Конечно, «СВТ» на фоне привычного людям из нашего времени «калаша» зело длинна и тяжела, но для 1941 года это было более чем серьезное оружие. Тем более что, как я уже успел заметить, наши автоматы «ППД» или немецкие «МР-38/40» здесь под каждым кустом отнюдь не валялись.
В магазине «светки» оставалось два патрона, но еще с десяток нашлось в подсумках на поясном ремне убитого курсанта. Далее, перебегая по траншее все дальше в сторону леса, я смог насобирать у убитых еще десятка четыре винтовочных патронов, гранату «Ф-1» и пару магазинов для «СВТ», которые я выщелкнул из винтовок еще двоих встретившихся по дороге мертвецов (теперь немцам по крайней мере будет непросто воспользоваться этими винтовками, тем более что затворы из этих «СВТ» я тоже на всякий случай вынул и выбросил подальше).
Все найденное добро я рассовывал по карманам или кидал в вещмешок.
А потом в относительной близости от меня вдруг рванул тяжелый снаряд. Сотряс от ударной волны бросил меня на землю. И я даже подумал, что это, возможно, стреляют уже персонально по мне, хотя это и была явная чушь. Не дурные же они в самом деле, чтобы по одному человеку снаряд за снарядом кидать?
Скорее уж арийские сверхчеловеки банально страховались, стремясь по возможности добить тех, кто, по их мнению, мог выбраться из горящего «Т-35» и быть живым.
Я вскочил на ноги и побежал по тянувшейся среди деревенских огородов (неубранные кучки почерневшей от холода старой картофельной ботвы, мелькавшие там и сям, ни с чем не спутаешь) траншее в сторону леса.
Перебегая, на очередном повороте траншеи я буквально запнулся ногой о какой-то развязанный вещмешок, в котором оказались пара буханок хлеба и несколько банок консервов без всякой внятной маркировки. Я быстро завязал горловину этого очередного трофея и продолжил свое стихийное отступление. Должен признать, что бежать с двумя вещмешками на плечах и винтовкой в руках, да еще и в ватном обмундировании, было тяжеловато.
Нет, то есть «рояли в кустах» – это, конечно, хорошо, но все-таки по большому счету как-то не очень густо мне сегодня перепало. По-моему, если бы мое попадание сюда было бы кем-то тщательно спланировано, мне должны были достаться как минимум укороченный автомат воздушно-десантного образца с прорвой патронов да шоколадки и сгущенка, какие в это время клали в авиационные бортпайки. А с другой стороны – стоит ли в моем положении до такой степени губу раскатывать? Сильно наглеть тоже не стоит…
Между тем траншея наконец кончилась; поскальзывась и сползая обратно, я наконец вылез на бруствер.
Живых немцев в пределах видимости все так же не наблюдалось, а деревья начинались метрах в ста.
Я оглянулся назад, все еще смутно надеясь, что хоть кто-нибудь из моего героического экипажа выжил и сейчас бежит за мной следом. Но, увы – нет. Не было никого, только над продырявленными крышами Нижних Грязей тянулись уже ставшие черными дымы от горящего «Т-35» и уничтоженной нами перед этим немецкой техники…
Уже потом, в XXI веке, в одном «авторитетном» западнонемецком журнале «Kriegs-Geschichte» мне попалась статья некоего считавшегося известным в определенных кругах немецкого историка Олафа Вурнхольца «Ziel-Moskay», откуда я неожиданно для себя узнал, что 20 октября 1941 года, оказывается, имел место эпизод, когда самому Гейнцу Гудериану было доложено о том что в «dorfer Nieder Schmutz» ворвался, «стреляя из всех орудий», русский танк. При этом словосочетанию «из всех орудий» Гудериан явно не поверил (а между прочим, зря) и даже назвал доставившего ему это донесение майора вермахта Фюльбера «идиотом» и «олухом царя небесного»…
Но тогда я всего этого еще, разумеется, не знал и продолжал со всех ног бежать к спасительному лесу. И я был уже примерно на полпути до крайних деревьев, когда за моей спиной опять рвануло – один или два тяжелых снаряда. Явный финальный привет персонально мне от товарища Гитлера…
Снаряд или снаряды всколыхнули воздух относительно близко. Меня не задело, и я не упал, но по ушам ударило столь сильно и резко, что на какое-то время я практически оглох, ощутив в носу явственный запах крови.
Стреляла дальнобойная еще или же нет, я уже не видел, а слышать разрывы я тоже не мог. Добежав (подозреваю, в данном случае «добежал» для меня означало скорее «дошел» или «доплелся», и со стороны все это выглядело именно так) до деревьев, я медленно пошел по лесу, пытаясь ориентироваться на ту сторону, откуда мы начинали свою атаку.
С ориентацией в лесу у меня, как и у всякого другого городского жителя, было плохо, поскольку какие-то еще видимые ориентиры (главный их которых – деревня и дымы над ней) я очень быстро потерял из виду. Наступив на кучу прелых листьев, я съехал на заду в какой-то неглубокий овраг и какое-то время брел по нему, не видя по сторонам вообще ничего, кроме корней деревьев. Потом догадался вылезти наверх, но это мало что изменило. Хождение по осеннему лесу – это вообще занятие не из приятных, а тем более если это отечественный лес и тебя, похоже, действительно контузило.
