Но тут… Натуральная погибель, одним словом. Не танк, а этакая «БРДМ-2» и по броне, и по вооружению, только почему-то на гусеницах. Но самое смешное – если «Т-40» – это разведывательный танк, то он должен был непременно иметь хорошую рацию, а лучше сразу две. Однако в здешнем 58-м отдельном батальоне все танки, и «Т-40» и «Т-60», были вообще без раций, хотя крепления под них в некоторых машинах имелись. У них на весь батальон и была всего-то одна рация, – на броневичке «ФАИ-М», да и то неизвестно, исправная ли.
А какой, спрашивается, был прок в таких вот «слепоглухонемых» разведчиках? Съездить на разведку, а потом вернуться и доложить либо связного с запиской послать? А тогда зачем для этого вообще нужен какой-то специальный танк – в такую, с позволения сказать, разведку можно и пешком сходить или сползать…
Сдается мне, что наши тогдашние генералы и маршалы представляли себе то, как должна выглядеть разведка танковых и механизированных частей, более чем смутно. Это они потом слегка поумнели, насмотревшись на немецкие штабные и разведывательные машины. По-моему, у «Т-40» было одно-единственное достоинство – он плавал. Но мне-то здесь куда на нем плыть, спрашивается?
И ведь потом, поскольку дела на фронтах тогда были не просто плохи, а очень плохи, из этого «недоразведчика» сделали вроде бы «обычный» легкий танк «Т-60» по принципу «поганенький, но хоть что-то», ибо на том безрыбье и сам раком станешь. И ведь воевали люди и на «Т-60», при том что он во всех смыслах был ничем не лучше предшественника. Хотя в начале этой войны люди и с одними винтовками, бывало, большие дела делали.
В общем, немного поездив на «сороковке», я начал сильно сомневаться в успехе нынешнего предприятия. Сомнительно, что при плохом обзоре я смогу резво гнать на нем, а если не буду маневрировать, первый же снаряд точно будет мой, со всеми вытекающими. При том что даже самая мелкая 37-мм танковая или противотанковая пушка продырявит эту «консерву» через оба борта, и загорится она быстро и хорошо. И ведь останавливаться при «заманивании» будет категорически нельзя. Короче говоря, тут был нужен опыт, которого у меня, увы, не было.
В момент, когда я сидел в тихо тарахтящем на холостых оборотах танке и думал эти горестные думы, к «Т-40» подошла Татьяна, она же воентехник 2-го ранга Шевкопляс. Смотрел я на нее через лючок мехвода словно через пропиленное в двери туалета типа «сортир» сердечко, и, наверное, рожа у меня при этом была ну очень невеселая, примерно какая и бывает у обосравшегося на морозе.
– Что, не получается, товарищ сержант? – спросила она.
– Да, вы правы. Не особо, – согласился я и тут же убедительно соврал: – До войны таких танчиков не было. Для «Т-26» эта машина слишком скоростная, а для «БТ» слишком легкая. Тут привычка нужна, а откуда она у меня?
В принципе, эта отмазка звучала не особо убедительно, но, с другой стороны, крайние варианты «Т-26» и «БТ-7» действительно весили по десять тонн и даже больше и на фоне «Т-40» или «Т-60», выглядели практически «тяжеловесами».
На лице Татьяны появилось какое-то особенное выражение.
– Так давайте я за рычаги сяду, – неожиданно предложила она. – Я же этот танк знаю от и до. Мы же его испытывали, на пару, вместе с Любой Старшиновой…
Что-то не натыкался я у себя в будущем в специальной литературе на фамилии Старшинова или Шевкопляс, применительно к испытаниям «Т-40». Хотя, может, просто книги читал не очень внимательно…
– Так вы же ценный специалист, – сказал я и добавил: – Вам командование под пули подставляться не разрешит…
– Что значит «не разрешит»? – удивилась она. – А если я очень попрошу?!
– То и значит. Если хотите – попробуйте, товарищ воентехник 2-го ранга. Но ведь товарищ полковник с товарищем капитаном давеча при нас с вами ругались по поводу того, что людей категорчески не хватает…
– А если товарищ капитан все-таки разрешит?
– Ну, если разрешит – ради бога. Я тогда в башню сяду, на пулемет.
Татьяна удалилась, и ее не было довольно долго.
Я заглушил танк и, выбравшись наружу, терпеливо ждал. Судя по всему, начальство не стало возражать и согласилось, поскольку минут через двадцать Татьяна вернулась уже в танкошлеме и аккуратном утепленном комбезе темно-серого цвета (я даже не думал, что в Красной Армии такие тогда вообще были, век живи, век учись – дураком сдохнешь), разрумянившаяся и настроенная более чем решительно. Смурной капитан Никитин притащился следом за ней. Он явно прокручивал в уме какие-то детали предстоящей операции.
– Выдвигайтесь ближе к переднему краю, – сказал он, когда воентехник Шевкопляс заняла место мехвода. – Атака, а точнее – разведка боем, назначена через час.
– Поняли, – сказали мы практически хором.
Затем мы выехали на позицию и встали в одну линию с восемью другими, растянувшимися позади пехотных траншей очень легкими танками.
