отивится тому, чтобы использовать Трей так, как Кел стал бы использовать свидетеля. Если малая захочет потолковать, пусть начинает по своей воле.
Трей объявляется после обеда, хлопает дверью, чтоб Кел знал о ее приходе.
— Была у Лены, — говорит Трей, когда, попив воды, появляется в мастерской, утирая рот рукавом. — Вощила ей запасную кровать. Раз она мне разрешила ночевать.
— Хорошо, — говорит Кел. — Годный способ поблагодарить. — Он пытается привить малой какие-никакие манеры, чтоб сгладить общее впечатление, будто Трей воспитывали волки. До некоторой степени получается, хотя Кел чувствует, что малая научается скорее приемам, а не принципу, на который приемы эти опираются. Подозревает, что для нее манеры — вопрос чисто обменный: Трей не любит быть должной, а потому жест вежливости позволяет ей списать долг.
— Йии-ха, — говорит Трей, имея в виду «Мертвый юг». — Поддай им, ковбой.
— Дикарь ты, — говорит Кел. — Это блюграсс. И они канадцы.
— И что? — отзывается Трей. Кел возводит взгляд к потолку, качает головой. Настроение у Трей сегодня получше, от этого Келу спокойней. — И я не дикарь. Получила результаты в школе. Ничего не провалила, только религию. Пятерка по деревообработке.
— Во даешь, — восторженно произносит Кел. Мелкая не бестолочь, но два года назад ей было так недвусмысленно насрать на учебу, что проваливала она примерно все подряд. — Поздравляю. Принесла с собой показать?
Трей закатывает глаза, но вытаскивает из заднего кармана штанов мятую бумажку и протягивает Келу. Тот пристраивает зад на верстак, чтоб рассмотреть все внимательно, а Трей принимается за стул, показывая, что для нее эти результаты мало что значат.
Пятерка по естествознанию вдобавок, а также сколько-то троек и четверок.
— То есть ты не только дикарь, но еще и язычница, — произносит Кел. — Молодец малая. Имеешь право очень даже гордиться собой.
Трей пожимает плечами, головы от стула не поднимает, но улыбка неудержимо растягивает ей губы.
— Мама с отцом тоже гордятся?
— Мамка сказала, что я молодец. А отец — что я мозг семьи и смогу поступить в Колледж Троицы[15] и окончить с шапочкой да с мантией. И стать богатым ученым, нобелевским лауреатом и утереть носы всем злопыхателям.
— Ну, — говорит Кел, старательно блюдя равновесие, — он желает тебе лучшего, как и большинство мам и пап. Хочешь пойти в науку?
Трей фыркает.
— Не. Буду столяром. Для этого никакая дурацкая мантия не нужна. Я в ней буду смотреться как блядская идиётина.
— Ну, как решишь, — говорит Кел, — такая работа даст тебе все возможности, какие пожелаешь. Надо отпраздновать. Хочешь, наловим рыбы и пожарим?
Обычно он брал малую с собой поесть пиццы — Трей, прожив почти четырнадцать лет и пиццы не ведая, обнаружила, когда Кел их познакомил, всепоглощающую страсть к этому блюду и ела бы пиццу каждый день, только волю дай. В Арднакелти пиццу никто не доставляет, однако по особым случаям они ездили за ней в городок. Но сейчас Кел вдруг осторожничает. В целом Арднакелти одобряет их отношения, поскольку они, вероятнее всего, препятствуют тому, чтобы Трей превратилась в буйного подростка, грозящего бить сельчанам окна и угонять их мотоциклы, но Джонни Редди — дело другое. Раскусить его Кел еще не успел, да и не то чтобы хочет. Чует необходимость присмотреться к мелочам, к мелочам обыденным, таким, как поездка в город за пиццей, — как они могут смотреться со стороны и быть использованы, и ему это противно. Помимо всего прочего, Кел и в лучшие-то времена переносит самосозерцание плоховато и недоволен, когда ему это навязывает, посверкивая глазками, какой-то там мелкий жучила.
— Пицца, — тут же произносит Трей.
— Не сегодня, — говорит Кел. — В другой раз.
Трей просто кивает и продолжает возиться со стулом, далее не продавливая тему и не задавая вопросов, что нервирует Кела еще крепче. Он приложил много труда, чтобы научить ребенка иметь ожидания.
— Знаешь что, — говорит он, — мы себе сами пиццу сварганим. Я собирался показать тебе, как она делается.
Вид у малой недоверчивый.
— Легче легкого, — говорит Кел. — У нас даже камень подходящий есть — возьмем плитку, которая от кухонного пола осталась. Позовем мисс Лену, устроим праздник. Сходишь к Норин, возьмешь там ветчину, перцы, все что хочешь на пицце, и начнем тесто месить.
На миг ему кажется, что она эту идею зарубит, но Трей расплывается в улыбке.
— Ананас тебе брать не буду, — говорит. — Это гадость.
— Возьмешь что скажу, — говорит Кел с несоразмерным облегчением. — Прихватишь за это две банки. Давай двигай, а не то провоняешь уксусом так, что Норин тебя на порог лавки не пустит.
Трей отоваривается по полной программе, и Келу легчает: малая возвращается в дом с пеперони, колбасками и двумя сортами ветчины, а также перцами, помидорами, луком и банкой ананасов для Кела, а это значит, что ожидания свои она обуздывала не чрезмерно. Выгружает все на свою пиццу так, будто не ела несколько недель. Тесто вроде получилось подходящее, хотя растянуть его получается плоховато, и пиццы смотрятся не похожими ни на что, Келом виденное прежде.
