Убедившись, что двое его товарищей по-прежнему недееспособны, я временно выключил их из сферы внимания и полностью сосредоточился на старшем умруне. Двигался тот не в пример лучше и быстрее, а еще, насколько я понял, умел создавать темные тропы.
Правда, сегодня он почему-то не захотел воспользоваться этим умением, хотя это было бы логично. А не добравшись до меня всего пары шагов, вдруг с удивительным проворством прыгнул, одновременно выстрелив целым десятком прятавшихся до поры до времени в подушечках пальцев острейших когтей. Почерневшие губы умруна при этом приоткрылись, обнажая острые клыки. В глазах вспыхнуло мрачное пламя. А из горла вновь вырвался глухой рык — по-видимому, человеческая речь была ему недоступна. И этим он сильно уступал своему старшему родичу — моргулу.
Увернувшись от когтей, я отмахнулся секирой и удовлетворенно хмыкнул, когда под ноги умруну упала отрубленная по локоть лапа.
Правда, кровь из раны практически не сочилась, да и нежить она совершенно не смутила. Собственно, умрун даже не замедлился, потеряв конечность, а когти второй руки замелькали перед моим лицом с такой сумасшедшей скоростью, что я только диву дался. Более того, все-таки словил приличную оплеуху и был вынужден отступить, в последний момент пнув настырную тварь в пах и отбросив ее на пару шагов.
Недовольно рыкнув, Войдо остановился, буравя меня тяжелым взглядом.
Его приятели все еще невнятно гыкали неподалеку, однако, насколько я мог заметить, снова начали двигать руками. С места пока не сошли — видимо, повредила их кукла основательно, однако уже раскачивались, словно маятники, поворачивали вслед за нами головы и ожесточенно щелкали зубами, словно заранее разрабатывали смерзшиеся за время спячки челюсти.
Вот же гадость.
Тем временем Войдо наклонился и, подобрав отрубленную руку, приставил ее к плечу. Я только сплюнул, увидев, как из обрубков навстречу друг другу выстрелило несколько десятков багрово-красных жгутов, притянув поврежденную конечность к телу. А потом и выругался, наконец-то поняв, каким образом разрубленная надвое тварь сумела собрать себя воедино и спокойно уйти с крыши на своих ногах.
На полное восстановление умруну понадобились жалкие доли мгновения. После чего жгуты с чавканьем всосались обратно в тело, а Войдо поднял обе руки, сжал и разжал кулаки, словно проверяя их работоспособность. А затем растянул губы в мерзкой усмешке и снова двинулся в мою сторону.
Какое-то время мне пришлось туго, потому что, хоть по силе мы и были равны, в скорости я умруну все-таки уступал. При этом он был практически безоружным, но каким-то чудом успевал отшатнуться буквально за миг до того, как рядом с ним пролетала моя секира. И он больше ни разу не подставился, как тогда, на крыше. А еще старательно берег не только голову, но и ноги, отскакивая всякий раз с таким проворством, что это казалось невероятным.
Да, иногда мне везло, и время от времени на пол падали то отрубленные когти, то пальцы, то клочья кожи с обрывками одежды… Но во всем этом не было особого смысла — проклятая тварь восстанавливалась быстрее, чем я успевал по ней ударить. И вскоре наш поединок превратился в некое подобие фарса, в котором умрун лишь нагло скалился и терпеливо ждал, когда у меня закончатся силы.
Еще через какое-то время оставшаяся не у дел парочка наконец-то восстановилась и с хриплым рыком поковыляла на помощь вожаку. Ноги они переставляли еще хуже, чем поначалу, однако рассыпаться на части не собирались. И даже с учетом того, что их способности к восстановлению существенно уступали Войдо, с тремя умрунами мне по определению было не справиться.
Но, похоже, Фол в эту ночь решил проявить неслыханную щедрость, потому что новички до нас так и не добрались. Всецело занятый Войдо, я мог лишь краем глаза следить, как в последний момент одна из тварей неестественно выгнулась, замерла и вдруг неистово замолотила руками по воздуху, оглашая темную сторону хрипловатым криком. Затем она и вовсе завалилась навзничь, продолжая беспорядочно дергать конечностями. Мгновением позже на ее грудь запрыгнула уже знакомая мне кукла и с чавканьем вцепилась зубами в глотку, безжалостно разрывая мышцы, связки, кости и все, до чего могла дотянуться.
С умруном при этом случился такой припадок, что под одеждой начали с громким хрустом лопаться обледеневшие позвонки. От раздавшегося звука у меня что-то екнуло внутри, а Войдо недоверчиво обернулся. Третий умрун тоже остановился и принялся растерянно топтаться на месте, как потерявший хозяина зомби. А я, улучив момент, оттолкнулся от стены и, избежав очередного удара когтистой лапой, со всего маху шарахнул секирой по Войдо, очень надеясь, что на этот раз отшатнуться он не успеет.
Короткая заминка обошлась умруну очень дорого. Конечно, я торопился, да и подустать успел, поэтому нанесенный в спешке удар получился не таким эффектным, каким мог бы быть. Однако половину башки я твари все-таки снес. А вместе с ней умудрился распилить его тело практически пополам. От макушки до самого паха. После чего отскочил обратно и с удовлетворением проследил за тем, как тварь медленно валится на пол.
