16
На склоне горы — липкая жара; Банджо все время, пока ехали, громко стонал, тем самым отчетливо заявляя, что эта погода есть жестокое обращение с животным. Кел повез их кружным путем, по дальнему боку горы, чтобы держаться подальше от места преступления.
Его машина исчезает в облаке пыли, а Трей медлит у калитки — прислушивается, не обращая внимания на театральное сопение Банджо. Звуки, долетающие с развилки, кажутся обыденными: непотревоженные птицы и мелкие проворные шорохи, никаких голосов и неуклюжего людского движения. Трей прикидывает, что гарды, должно быть, все доделали и забрали Рашборо с собой, чтобы поскрести у него под ногтями и собрать волокна с его одежды. Жалеет, что не знала всего этого раньше, когда у нее была возможность как-то это использовать.
Заслышав хруст шагов, она поворачивает голову. Из-за деревьев на кромке двора появляется отец, направляется к ней, машет ей будто с какой-то срочностью.
— А вот и солнышко мое наконец, — говорит он, глядя на нее укоризненно. В волосах у него веточка. — Вовремя ты. Я тебя ждал.
Банджо, не обращая на Джонни внимания, протискивается пузом через рейки ворот и устремляется к дому и своей плошке с водой.
— Время-то всего обед, — говорит Трей.
— Я знаю, но нельзя вот так уходить, ничего мамке не сказав, — в такой-то день. Мы тут все волновались. Ты вообще где была?
— У Кела, — говорит Трей. — Пришлось ждать следователя. — Что отец делал, сидя в зарослях, он не объясняет, но Трей и так понимает. Он поджидал ее там, потому что прежде, чем предстать перед следователем, ему нужно знать про него все. Заслышав машину, он спрятался, как малявка, разбивший окно.
— Ай господи, ну точно, — говорит Джонни, хлопая себя по лбу. Насчет его волнений за нее у Трей иллюзий никаких, однако отец все же волновался: он переминается с ноги на ногу, как боксер. — Твой дружок Хупер сказал, что им поговорить с тобой надо, верно? Со всей этой кутерьмой у меня из головы все вылетело. И как прошло? Они с тобой по-доброму?
Ему везет: Трей тоже хочет с ним потолковать.
— Ага, — отвечает она. — Там всего один следователь был и парень, который все записывал. С ними все шик.
— Хорошо. Пусть с моей девочкой как следует обращаются, — говорит Джонни, грозя пальцем, — а не то придется иметь дело со мной. Про что спрашивали?
— Просто хотели узнать, как я его нашла. Сколько было времени, когда я его увидела. Прикасалась ли я к нему, что делала, видела ли кого.
— Ты сказала, что я мимо шел?
— Кел сказал.
За спиной у Джонни в окне гостиной движение. Свет на стекле размывает фигуру, а потому Трей определяет ее через секунду: Шила, обняв себя за талию, наблюдает за ними в окно.
Джонни потирает уголок рта костяшками пальцев.
— Ясно, — говорит он. — Шик, без паники. С этим я разберусь. А насчет золота? Ты что-нибудь про это рассказывала? Или упоминала?
— Не.
— А они спрашивали?
— Не.
— А дружок твой Хупер, он как, говорил что-то, не знаешь?
— Не. Они его расспрашивали так же, как и меня. Что он делал с Рашборо, прикасался ли к нему. Про золото он ничего не говорил.
Джонни исторгает в небо краткий злобный смешок.
— Я так и думал. Они все в этом, блядские легавые. Из любого несчастного урода Хупер все говно вышибет, если от него утаить что, и небось так и делал не раз и не два, а вот сам запросто помалкивает, когда его башка на кону.
Трей говорит:
— Я думала, ты не хочешь, чтобы они знали.
Это возвращает его внимание к Трей.
— Иисусе, нет. Ты молодец. Даже если они вернутся, чтоб расспрашивать про это, ты ничего ни про какое золото не слышала, поняла?
— Ну, — отвечает Трей. Что предпринять насчет золота, она пока не решила.
— Я насчет Хупера не жалуюсь, так-то, — заверяет ее Джонни. — Я счастлив, что он держал рот на замке. Только и хочу сказать, что у них для себя одни правила, а для остальных — другие. Не забывай.
Трей пожимает плечами. Смотрится отец говенно: постаревший, бледный — кроме тех мест, где ушибы блекнут до грязно-зеленого, что напоминает Трей о пугале у Кела.
— Что ты говорила про меня и дружочка нашего Рашборо? Сказала, что мы с ним кореша были, или как?
— Сказала, что ты его чуток знал по Лондону, но он не тебя повидать сюда приехал, ничего такого. Он тут был потому, что у него родня отсюда.
— Хорошо, — говорит Джонни. Испускает долгий выдох. Взгляд его дергается на каждый шорох в деревьях. — Славно, славно, славно. То, что мне надо. Молодчинка ты моя.
Трей ему:
— Я сказала следователю, что слышала, как на дороге кто-то разговаривал, — вчера поздно ночью. Я вышла, а на развилке мужики были — там, где я этого нашла потом. Поближе не подходила, чтоб их увидеть, но выговор у них был местный.
Тут Джонни наконец прекращает мельтешить. Таращится на нее.
— Правда?
Трей пожимает плечами.
Через секунду Джонни хлопает по верхней перекладине ворот так крепко, что они сотрясаются, запрокидывает голову и разражается хохотом.
