— Не-а, — говорит Трей. — Я рагу ела.
Отец прикуривает сигарету и крепко затягивается.
— Я спросил ее мнения и все такое. Выложил ей всю затею — как думаешь, говорю, Рождество-то в этом году небось получше задастся, а? А она что, знаешь? — Джонни смотрит куда-то мимо уха Трей и преувеличенно пожимает плечами. — И все. Ничего больше от нее мне. Мне и надо было только, чтоб она глянула на меня и сказала: «Отлично, Джонни, молодец». Может, улыбнулась чтоб или поцеловала даже. Мало ж о чем прошу. А вместо этого мне… — Он опять пучит глаза и пожимает плечами. — Клянусь, бля, бабы на белом свете только для одного: чтоб мозги нам, бля, набекрень сворачивать.
— Может, — говорит Трей, чувствуя, что от нее ожидается какой-то отклик.
Джонни смотрит на нее, секунду пытается сосредоточить взгляд и вроде бы вспоминает, кто она. Силится улыбнуться. Сегодня ночью весна и лоск с него слезли, мальчишества как не бывало, он кажется в кресле мелким и хлипким, словно мышцы у него уже начали усыхать к старости.
— Не ты, солнышко, — уверяет он ее. — Ты-то папкина славная девочка. Ты ж в меня веришь целиком и полностью, верно?
Трей пожимает плечами.
Джонни смотрит на нее. На миг Трей кажется, что сейчас получит оплеуху. Он видит, что она изготовилась отскакивать, и закрывает глаза.
— Мне, бля, выпить надо, — говорит он себе под нос.
Трей сидит и смотрит на него — обмяк, откинувшись в кресле, ноги раскинуты как попало. Под глазами багровые тени.
Она уходит в кухню, берет из буфета бутылку виски, в стакан кладет льда. Возвращается в гостиную, отец продолжает сидеть неподвижно. Из сигареты сочится тонкая струйка дыма. Трей садится на корточки возле отцова кресла.
— Пап, — говорит она. — Вот.
Отец открывает глаза и секунду смотрит на Трей без всякого выражения. Затем примечает бутылку и исторгает краткий отрывистый смешок.
— Господи, — говорит он тихо и тускло, сам себе.
— Я тебе что-нибудь другое принесу, — говорит Трей. — Если ты это не хочешь.
Джонни с усилием расшевеливается и садится попрямее.
— Ай не, солнышко, это мне годится. Спасибо тебе большое. Ты со всех сторон классная девчонка, заботишься о папке. Кто ты у меня?
— Классная девчонка, — послушно повторяет Трей. Наливает виски, подает стакан.
Джонни делает крупный глоток и выдыхает.
— Вот, — говорит он. — Видишь? Куда лучше.
— Я в тебя верю, — говорит Трей. — Все будет классно.
Отец улыбается ей, глядя сверху вниз и зажав переносицу пальцами, будто у него болит голова.
— Такая наша затея, по крайней мере. И, ясное дело, чего б нет? Мы разве не заслуживаем чуток хорошего?
— Ну, — говорит Трей. — Мамка в восторге будет, когда поймет. Гордиться тобой будет.
— Будет, канеш. А когда брат твой домой явится, ему сюрприз к возвращению. Правда же? Ты представь, какое у него лицо будет, когда он из машины выйдет, а тут домина размерами с торговый центр?
Всего на мгновение Трей и впрямь представляет это — и так живо, будто это действительно возможно: Брендан, склонив голову набок, разглядывает ряды сверкающих окон, рот разинут, худое подвижное лицо вспыхивает восторгом, как фейерверк. Отец такое умеет.
— Ну, — говорит она.
— Никогда больше не захочет бродяжить, — говорит Джонни, улыбаясь дочери. — Незачем будет.
— Миссис Куннифф сказала, можно ли спросить у мистера Рашборо, есть ли золото на их земле, — говорит Трей. — И Том Пат Малоун сказал, что их Бриан может помочь выкапывать золото из реки.
Джонни смеется.
— Вот, пожалуйста. Видишь? Всем вусмерть охота влезть в это дело — кроме мамки твоей, но мы и ее втянем в конце концов. Ты скажи миссис Куннифф и Тому Пату, что мистер Рашборо ценит их интерес и будет иметь их в виду. И продолжай мне докладывать, если кто еще захочет быть в деле, вот как ты сейчас мне рассказала. Хорошо?
— Ну, — говорит Трей. — Конечно.
— Славная девчонка, — говорит Джонни. — Что б я без тебя делал?
Трей ему:
— А вы золото в реку когда класть собираетесь?
Джонни отхлебывает виски.
— Его завтра привезут, — говорит. — Не сюда, понятно, — курьер на этой горе заблудится, верно же? В болото провалится вместе с золотом, а нам такое не годится. К Марту Лавину его доставят. А на следующий день спозаранку заложим в реку. И тогда будем готовы запускать мистера Рашборо на поиски сокровища. — Глядит на Трей, вопросительно склоняет голову набок. Виски помогает ему собраться. — Хочешь с нами, ты к этому спрашиваешь? Подсобить?
Этого Трей решительно не желает.
— Во сколько? — спрашивает.
— Надо ни свет ни заря идти. Еще даже до того, как фермеры проснутся. Мы ж не хотим, чтоб нас заметили, верно? К полшестого рассветет. На реке нам надо быть до этого.
Трей изображает лицом ужас.
— Не, — говорит.
Джонни смеется и ерошит ей волосы.
— Господи, вот мне ума-то хватило просить подростка вылезти из постели до полудня! Все шик, отсыпайся для красоты своей. Еще будет к какому делу тебя пристроить, верно?
