Колдун зашелся лающим кашлем. Жнец вновь потянул пленника к выходу. На этот раз Венельд не стал сопротивляться, но в дверях все-таки оглянулся. Старик снова казался трупом – недвижимый, пугающий, безразличный…
– Девочка, – спросил Венельд, – ребенок – кто она?
– О! – проскрипел сидящий на троне живой мертвец. – О ней мы непременно побеседуем в следующий раз. Ступай!
От Жнеца, держащего пленника за плечо, веяло могильным холодом и потусторонней жутью. Стремясь избавиться от этого ощущения, парень вывернулся из-под его руки и вышел за двери сам. Неизменный зловещий круг тотчас сомкнулся, и Венельд двинулся по коридору навстречу неизвестности…
Глава 17. Венельд и Рун
Круглые «покои», в которых разместили Венельда, едва ли можно было назвать этим словом – лишь треклятый колдун, превративший в склеп собственный замок, мог именовать их так. Уж чем-чем, а покоем тут точно не пахло… По унылым серым стенам и сводчатому потолку извивались и переплетались змеи, выполненные столь искусно, что казались живыми. В глаза каждой из них были вставлены неизвестные Венельду полупрозрачные дымчатые кристаллы.
Окна в покоях отсутствовали, лишь высоко вверху располагалось круглое отверстие, закрытое частой решеткой. Небо через него не было видно, хотя оттуда поступал воздух и пробивался дневной свет.
Серая каменная дверь, закрывшаяся за спиной пленника, как только он переступил порог, полностью сливалась со стеной, создавая ощущение безысходности. Уже через пару мгновений парню стало казаться, будто он замурован в этом ужасном месте навеки. Никакие звуки не проникали сюда снаружи, вокруг царила гнетущая тишина, и ни слуху, ни взгляду не за что было зацепиться. А вот магия здесь явно присутствовала – нехорошая, враждебная, недобрая магия. Чутье Охотника мгновенно забило тревогу. Насколько мог судить Венельд, основным средоточием силы в этих покоях были дымчатые глаза змей, пристально наблюдавших за ним.
Мебели в «покоях» не было. Ни топчана, ни стола, ни лавки, ни даже грязного пучка соломы в углу. Быстренько оглядевшись, парень уселся прямо на каменный пол. Снизу тянуло холодом, но не настолько, чтобы об этом беспокоиться. Венельд подумывал отдохнуть – ни кормить, ни поить его, кажется, не собирались, – но внезапно навалилась невесть откуда взявшаяся тревога, сбила дыхание, сдавила сердце. На душе стало беспокойно, и мысли свободным потоком устремились в прошлое. Полупрозрачные глаза змей заискрились зловещими искрами, пожирая жадными взглядами пленника, но он этого уже не замечал.
…То, что Рун неповинна в обрушившихся на Хамстайн несчастьях, Венельд понял сразу. Эта девушка тревожила его душу, было в ней что-то странное и даже пугающее, но не зловещее – едва ли она смогла бы причинить вред Эстер и ее детям! Впрочем, жители Хамстайна уже нашли виноватого, и разубедить их было непросто. На Рун теперь не просто косились, ей не давали прохода. Дети исподтишка бросали ей вслед камни и выкрикивали оскорбления, взрослые угрожали расправой. У дома Эстер денно и нощно дежурила группка людей – несколько особенно враждебно настроенных мужчин и женщин, желающих уничтожить проклятую ведьму. Венельд советовал девушке покинуть город, но она хотела спасти столько детей, сколько сумеет.
Младший сынишка Эстер шел на поправку – Венельд не сомневался, что жив он еще только благодаря стараниям Рун. Обходя дома пострадавших от чу́айри, Венельд оставлял там сплетенные девушкой обереги – а затем с сожалением и негодованием обнаруживал некоторые из них сломанными и выброшенными. Жители Хамстайна не хотели принимать помощи от той, кого обвиняли во всех своих бедах. Парень попытался поговорить об этом с наместником, но тоже не нашел понимания. Старик намекнул, что Рун-де уже навела порчу на одного многоуважаемого жителя городка – имени он не назвал, но Венельд и сам догадался, о ком идет речь. Охотник пригрозил, что не сумеет помочь жителям города, если они не станут выполнять его указания, но это мало что изменило.
Обстановка окончательно накалилась, когда заболел и умер сынишка плотника. Эта семья была одной из самых ярых противников Рун, так что, когда в их доме случилось несчастье, они не только не пустили девушку на порог, но и Венельду не позволили ничего предпринять. Страх и суеверия, как известно, застилают разум – так и произошло с жителями Хамстайна. Венельда не было в городе, когда случилась беда – он собирал сон-траву в близлежащем лесу. Там его и разыскал средний сынишка Эстер. Выслушав мальчика, охотник тотчас же поспешил обратно в Хамстайн, но было уже поздно – Рун схватили.