– Вы, дорогая товарищ воентехник, конечно, водите танки этой системы явно лучше меня, – сказал я Татьяне. – Но все-таки есть одна просьба – ни в коем случае не останавливайтесь и скорость не сбрасывайте. Я по возможности буду указывать направление движения. Но главное – как только появляются немецкие танки, мы начинаем, энергично маневрируя, отходить назад, на исходные. Без всяких команд свыше и раздумий. И люки ни в коем случае не закрываем…
Татьяна молча кивнула. И здесь я впервые рассмотрел, какого цвета у нее глаза. Оказалось, серые.
Я осмотрел башенные пулеметы. Кольцевой подбашенный короб крупнокалиберного ДШК нашего «Т-40» (450 патронов, девять сцепленных пулеметных лент) танкисты, которые сдали нам этот танк в аренду, очень предусмотрительно зарядили попеременно бронебойными пулями «Б-30» и бронебойно-трассирующими «Б-32». А это было уже кое-что, особенно если помнить, что бронебойная 12,7-мм пуля «ДШК» пробивает 16-мм броню метров с трехсот. Ну а «ДТ» – он и есть «ДТ»…
Меж тем Татьяна заглушила мотор танка, и мы с ней пошли к загнанному в окоп и прикрытому ветками броневичку «ФАИ-М», возле которого торчал комсостав, продолжавший уточнять детали разведки боем. Там же собрались и все командиры готовившихся к атаке танков.
При этом в стороне, за кустами, я заметил знакомый зеленый «ГАЗ-61» с радиоантенной. Стало быть, на позициях таки появился полковник Заманухин, хотя самого полкана нигде и не было видно. И тем не менее его присутствие ощущалось – все вокруг забегали как-то энергичнее.
Хотя ничего нового, чего мы бы не знали, отцы-командиры нам не сообщили. Огневое обеспечение атаки – развернутые в боевых порядках пехоты три «сорокапятки» плюс стоявшая неподалеку в леске батарея дивизионных «Ф-22».
Участие тяжелой артиллерии в нужный момент тоже пообещали, сославшись на слова полковника Заманухина. Якобы он сообщил, что лично договорился с пушкарями.
Хорошо, если так.
Что для атаки кроме нашего танка назначили еще два «Т-40» и шесть «Т-60», мы уже и сами видели.
При этом пехотный майор Корчмит зачем-то собирался посадить на танки десант моряков в белых маскхалатах. Разумеется, исключительно из числа тех, кто вызвался добровольно. Командовать добровольцами должен был тот самый лейтенант Драч.
– Зачем десант-то? – спросил у капитана Никитина, когда уточнение деталей закончилось и большинство посвященного в детали разведки боем народа разошлось по местам.
– Майор надеется, что вы сможете с ходу в Дурятино ворваться, и тогда пехота очень пригодится – она спрыгнет с брони и закрепится в населенном пункте. А там и остальные подтянутся…
– А больше они ничего не хотят? Или думают, что именно отсюда наконец начнется поступательное движение Красной Армии непосредственно к Берлину? По-моему, товарищ капитан, если даже атаковать сразу всем скопом, мы в ту деревню ни за что не ворвемся. Поскольку у немцев там серьезные средние танки. И, даже если у них в Дурятине артиллерии и минометов нет, мы только людей зазря положим. Товарищ капитан, все-таки попробуйте втолковать им, что десант если и стоит вообще брать, то самый минимальный. И пусть возьмут с собой противотанковые гранаты или бутылки с горючкой. Чтобы спрыгнули и в леске залегли, а если немецкие танки все же пойдут за нами – будет хоть какая-то польза…
По сигнализации командиры решили так – раз радиосвязи все равно нет в принципе, ориентироваться все будут по красным ракетам, которые я буду давать из танка. Если, конечно, меня не сожгут раньше, что тоже вариант. Договорились, что при появлении танков противника я даю первую ракету – десант спрыгивает с танков и залегает либо начинает отходить, а остальные танки начинают маневрировать и увеличивают скорость. Когда даю вторую – наши танки начинают общий отход, и желательно на большой скорости. Даю третью – артиллерия дает залп дальнобойными по Дурятину, и лучше не один, а несколько.
Вроде все звучало просто, и капитан принял мои слова к сведению. Хотя кто я такой, чтобы ему указывать? Ведь я здесь даже не Ванька-взводный, а вообще непонятно кто и звать меня никак…
С такими вот мыслями я подошел к своему «Т-40» и полез в башенный люк. Благо было невысоко.
Вокруг нас уже рассаживались по танкам морпехи. Их было всего человек двадцать, и у многих действительно оказались с собой противотанковые гранаты или бутылки с огнесмесью КС. Выходит, наш капитан действительно прислушался к моим словам? Или у пехотного командования какие-то свои резоны?
Флотский лейтенант Драч, натянувший поверх черной формы великоватый маскхалат (по-моему, это были просто бязевая рубаха и кальсоны, только пошитые явно на фигуру Ивана Поддубного), стоял и молча курил возле соседнего с нами «Т-60».
– Тебе, лейтенант, вроде моя винтовочка понравилась? – спросил я у него.
– Ну, – согласился он, выпуская табачный дым из ноздрей.
– Если не вернусь – спроси ее потом у нашего капитана, пусть отдаст.
– Ну ты, сержант, и скажешь. Кто же перед боем такое болтает…
Действительно, разговоры про смерть в наших обстоятельствах – последнее дело, про эту фронтовую тонкость я сразу и не сообразил, каюсь.