— Ну, — говорит Трей. — Лишь бы не рано.
— Найду тебе что-нибудь, — уверяет ее Джонни. — Уж конечно, с такими-то мозгами, как у тебя, ты миллион всего на свете можешь.
— Могу присматривать за Рашборо, — говорит Трей. — Завтра. Чтобы он точно в реку не полез, пока вы не готовы.
Отец отвлекается от стакана и смотрит на нее. Трей наблюдает за ним — виски его тормозит, он пытается оценить это предложение.
— Он меня не увидит, — говорит Трей. — Я буду прятаться.
— А знаешь что? — мгновенье спустя говорит ей отец. — Это классная мысль. Я бы прикидывал, что он занят будет только одним — шляться по округе да обозревать виды, и ты со скуки уморишься, весь день на это класть незачем. Я поведу его завтра после обеда глянуть на курган дивных у Мосси О’Халлорана, а ты за Рашборо присмотри только с утра. Если увидишь, что он двинет к реке, подойди к нему, поздоровайся эдак мило и вежливо и предложи показать остатки старой башни, в сторонке от главной дороги. Скажи, что она принадлежала семейству Фини, и он пойдет за тобой аки агнец.
— Лады, — говорит Трей. — Где он остановился?
— В том сером домике ближе к Нокфаррани, на ферме у Рори Дунна. Первым делом иди завтра утром туда, как только из постели вылезешь, и погляди, чем там Рашборо занимается. А потом двигай ко мне рассказывать.
Трей кивает.
— Лады, — говорит.
— Класс, — улыбаясь ей, говорит отец. — От тебя мне уйма добра, вот как есть. Чего еще надо, лишь бы моя дочечка была за меня.
— Ну, — говорит Трей. — Я за тебя.
— За меня, канеш. А теперь иди поспи, а не то завтра ни на что не годная будешь.
— Я проснусь, — говорит Трей. — Спокночи.
На сей раз он ее обнять не пытается. Поворачиваясь закрыть за собой дверь, она видит, как он опять откидывает голову и сжимает пальцами переносицу. Трей прикидывает, что, может, ей должно быть жалко его. Чувствует же она лишь холодную искру торжества.
По натуре своей Трей не из тех, кто подходит к людям или делам окольно. Она склонна двигаться напрямую и не останавливаться, пока не дожмет начатое. Но, если возникает необходимость, не прочь и учиться новым навыкам. Она учится им у отца. Удивляет ее не то, до чего быстро она схватывает, — Кел всегда говорил, что она легко обучаемая, — а до чего просто ее отца, никогда и ничего в своей жизни не делавшего напрямую, облапошить.
8
Пока Трей не появляется у него на пороге в среду после обеда, Кел не осознаёт, до чего он внутри изводился, предполагая, что ее не пускает Джонни. Ему стыдно за недостаток веры в нее — он на личном опыте знает, до чего трудно удерживать Трей от того, чего ей хочется; но, опять-таки, было б нешуточной тупостью считать, будто он знает, чего Трей хочет сейчас, когда ей и самой это невдомек. Пока Кел рос, его отец тоже впрыгивал в его жизнь и исчезал из нее не раз и не два. Он был большим потешником и гораздо меньшим хлыщом, чем Джонни Редди, и, когда появлялся, бывал старательнее, но впечатление производил то же: его действия удивляли его самого в той же мере, что и окружающих, и ворошить их выходило вроде как и некрасиво, и нечестно. На пятом-шестом круге Кел с мамкой уже имели полное право сказать чуваку, чтоб шел нахер, но отчего-то это никогда не давалось легко. Дурных привычек у него хватало, и Кел прикидывает, что отец теперь уже помер.
Они с Трей покончили с зачисткой стула-развалюхи — под слоями грязи и жира он оказывается тусклого осеннего золотисто-бурого оттенка. Разбирают его бережно, попутно фотографируют телефоном Кела и измеряют все поломанные фрагменты, чтоб их заменить. Молчания Кел предлагает Трей в изобилии, чтобы она сама заговорила об отце, Рашборо и золоте, но она не заговаривает.
Кел уверяет себя, что это нормально. Ей пятнадцать, Алисса перестала ему рассказывать всякое аккурат в этом возрасте. Общего с Алиссой — девочкой с золотым сердцем, которая видит потенциальное добро в самых неочевидных людях и четко и планомерно стремится к тому, чтобы и сами люди это видели, — у Трей очень мало, но кое в чем пятнадцать лет есть пятнадцать лет. Когда Алисса перестала с ним разговаривать, Кел предполагал, что она разговаривает хотя бы с мамой, и оставил как есть. Он больше не уверен, что решил тогда правильно, но даже если и так, подобного простого выхода с Трей у него нет.
Ничто, конечно, не указывает на то, что ему нельзя поднять эту тему самому и сказать ей прямиком, что он знает весь расклад — о чем малая, видимо, уже догадалась, с учетом языкастости Марта, — и участвует в закупке золота, но мысль эта ощущается как скверная. Трей вряд ли поверит, что у Кела возник какой бы то ни было позыв развести на деньги какого-то левого брита, и Кел далеко не убежден, что Трей оценит его замысел ввязаться во все это ради того, чтобы за ней приглядывать. А если ей стыдно за то, какой фортель Джонни замыслил, или если просто хочет, чтобы их с Келом общение никак не мешалось с отцовыми проказами, попыткам Кела совать нос в это дело Трей не обрадуется. У нее есть несколько разных уровней безмолвия. Чего-чего, а толкать Трей в молчанку поглубже Кел не хочет совсем.