— Боже святый всемогущий, — говорит он, — в кого ты у меня такая, а? Ай да девочка моя. Ай да яблочко от яблоньки. Иисусе, во мозг у тебя, кабы мозги были деньгами, незачем нам было б носиться со всем этим блядским золотом, мы б миллиардерами были… — Он распахивает калитку и тянется к Трей, чтоб сгрести ее в объятия, но она отступает. Джонни не засекает этого движения, да ему и без разницы. — Ты просекла, куда эти ебаные гарды ломились, а? И обставила их на мили. Не дала б ты им убийство на папку своего повесить. Ты ж моя девочка.
— Ты им то же самое давай, — говорит Трей. — Если они решат, что я это все выдумала.
Джонни перестает смеяться, чтоб обмозговать сказанное.
— Классная мысль, — говорит он через секунду, — но нет. Если я скажу то же, что и ты, они решат, что это я тебя настропалил. Мы вот как поступим: я скажу, что слышал, как ты выходила где-то среди ночи. И мне, может, надо было пойти за тобой… — он расхаживает зигзагами, размышляя вслух, — но я толком даже не проснулся. И мне показалось, что вроде как слышу голоса, я и решил, что это ты с друганами своими собралась пошалить чуток, может, малость выпить, — не хотелось тебе развлекуху портить, разве ж не все мы так в твоем возрасте, а то и хуже? Ну я и не стал тебе мешать. Но как ты вернулась, я не слышал, а потому, как проснулся сегодня утром и тебя дома не было, так я чуток и забеспокоился, как там моя девочка. Пошел тебя искать и поэтому в такую рань оказался на улице. Так. — Джонни перестает метаться и раскидывает руки, улыбаясь Трей. — Разве ж не славно оно все клеится?
— Ну.
— Вот. Порядочек, готовы к следователям, пусть теперь приходят когда хотят. Разве ж ты не классная, а, — сразу ко мне со всем этим пришла?
— Может, и так, — говорит Трей. У отца в разговоре со следователями все будет славно, это она знает. Отец у нее не дурак, вполне способен справиться, лишь бы имелся кто-то более сосредоточенный, чтобы направить его по верному пути. А Трей сосредоточена.
— Вот еще что, — говорит Джонни. — Раз уж речь зашла. Помнишь, я пошел гулять — вчера вечером, после ужина? Чисто голову проветрить.
— Ага.
Джонни грозит ей пальцем.
— Нет, не ходил я. Мы не знаем, когда мистер Рашборо скончался, правильно? Мы знаем одно: это могло случиться аккурат пока я гулял, и никто, кроме птичек, за меня не поручится. А нам ни к чему, чтоб этот парняга следователь забрал себе что-то в голову, попусту тратил время и упускал убийцу. Дома я был весь вечер, прибирался после ужина и смотрел телик. Усекла?
— Ну, — отвечает Трей. Одобряет. Отец как подозреваемый ей бы помешал. — Ты это матери и малышне сказал?
— Сказал. Тут все улажено, промаслено, хоть сейчас стреляй. Тебе никаких хлопот, вы все у меня не тупые, а наоборот — как новенькие блестящие гвоздочки, правда ж?
— Аланна может напутать, — говорит Трей. — Я ей скажу, чтоб не разговаривала со следователем. Пусть просто прикидывается, будто его боится.
Отец ей подмигивает.
— Блестяще. Пусть прячется в мамкиных юбках — и ни словечка. Ребенку так куда проще, нежели пытаться запомнить то-се-пятое-десятое. А, и вот еще что, слушай, — говорит он, вспоминая и щелкая пальцами. — Хупера твоего камера у меня, положил у тебя в комнате. Вот куда я пошел сегодня утром, как с вами увиделся. Я знал, что ты не захочешь Хупера в это вмешивать, вот я и пошел забрать аппарат, пока гарды его не нашли. Подержи его у себя пару дней, а потом верни Хуперу, эдак промежду прочим, скажи, что эту свою хрень школьную доделала. Не волнуйся — все, что с реки было, я потер.
— Ясно, — говорит Трей. — Спасибо.
— Все, значит, чики-пики, — весело говорит Джонни. — Не для бедняги мистера Рашборо, конечно, упокой господь его душу, — добавляет он вдогонку, крестясь. — Но мы-то живы-здоровы. Следователь пусть потолкует чуток, ничего интересного не услышит и подастся утомлять какую-нибудь другую сволоту несчастную. А те ребятки, что к нам давеча ночью заглядывали, больше нас доставать не станут. Все улажено, будем жить-поживать да добра наживать.
Его затея насчет купания семьи в роскоши вроде как удобно стерлась из его ума, поверх нее теперь лег новый набор обстоятельств и их требования. Трей, по умолчанию считавшая, что в любом случае так и выйдет, все равно под впечатлением, до чего оно бесследно. В последние пару недель и у нее цели сдвигались, однако она по-прежнему помнит, что старые существовали.
Эта мысль напоминает ей кое о чем.
— Тебе те деньги все еще надо возвращать?
— Пара фунтов Рашборо? — Джонни смеется. — Уже нет. Пыль на ветру. Я свободен как птица.
— Дружки его не хватятся?
— Иисусе, нет. У них своих забот полон рот. Более чем. — Оделяет ее широченной успокаивающей улыбкой. — Головушку свою этим не забивай.
— То есть ты уехать собираешься?
Джонни укоризненно вскидывается.
— Ты о чем вообще?