лежала лицом вниз. У нее между лопатками торчала рукоятка кухонного ножа. Бандиты даже не потрудились использовать собственное оружие. Нелепая до ужаса мысль крутилась у меня в мозгу: «Ни мать, ни девочку не насиловали. Их убили быстро. Мальчика не забрали в плен. Быстро. Быстро. Все произошло очень быстро. Хорошо».
Я вышел из дома Жиозы и направился к ее соседям. Мне хотелось попросить их помочь предать земле семью вдовы. Но везде меня встречали приоткрытые двери и густой запах крови. За одну ночь бандиты из Края вырезали целое село и увели всех животных. Я не нашел ни одной живой души, ни даже курицы или поросенка. Может быть, другого бы и озадачило такое бессмысленное проявление ярости, но мне все казалось закономерным. Зло было в природе человека – в его сердцевине. А ночная резня просто стала одним из его проявлений.
Мою жизнь спасла кража хлеба, с которым я скрылся в ночи. Останься я в селе – был бы уже мертв так же, как Жиоза, Лад и Пиони. Как все вокруг. Отвратительная кража спасла мою никчемную душу.
Я не мог заставить себя вернуться в дом вдовы. От ужаса и омерзения к себе. Я склонился над лоханью, из которой ещё вчера хлебали воду свиньи, и вгляделся в свое отражение. На меня смотрела Фавика. На меня смотрели доктор Эркиль и Мишая. На меня смотрели Арлин и Мури. На себя смотрел я сам – такой же монстр, как и все чудовища, которых я встречал на своем пути. Не лучше их. Не чище их. Грязный воришка, купивший себе жизнь украденным караваем.