Кел наблюдает, как Джонни подумывает, не включить ли режим негодующего папаши, — и передумывает. Выбирает вариант «растерянная невинность».
— Чувак, — уязвленно говорит он, раскидывая руки, — да ни во что я ее не втягивал. Может, надо было проверить, чтоб она не подслушивала, но откуда ж мне было знать, что она пойдет копать? Да и какой в том вред вообще? На всех хватит, зачем лишать ребенка развлеченья…
— Джонни, — говорит Кел, — я не в настроении. Ты дал малой это золото. Искать тут нечего.
— Ай боже, — говорит Джонни, в отчаянии закатывая глаза, — вечно найдется такой. Пессимист, блин. Олли Облом, так вы, янки, это называете? Давай-ка я тебе скажу, как мы поступим: я тебе верну твои фунты, чтоб тебе не переживать, что там есть, и топай себе. Так все довольны будут.
— Не-а, — говорит Кел. — У тебя тут все дела кончились. Пакуй манатки, забирай брита своего и валите.
Джонни подается в лунном свете назад, вскидывает брови.
— Ай да ну. Ты шутки мне шутишь? С моей родины меня выслать пытаешься? Во ты наглый-то, Хупер.
— Дам тебе двое суток, — говорит Кел. — Этого должно хватить, чтоб ты придумал такую байку, какая не затронет малую.
Джонни над ним смеется.
— Иисусе, чувак, ты кто такой вообще? Вито Корлеоне? Тебе тут не в Штатах, дела у нас по-другому делаются. Расслабь булки, бля. Купи себе попкорну, сядь поудобней и получай удовольствие от зрелища. Все будет шикарно. Рашборо уедет довольный, найдем мы там чего или нет…
— Джонни, — говорит Кел, — я все свое терпение в кучу собираю, но ты давай уже завязывай с херней. Не Рашборо ты тут разводишь — вы вместе разводите мужиков. Чем больше ты из них нала вытянешь, тем крепче наедут на малую, когда говно полетит на вентилятор. Поворачивай оглобли.
Джонни смотрит на него без всякого выражения. А затем исторгает краткий бессмысленный смешок. Сует руки в карманы и оборачивается оглядеть длинные неспешные волны гор на фоне звезд, не торопясь выбирает новую тактику. Когда вновь повертывается к Келу, тон его утрачивает певучее обаяние, становится сухим и деловитым.
— А иначе что, чувак? Хорош пальцы гнуть, глянь на все это минутку. А иначе что? Пойдешь к гардам и расскажешь, как вы с ребятами пытаетесь развести какого-то бедолагу туриста, да только оно не складывается? Или пойдешь к ребятам и скажешь им, что их разводят? Ты тут весь из себя такой заботишься о Терезе — а ты прикинул, каким боком ей это выйдет?
— Нет тут никаких «иначе», — говорит Кел. Ему не хватает ружья. Хочется отстрелить этому говнарьку яйца за то, что стал отцом малой, когда она заслуживает куда большего. — Времени у тебя до вечера воскресенья.
Джонни минуту смотрит на него — и вздыхает.
— Чувак, — говорит он новым голосом, попроще, — если б я мог, я б да. Верь слову. Думаешь, мне охота здесь быть? Да я б через секунду слинял, будь у меня выбор.
Впервые за все время их знакомства кажется, что он не пытается Келу заливать. Голос у него усталый и бессильный. Когда откидывает челку с глаз, морщится и переводит дух, как пацан, он смотрится так, будто хочет лечь прямо здесь на тропе и уснуть.
— Четыре автобуса в день есть, — говорит Кел. — Прямо с главной улицы. Выбирай любой.
Джонни качает головой.
— Я денег должен.
— Это твоя печаль. Не малой.
— Она хотела помочь. Я ей руки не выкручивал.
— Надо было отказаться.
Джонни вскидывает взгляд на Кела.
— Я задолжал этому Рашборо, — говорит он. Голос у него до того набряк поражением и страхом, что тяжко провисает в ночном воздухе. — А он не из таких, кому полезешь мозги крутить.
— Классно. Значит, у нас с ним все же есть что-то общее.
Джонни опять качает головой.
— Не, чувак, — говорит он. — Можешь из себя крутого корчить сколько влезет. Видал я, как этот паря прижал девчонку-малолетку и руку ей бритвой резал — ребенка, не старше Аланны моей, — пока ейный папка не расплатился.
Кел говорит не громче Джонни:
— И ты, значит, притащил его сюда.
Джонни пожимает плечами — криво и обаятельно горестно: блин, чувак, чего ты от меня хочешь, есть такое слово «надо». Кел наконец-то вмазывает ему прямиком по зубам.
Джонни ни секунды такого не ожидал и падает на обочину сильно, с грохотом и хрустом поросли. Но спохватывается быстро и, когда Кел надвигается на него, уже выставляет ногу вверх, метя Келу в живот. Промахивается и попадает в ляжку, Кел валится на него всем весом, слышит, как выхаркивается из Джонни дух. Тут все делается паскудно, сплошь кряхтенье и локти. Джонни дерется лучше, чем Кел от него ожидал. Дерется отчаянно и грязно, целит в глаза, норовит влезть пальцами в рот и ноздри. Кел принимает это. Чистой драки ему не надо — не с этим кентом.
Джонни вновь и вновь перекатывает его по камням и колючим кустам, старается не дать Келу твердой опоры, где пригодится его вес, тесно прижимается, чтобы Кел не смог замахнуться для приличного удара. От Джонни несет говенным поддельно дорогим лосьоном. У Кела перед глазами мелькают ощеренные зубы Джонни, вереск, звезды. В уме промелькивает мысль: если они укатятся слишком далеко в болото, горы примут их и никто никогда ничего не узнает.
