– У меня в голове не очень много места, – растерянно сказала я. – Но живи там, пожалуйста, столько, сколько тебе надо!
Бабуля почему-то только рассмеялась моим словам:
– Достань-ка вишневый джем из буфета, детка.
Я развернулась и побежала к буфету из вишневого дерева. Секретному хранилищу моей бабули.
– Да не там, тыковка. Справа, за банкой с огурцами. Ты умираешь, деточка, твое тело умирает возле килиаза.
Я обернулась к бабуле:
– Что ты сказала?
– Да не там ищешь джем, дуреха. Эх, все самой. – Бабуля встала из кресла и прошла к буфету. – Забыла, что ли, где у нас сладенькое хранится? Тебе надо возвращаться, если хочешь жить дальше. Вернуться в тело.
– Бабуль? – жалобно произнесла я.
– Помни, что вишневый джем лечит тысячу болезней. Но он не поможет тебе вернуться. Дверь за тобой, пора прощаться.
Я взглянула бабушке в лицо. Какая она старенькая и сморщенная, но смотрит на меня с такой нежной любовью. Уже не на девочку, прижимающуюся к ее коленям, а на взрослую женщину, покрытую шрамами, изуродованную и изуродовавшую саму себя. В лисьей броне и запыленных сандалиях.
– Бабуль, – тихо сказала я. – Я так рада была повидать тебя снова. Ты у меня всегда здесь, – постучала я себя пальцем по голове.
– Ну и славно. А теперь иди, – указала она на дверь у меня за спиной. – Все будет хорошо, тыковка. Все будет ладно и складно.
Я почти развернулась к выходу из ее ветхого домика, когда заметила слабый отблеск света. Напротив входной двери, там, где у бабули всегда стояла прялка, появилась другая дверь. В настоящем доме моей бабушки ее никогда не существовало, а эта дверь была приоткрыта, и сквозь щель пробивался неяркий мерцающий свет.
– Бабуль, а что за той, другой дверью?
Бабушка хитро сощурилась:
– Девочка моя, ты всегда была такой шалуньей. Может быть, пора угомониться? Тебе пора отдохнуть. Взгляни на себя, совсем не кушаешь!
– Ну, бабу-у-ль…
Она сокрушенно покачала головой:
– Вся в мать. Постоянно нарушаешь правила. Все вброд, а ты против течения. Так вот что я тебе скажу, – грозно прибавила бабушка, но потом вдруг добродушно рассмеялась: – Так и надо, деточка! Этот мир надо рвать когтями и грызть зубами, отвоевывая свое. Давай-ка пошалим напоследок…
С этими словами она распахнула дверь у себя за спиной. Белый свет залил все вокруг.
Белую комнату наполнял нежный, струившийся будто от стен свет. Посреди комнаты на обычном стуле, разительно отличавшимся от всей белоснежной обстановки, сидел Слэйто. Взгляд мага был устремлен вдаль и не сфокусировался ни на мне, ни на той, кто вошла в комнату вслед за мной, прикрыв дверь в дом бабули.
– Он жив? – сказала я, обернувшись к Элее. Я чувствовала ее кожей и не обманулась. Богиня любви Королевства и сопредельных земель вернула себе силу и явилась мне во всей красе. Она была все той же обычной девочкой, ничем не напоминавшей Аэле, но сейчас словно светилась изнутри, даря сияние и комнате, и каждому предмету в ней. Это свечение было настолько мощным, что я машинально отступила на шаг, боясь, что оно могло обжечь. Рядом с Элеей полыхало рыжее пламя, иногда принимавшее форму огромного лиса. Пушок не исчез навсегда, теперь фамилиар Кисуно занял место возле хозяйки в своем истинном облике.
– В этом месте никто не бывает мертв или жив, – ответила богиня своим настоящим голосом, не похожим на человеческий.
– А снаружи? Я умерла возле килиаза?
– Нет, просто сидишь возле него с открытым ртом. Должна признать, ты выглядишь неимоверно глупо – того и гляди слюна закапает.
Элея больше не казалась враждебной. Я только сейчас заметила, что на ней те же одежды, в которых она была в Волчьем саду: разодранные на животе и темные от крови. Сейчас в прорехах виднелась только бледная кожа. Девушка увидела, куда я смотрю, и провела ладонью по ткани:
– И да – если уж ты спросила, – мне намного лучше, благодарю покорно.
– Ты не злишься? – спросила я как можно деликатнее. – Я ведь бросила тебя умирать в Саду. А сама пошла открывать килиаз… чтобы умереть… вероятно. Я все еще не знаю, зачем это сделала.
– Боги, какая же ты а-штаа, – миролюбиво сказала богиня. – Я боялась, что, для того, чтобы восстановиться, сама должна была открыть килиаз. Но Слэйрус хорошо потрудился. Сила, которая вырвалась из ларца, окутала весь сад. Мне хватило малой ее толики, чтобы окончательно пробудиться и вернуть к жизни своего друга. – Она ласково провела по огненному Кисуно пальцами, и тот вспыхнул. – Вот если бы ты оставила килиаз закрытым, это могло бы обернуться бедой для тебя, меня и всего окружающего мира.
– А разве я не должна была умереть, как Тоби, который открыл ларец с истиной?