Сильно мутило и тянуло блевать, деревья вокруг двоились и троились в глазах, буквально за каждым кустом мерещились какие-то люди с оружием, а воображение послушно дорисовывало в мозгу облаву из эсэсовцев с овчарками на поводках, которая неотступно идет по моим следам. В какой-то момент мне даже показалось, что я слышу собачий лай, но легкое потряхивание головой показало, что в моих ушах стоял всего-навсего какой-то временами противно булькающий шум.
В довершение ко всему в какой-то момент и без того серое небо потемнело совсем и с него повалил густой мокрый снег.
Видимость резко ухудшилась (да что там – стала почти нулевой), и я, похоже, окончательно заблудился. Во всяком случае, довольно долго я, спотыкаясь, брел сквозь этот снег, который как-то не очень-то и таял, откровенно плутая меж деревьев и кустов.
Мне было все так же плохо, а шум в ушах стал перемежаться звоном. Наверное, в этот момент меня смог бы взять голыми руками любой недомерок.
Так или иначе, похоже, я лазил по этому лесу до самой темноты. Уже когда стемнело и в лесу стало вообще ничего не видно, двигаться пришлось практически ощупью, продираясь через бьющий в лицо снег. И в этот момент я неожиданно вылез на довольно широкую просеку, по которой тянулись узкие и одноколейные железнодорожные пути. «Компасу Кагановича» я обрадовался – ведь все знают, что любые рельсы куда-нибудь да выведут. О том, что при этом вполне могу выйти на полную немецких солдат станцию или полустанок, я почему-то не подумал. Соображал я после контузии довольно туго.
Сколько я тогда брел вдоль этих путей – точно не знаю, но, думаю, прошел не менее километра. А потом я неожиданно увидел слева от рельсов какую-то вполне справную, крытую тесом избу. Все четыре окна в избе были темны, но печь внутри явно топилась – сквозь снег был виден легкий, клонившийся к земле дымок из торчавшей над крышей трубы.
Я свернул к дому и, дойдя до дверей, несильно постучал в них кулаком. К этому времени слух ко мне уже частично вернулся.
– Кто там? – осторожно спросил из-за двери испуганный, явно женский, голос.
– Свой я, бабка, советский, – ответил я, осознав, что язык у меня при этом несколько заплетается.
Дверь заскрипела, отворяясь. За дверью было темно, но я понял, что отперла какая-то женщина, лицо которой почему-то выглядело странно размытым.
– Бабка, в деревне немцы есть? – только и сумел спросить я, после чего упал лицом вниз, прямо через порог избы.
И больше я ничего не помню, как отрезало…
Фронтовая тетрадь старшины ПотеряхинаЗапись 2. Мелкие охотники на среднюю дичь
21 октября 1941 года. Снова где-то примерно там же, между Наро-Фоминском и Серпуховом. Скорее всего, немецкая сторона фронта или нейтральная полоса. Западный фронт. Московская область. СССР.
«Бывает, что ты ешь медведя, а бывает, что и медведь тебя…»
Был такой популярный литературный персонаж – грубый мужик с большим револьвером и по совместительству частный детектив по имени Майк Хаммер (книги М. Спиллена про него мне, впрочем, как-то особо не попадались, и тут я сужу больше по одноименному сериалу, который у нас показывали в 1990-е). Так вот, одной из тамошних стандартных сюжетных «фишек» были повторяющиеся истории про то, как его чуть ли не в каждой серии качественно бьют по голове чем-нибудь тяжелым, а потом Майк Хаммер очухивается и признается сам себе, что идиот, раз уж он это вообще допустил. Вот примерно так же получилось в этот раз и у меня. Один сплошной мрак и туман…
Очнулся я в тепле.
Не без труда открыл глаза. Увидел то ли крашеный, то ли беленый потолок и ровные стены – похоже, бревенчатые внутренние поверхности этой избы были отштукатурены. По тем временам очень даже круто.
За окнами было уже светло.
Я не сразу, но понял, что лежу на полу полностью одетым, в сапогах, но без шапки (она лежала рядом с моей головой), на подстеленном под меня каком-то старом то ли кожухе, то ли тулупе. Справа, в метре от меня, была русская печка, слева у стены с ведущей, видимо, в соседнюю комнату, громоздилась поленница дров. Дальше, в глубине избы, было видно окно с каким-то цветком в горшке на подоконнике и обшитыми по краю кружевами занавесками с какой-то веселенькой цветочной расцветкой.
Под окном на полу сидел здоровенный серо-полосатый пушистый кот (или кошка) и облизывался, щуря желто-зеленые, крыжовенные глаза в мою сторону.
– Хозяева! Есть кто? – спросил я, приподнимаясь и садясь.
Из-за печки в закуток, где я лежал, тут же всунулась женщина. Похоже, та самая, вчерашняя, лица которой я накануне толком не рассмотрел. Да, бабкой я ее при встрече точно назвал зря, что называется, погорячился. На вид ей было лет сорок, а то и меньше – тогда народ обычно выглядел старше фактического возраста, особенно на фотографиях. Видимо, потому что жизнь была не сахар.