О том, сколько времени ей понадобится на восстановление такой раны, я уже не думал. Не теряя времени, я отсек бьющейся в конвульсии нежити сперва верхние, потом нижние конечности, а затем и уродливую башку. Сперва хотел пнуть ее посильнее, чтобы жгуты, или что там у нее было, не дотянулись до тела, но вовремя вспомнил, что высшую нежить следует сжигать. После чего всерьез озаботился возникшей проблемой, но, так и не придумав, где взять огонь, решил использовать доступные средства.
Сгусток черного огня, послушно возникший на ладони, выглядел достаточно внушительно, чтобы я рискнул его использовать. Подвижный, то и дело выстреливающий вверх языками холодного пламени, он буквально просился на свободу. И я позволил ему безнаказанно стечь по перчатке, чтобы упасть на оскверненное умруном тело. На всякий случай приготовился ударить, но дополнительного вмешательства не понадобилось: холодный огонь с такой готовностью вгрызся в еще шевелящиеся останки, словно ждал этого всю жизнь. В считаные мгновения он прогрыз кожаную броню, расплавил плоть, обуглил, а затем и растворил кости. И не успел я толком удивиться, как на полу вместо довольно-таки массивного мага осталась лишь кучка дымящегося праха, от которого больше не надо было ждать подвоха.
Облегченно вздохнув, я поднял голову и взглянул на нерешительно замершего умруна. Второй после атаки куклы так и не поднялся с пола. Да и как тут подняться, если твою оторванную голову проворно утаскивает во тьму такая же прожорливая тварь, которая перед этим успела отгрызть не только руки, но и попортить сухожилия на ногах?
Словно почувствовав, как мои губы растягиваются под маской в нехорошей ухмылке, последний умрун вдруг развернулся и, тыкнув что-то неразборчивое, поковылял прочь, явно намереваясь скрыться среди нагромождения гробов. А то и разбудить кого-то из сородичей. Но сорвавшийся с моей руки огненный сгусток не дал ему такой возможности — бесшумно преодолев разделявшее нас расстояние, он с негромким шлепком впечатался нежити в спину и в мгновение ока превратил ее в объятый черным пламенем факел.
Распоровший воздух пронзительный визг заставил меня поморщиться, но брошенный вслед второй сгусток быстро заставил тварь заткнуться. Третий ударил в распластанное поодаль тело, мгновенно накрыв его густой черной волной. И после этого мне оставалось лишь молча любоваться на яростно пляшущее на полу пламя, которое не дарило, а напротив — жадно поглощало царящий вокруг слабый свет.
Когда с умрунами было покончено, я обвел глазами заставленный гробами трюм и мрачно улыбнулся.
Что ж, теперь я знаю, что с вами делать. И, главное, понял, как вас можно убить.
На то, чтобы вскрыть гробы и запустить внутрь каждого крохотный темный огонек, понадобилось немало времени. Я безумно устал, перемазался в ржавчине, пока отодвигал тяжелые крышки, но все же не поленился и залез во все ящики, попутно убедившись, что они не пустые.
Естественно, я не забыл и о кукле. Однако за все время, что я возился с нежитью, странная тварь меня не побеспокоила. Я ни разу не услышал знакомого щелканья, словно костяная мелочь затаилась и чего-то ждала.
Зато меня несказанно порадовало, что с гибелью умрунов прикрепленные к ним души наконец-то получили свободу. Правда, после того, как в гробах остался лишь прах, они почему-то не пожелали уйти, а лишь стянулись к подножию пирамиды и там застыли, словно слепцы, у которых не было поводыря.
Совершив по трюму полный круг и остановившись под светящимся облаком из душ, я запрокинул голову и взглянул на лежащую на алтаре женщину.
Чей это был алтарь? Какого бога? Вряд ли светлого. И вряд ли это был темный из числа тех, кому у нас поклонялись. Если бы такое задумал кто-то из них, Фол бы не позволил мне это увидеть. И подчиняющаяся ему Тьма не прилагала бы столько усилий, чтобы задержать открытие врат между мирами.
Чем это грозило темной стороне, я доподлинно не знал. О том, чем это закончится для реального мира, мог только догадываться. Правда, догадки эти были сплошь невеселыми и так или иначе приводили к мысли, что слияние миров даже в одной точке, скорее всего, будет грозить гибелью всем нам. В противном случае меня бы здесь не было, а печать на моем плече не вспыхнула бы адовым пламенем, заставляя поторопиться с решением.
С такого расстояния верхушку пирамиды я толком не видел. И мог рассмотреть лишь запрокинутую назад, свесившуюся с алтаря голову лежавшей там женщины. Мертвен но-бледное, исказившееся от ненависти… и ее мутные глаза, которыми она неотрывно за мной следила.
— Проклинаю тебя, — вдруг выплюнула она, когда мы встретились взглядами. — Проклинаю, жрец! Твой бог тебя не спасет!
Я качнул на ладони секиру, но не счел необходимым отвечать. А затем вспомнил, что не освободил последнюю, самую важную для Фола душу, и, смерив расстояние до верха, приготовился создать туда темную тропу.