Кел хватает Джонни за его миленькую прическу и втыкает лицом в землю, однако Джонни отыскивает Келово ухо, пытается его оторвать и, когда Кел дергается назад, выкручивается проворно, как лисица. Кел бросается за ним на четвереньках, ослепленный скрещением лунного света и тени, следуя за возней и болезненным сипом дыхания Джонни. Хватается за какую-то конечность и тащит Джонни на себя, лупя везде, где может достать, зверски огребает каблуком в лоб. Ни тот ни другой не позволяют себе воплей. В таком вот почти полном безмолвии Келу прежде не доводилось драться никогда. Если есть здесь, на горé, кто-то или что-то, ни Кел, ни Джонни не хотят привлекать к себе внимания.
Кел пытается поймать Джонни за руки, получает большим пальцем в глаз и видит яркую звездную вспышку, однако свежий всплеск ярости позволяет ему вклинить между собой и Джонни колено и вдарить Джонни по яйцам. Пока тот сипит, свернувшись клубком, Кел садится на него и добавляет еще один удар в нос, чисто чтоб подпортить Джонни красоту, спасти девчонку-другую, чтоб не повелись на его льстивые речи. Заставляет себя остановиться. Хочется и дальше молотить этому кенту по роже, пока от нее ничего не останется, но Келу надо, чтобы Джонни услышал то, что Кел имеет сказать.
Джонни переводит дух и пытается высвободиться, но Кел намного крупнее. Когда Джонни пробует попасть Келу в глаза, тот ловит его за запястье и выгибает назад, пока Джонни не взвывает.
— Если в понедельник утром ты еще здесь, — говорит он, склоняясь к лицу Джонни так близко, что ловит запах крови и бухла, — я тебя пристрелю и тушку твою брошу в болото, где ей самое место. Усек?
Джонни смеется и поэтому закашливается кровью. Мелкие ее брызги попадают Келу на щеку. В лунном свете лицо Джонни, исполосованное и перемазанное черно-белым, едва похоже на человеческое, его очерк расплывается в черно-белых красках поросли, словно он растворяется.
— Не сделаешь ты так, чувак. А если и сделаешь, Рашборо подумает, будто я слинял, и захочет меня вернуть — возьмется за семью мою. Думаешь, Терезу не тронет?
Кел покрепче выкручивает Джонни запястье, Джонни выдыхает, шипя.
— Тебе на твою семью насрать два раза, мудила. Он их всех на щепки мог бы пустить, а ты б и на дюйм носу не высунул. Он это знает.
— Значит, он это сделает, лишь бы деньги свои вернуть. Ты его не знаешь.
— С Рашборо я разберусь. А вот у тебя разборка одна — херню свою собрать.
— Ты и его собираешься в болото сунуть? Потому что я тебе скажу и денег не возьму, парнишка: ты его врасплох, как меня, не застанешь. Попробуй с ним чего такого — и сам в болоте кончишь. — Голос у Джонни прерывистый, закупоренный кровью.
— Ничего, рискну, — говорит Кел. — Тебе знать надо одно: целее будешь, если окажешься вне этой округи, а не в ней. У тебя весь белый свет, чтоб от Рашборо ныкаться. А от меня не сныкаешься. Ясно тебе?
Они друг от друга очень близко. В глазах Джонни — из колотых рубцов света и тени — нет ничего, кроме сопротивления, беспримесного, как у зверя. На миг Келу кажется, что он сейчас сломает Джонни запястье. Затем видит яркий всплеск страха: Джонни читает его мысль и осознаёт, что Кел ни единого слова не произносит просто так.
— Да! — орет Джонни — и очень вовремя. Дергает головой, пытается вытрясти кровь, затекшую в глаза. — Иисусе, чувак, я понял. Слезь, бля, с меня.
— Класс, — говорит Кел. — Ты успел. — Встает, постепенно ощущая, как пульсируют у него разные части тела, и за воротник рубашки вздергивает Джонни на ноги. — Бывай, Джонни, — говорит он. — Зашибись получилось.
Возня увела их с тропы дальше, чем Кел отдавал себе отчет, с минуту он соображает, где именно в этом лабиринте теней находится, и повертывает Джонни в нужном направлении. Щедро и крепко толкает Джонни, и тот ковыляет к дому, промокая нос рукавом, с автопилотным послушанием человека, поверженного в драке не раз и не два, для того чтоб знать протокол. С позывом отвесить Джонни пинка под зад, чтобы придать ускорения, Кел справляется.
Как бы то ни было, что делать с Рашборо, Кел пока не сообразил. Чутье ему подсказывает, что Джонни просто дым пускает и если Джонни уберется, за ним следом уберется и Рашборо. Кел на своем веку повидал порядком и мужчин и женщин, кому в радость делать другим больно, но в Рашборо он этого не улавливает. Рашборо пахнет как хищник иного толка — это тип с ледяным рассудком, такие сосредоточиваются на своей добыче и не отцепляются, пока их не пристрелишь. Что б там Джонни ни говорил, его шансы улизнуть от Рашборо — хоть здесь, хоть где — Кел оценивает невысоко.
Кел понимает: нужно учесть вероятность того, что Джонни в кои-то веки не соврал, но отсюда кажется, что с этим можно разобраться, когда он чуток смоет с себя кровь. Понимает и то, что Джонни, возможно, никуда не уедет. Страхи Джонни сейчас путаны и обширны, а Кел понятия не имеет, как и что окажется взвешено или какие ставки предложат ему его потаенные алгоритмы отчаяния.