Лена с удобством свернулась на диване, разглядывает Треев табель с оценками, а на полу у ее ног куча-мала из четырех псов, валяются и подергиваются в дреме. Лена стряпней занимается мало. Хлеб печет и варит повидло, потому что предпочитает их такими, как сама готовит, но говорит, что каждый день в браке стряпала полную трапезу из ничего и теперь хочет жить в основном на жареных сэндвичах и готовых обедах — имеет на то право. Кел с удовольствием стряпает ей для разнообразия все лучшее, на что способен. Сам-то он тоже не завел привычки готовить на себя одного, когда только перебрался сюда, однако нельзя же кормить малую одной только яичницей с беконом.
— «Кропотливая», — произносит Лена. — Вот какая ты, судя по тому, что пишет мужик, который у вас деревообработку ведет. Молодчина. И он тоже. Хорошее слово, редко им пользуются.
— А это как? — спрашивает Трей, оглядывая свою пиццу и добавляя еще пеперони.
— Это значит, что ты все делаешь как следует, — отвечает Лена. Трей кивком признает справедливость этого вывода.
— А ты что будешь? — спрашивает Кел у Лены.
— Перцы и немного вон тех колбасок. И помидоры.
— Ты прочти, что учительница по естествознанию написала, — говорит ей Кел. — «Смышленый исследователь со всей необходимой целеустремленностью и методичностью в поисках ответов на свои вопросы».
— Ну, это мы и так знаем, — отзывается Лена. — Боже помоги нам всем. Здорово. Самое то.
— Да это просто мисс О’Дауд, — говорит Трей. — Она ко всем добрая. Лишь бы не поджигали ничего.
— Тебе пиццу к тем пеперони не добавить ли? — спрашивает Кел.
— Свою только не добавляй. Там одни ананасы. Аж с краев валятся.
— Я и чили сверху покрошу. Прямо на ананасы. Хочешь откусить?
Трей изображает лицом, что ее сейчас стошнит.
— Иисусе, — говорит Лена. — Мистер Кэмбл еще жив? Я думала, помер уже. По-прежнему через раз бухой?
— Я тут стараюсь учить малую уважать старших, вообще-то, — говорит Кел.
— При всем уважении, — говорит Лена Трей, — он почти всегда бухой?
— Может быть, — говорит Трей. — Иногда засыпает. Имен наших он не знает никаких, потому что мы его удручаем.
— Нам он говорил, что у него из-за нас волосы выпадают, — говорит Лена.
— Так и есть. Он теперь лысый.
— Ха. Надо написать про это Элисон Магуайр. Она это расценит как личную победу. Терпеть его не могла — ей он говорил, что от ее голоса у него мигрень.
— Голова у него как мяч для гольфа, — говорит Трей. — Удрученный мяч для гольфа.
— Ты с мистером Кэмблом веди себя учтиво, — говорит Кел Трей, сталкивая пиццу с пергамента в духовку, на оставшуюся от укладки пола плитку. — Хоть голова у него как мяч для гольфа.
Трей закатывает глаза.
— Я его даже не увижу. Теперь лето.
— А потом оно кончится.
— Я учтивая.
— С чего бы мне считать тебя учтивой?
Лена слушает их с широкой улыбкой. Утверждает, что некоторые слова, которые Трей подцепила от Кела, она произносит с американским акцентом.
— Ага-ага-ага, — говорит ей Кел. — Знает слово зато. Хотя по смыслу не очень улавливает.
— Он бороду собирается сбрить, — сообщает Трей Лене, отставленным большим пальцем показывая на Кела.
— Ё-моё, — произносит Лена. — Серьезно?
— Эй! — Кел прицеливается и мечет в Трей кухонную рукавицу. Трей увертывается. — Я всего-то и сказал, что подумаю. Ты на меня теперь стучать будешь?
— Ее надо было предупредить.
— И я это ценю, — говорит Лена. — А то вот так зайдешь в один прекрасный день, а там твоя босая физиономия ни с того ни с сего.
— Тон этого разговора мне не близок, — уведомляет их Кел. — Что, как вам обеим кажется, я там скрываю?
— Мы не знаем, — поясняет Трей. — Боимся обнаружить.
— Ты борзеешь, — говорит ей Кел. — Успехи голову вскружили.
— Возможно, ты шикарный, — успокаивает его Лена. — Просто в жизни и без того полно риска.
— Я красавец-мужчина. Я смазливый братец Брэда Питта.
— Канешно. А если оставишь бороду, мне не придется переживать, что я вдруг увижу что-то другое.
— Кто такой Брэд Питт? — желает знать Трей.
— Вот доказательство, что мы стареем, — говорит Лена.
— «Дэдпул-2», — говорит Кел. — Невидимый мужик, которого убивает электрическим током.
Трей пристально всматривается в Кела.
— Не, — говорит.
— Ты мне больше нравилась, когда меньше болтала, — сообщает ей Кел.
— Если побреешься, — заявляет Трей, убирая остатки пеперони в холодильник, — будешь двух разных цветов. Из-за загара.
Все трое этим летом загорели. Большинство тех, кто родом отсюда, эволюционировали в согласии с ирландской нещадной погодой и загорают до ошарашенного красного оттенка, который смотрится умеренно болезненным, но Трей с Леной — исключения. Лена загорает до свойственного блондинкам гладкого карамельного, а Трей чуть ли не цвета ореховой скорлупы, а в волосах появились светлые пряди. Келу нравится смотреть на нее такую. Она существо уличное. Зимой, бледная из-за школы и коротких дней, она выглядит неестественно, аж хочется свозить ее к врачу.