Элея покачала головой, как старая нянька, вынужденная отвечать на вопросы неразумного ребенка:
– Вы, люди, такие несообразительные. Сколько веков ни живу, не перестаю этому удивляться. Человек от момента рождения до самой смерти пребывает в дремучем незнании. Истина для него незнакома и чужда. Даже малая ее доля меняет людские судьбы, а та концентрация, что была в килиазе, смертельно опасна.
С любовью же вы живете бок о бок с начала ваших дней. От первого материнского поцелуя до последней мысли на смертном одре. Все ваше существование пронизано любовью. В огромных, неимоверных дозах вы облучаетесь ею каждый день. Слэйрус тоже этого не понимал, он хотел найти эссенцию любви – универсальный ее экстракт. Бедный мой мальчик, он так и не понял, что ее можно было добыть из любого мальчишки с грязными пятками на окраинах Королевства.
– Но бабуля сказала, что мое тело умирает.
– Твоя бабуля – чу́дная старушка, Лис, и она права. Но ты умираешь не от осознания любви, как произошло с Тоби и истиной. А просто потому, что на слишком долгий срок оставила свою телесную оболочку.
Я судорожно сглотнула:
– Как давно я открыла килиаз?
– Почти два дня назад, – ответила богиня. – Тебе пора домой.
Я обернулась и посмотрела на Слэйто, который безучастно смотрел вдаль.
– Я хочу забрать его с собой.
– Это лишь память о нем, не он сам. Твоя память и, может быть, моя. Настоящий Слэйто рассеялся в пыль. И если это что-то значит, то мне жаль, что все так вышло.
– Да ничего тебе не жаль! – В сердцах сказала я. – Ты такая же салана-но-равэ, каким был Слэйрус. Вам на всех вокруг наплевать.
– И все же… – Богиня погладила меня по плечу и начала мягко, но настойчиво разворачивать меня к двери. – У тебя в Королевстве масса незаконченных дел.
Я уловила движение краем глаза. Едва заметное шевеление двух-трех пальцев Слэйто. Возможно, мне оно лишь привиделось, но даже этого для меня оказалось достаточно, чтобы вырваться из цепких рук Элеи.
– Ты однажды оживила его! – воскликнула я. – Ну же! Просто сделай это снова.
Богиня покачала головой:
– Я спасла двух полуживых существ. Слила их в одно – и ты сама знаешь, что получилось.
Я почувствовала себя защитником на суде:
– Отлично получилось. Был высокомерный сноб Сияющий и деревенский простофиля, открывший опаснейший артефакт из глупого любопытства. – Я кивнула на Слэйто. – Замечательно получилось. Он настоящий, не сшитая кукла, которую можно выбросить.
И снова легкое шевеление пальцев, которого опять не заметила Элея. Она подошла к двери и распахнула ее. Я не видела, что находится за дверью, но в белую комнату ворвался густой аромат – смесь запахов перегноя, кислых яблок и влажной земли.
– Прошлое не вернуть, Лис. – Она указала на дверной проем. – Тебе надо идти вперед, к своему будущему.
– Слэйто может быть моим будущим! – В отчаянии произнесла я.
Снова движение. Что он пытается сказать мне? Движение вниз? Пол?
И я уселась между магом и богиней. Должно быть, со стороны это выглядело смешно. «Рухнула, как мешок с навозом», – говаривала самогонщица Джудит в «Хлипком мосту». Эта белая комната, богиня, напряжение последних дней – все это тяжким грузом легло мне на плечи.
– Что, почему… Почему ты села? Тебе надо идти, – сказала Элея повысив голос.
Это было неожиданно. Я вдруг получила новую неразыгранную карту. Богиня начала нервничать, чего ранее с ней не бывало в ее сиятельном обличье.
– Я никуда не пойду, Элея, – твердо ответила я.
– Ты умрешь, – тихо сказала она. – Тебе надо вернуться в свое тело. Я ведь могу и приказать тебе.
– Пошла ты… – я использовала такое крепкое словцо из заокраинского языка, что покраснела бы большая часть моего ратарана.
Судя по вытянувшемуся лицу Элеи, на праматери языков, на которой говорили боги и от которой произошли людские языки, это слово имело сходное значение. Но она быстро преодолела замешательство.
– Там много незавершенных дел. Пишется книга судьбы, и некоторые страницы суждено заполнить именно тебе. Останешься здесь – в мире нарушится баланс. Природа попытается восполнить пустоту, и… даже боги не знают, к чему это приведет.
Я с ироничной усмешкой взглянула на Элею:
– А мне-то какое дело до мира? До богов? Вас что-то не особенно интересует мое счастье. И… – Я резко подняла руку, предупреждая желание богини возразить. – Можешь не говорить мне о тысячах невинных жизней. Мне правда плевать. Во всех сказаниях герои предпочитали приносить свои чувства и своих близких в жертву ради мира. А я… Я – отвратительный герой.
Ухмыляясь, я следила за тем, как на лице богини отражается работа мысли. Для чего бы я ни была нужна на земле, стало ясно, что за мою пропажу ответственность нести именно ей. Еще одно едва заметное движение пальцев Слэйто. Погоди, маг, еще немного.
Элея задумчиво теребила рваные края своего рубища, Кисуно полыхал рядом. Время в этой комнате текло иначе, и не исключено, что снаружи пролетел еще один день. Перед богиней явно стоял непростой выбор, но я не хотела упрощать ей задачу, поэтому молчала. Наконец Элея приняла какое-то решение. Она указала за мою спину:
– Кого из них ты заберешь с собой?