На главной площади установили столб и обложили его хворостом. Жители городка понемногу подтягивались туда, предвкушая расправу с ненавистной ведьмой. Первым делом Венельд бросился к Брауди Коллу, понимая, что никто, кроме наместника, не сумеет спасти девушку. Мысль о том, что ей могут причинить вред, не укладывалась у него в голове. За те несколько дней, что они вместе спасали детей, поддавшихся влиянию злобного чу́айри, Венельду удалось получше узнать девушку. Никого добрее и лучше он в жизни своей не встречал!
Впрочем, наместник так не считал. Он сообщил парню, что ведьма будет сожжена сегодня же на закате, и тот, кто попытается этому помешать, рискует угодить на костер вместе с ней. Парень был в отчаянии! Сумасшедшее желание спасти Рун затмило все остальные мысли. Он попытался проникнуть в темницу, где ее держали, но не сумел. Стражник, охраняющий двери, оказался упертым и суеверным не менее остальных. Как ни убеждал его Венельд, что может проверить девушку на наличие магических способностей и злобных помыслов, тот лишь качал головой и тупо повторял: «Не велено. Ведьма приговорена, вечером ее сожгут». Потерпев неудачу, парень бросился в дом Эстер и застал бедную женщину в слезах. Вид ее горя окончательно убедил Венельда, что выхода нет.
Сердце его разрывалось. Он чувствовал, что готов на все, чтобы только спасти Рун. Впервые ему было плевать – будь она хоть тысячу раз виновата, она должна жить. Впрочем, что бы ни подсказывало ему чутье охотника, приходившее в ее присутствии в какое-то неистовство, он верил, что у нее светлая душа.
К вечеру отчаяние Венельда достигло предела. Когда на площади начала собираться толпа, он сделал то, что было противно самой его природе охотника – призвал чу́айри. Этот демон не мог проникать в людские поселения, не будучи туда приглашенным, и всегда пакостил издалека, завладевая сознанием спящих детей. Венельд знал: если пригласить его в Хамстайн, жители будут обречены, – однако в нем кипела такая злость, что единственной, кого он предупредил о грозящей опасности, стала Эстер. Парень велел ей хватать детей и бежать из города, но последовала ли она его совету, этого он не знал и, должно быть, никогда уже не узнает. До всех прочих ему не было дела.
Когда перепуганную, дрожащую, полуобезумевшую от ужаса Рун вывели на площадь и привязали к столбу, Венельда в толпе не было. Выйдя на окраину города под покровом тьмы, он провел несложный коротенький ритуал – и впустил демона в город…
Дымчатые глаза змей вспыхивали красными огнями, наблюдая со стен за сидящим на полу пленником. Переживания прошлого искажали его лицо – душа его явно была далеко. Владелец замка, хоть и смутно, но все-таки видел все, что вспоминалось сейчас охотнику. Для колдуна воспоминания пленника представали в виде размытых теней, неясных очертаний, обрывков мыслей и фраз, но ему и этого было достаточно, – Венельд же столь ярко переживал события прошлого, будто попал туда вновь.
…Когда он вернулся на площадь, костер еще не разожгли. Священнослужитель – отец Калбарт – держал в руке факел. Трепещущее пламя выхватывало из тьмы то хрупкую фигурку Рун, то ее бледное личико и темные волосы, то простую длинную рубаху до пят и босые ноги. Подойдя ближе, Венельд понял причину задержки и разгадал задумку Калбарта. Жители Хамстайна в большинстве своем были людьми незлыми, к тому же, в городке никогда не происходило ничего волнующего, пугающего или из ряда вон выходящего. Здесь ни разу не сжигали ведьм, и священнослужителю хотелось разделить ответственность с горожанами, справедливо полагая, что завтра они придут в себя, переосмыслят произошедшее и, возможно, припомнят нечто, оправдывающее эту девушку или, по крайней мере, смягчающее ее вину. Опасаясь этого, отец Калбарт предоставил первое слово наместнику Хамстайна, а затем постепенно дал высказаться каждому жителю городка. Охваченные ужасом и негодованием люди один за другим выносили ведьме обвинительный приговор – при таком раскладе священнослужителю оставалось лишь подтвердить его и исполнить. Понимая, что неизбежное вот-вот случится, Венельд начал проталкиваться вперед, гадая, где же демон и отчего он до сих пор не обнаружил себя.
К счастью для Рун, чу́айри не подвел. Едва прозвучали заключительные слова отца Калбарта: «Да очистит священное пламя тело ее, да освободит оно ее грешную душу – и пусть боги отныне решают по высшей своей справедливости, как поступить с этой душой!» – как откуда-то из-за соседних домов раздался оглушительный вой. У Венельда заложило уши, однако он улыбнулся и, растолкав нескольких человек, преграждающих ему путь, оказался у самого столба. Вой повторился вновь – на этот раз ближе и громче. Вспыхнул один из домов – и демон захохотал, повергая людей в ужас. Раздались панические крики, кто-то заплакал, матери принялись созывать детей. Священнослужитель побледнел и выронил факел. Сложенный у столба хворост немедленно занялся. Невнятно ругаясь, Венельд одним прыжком преодолел оставшееся расстояние и, обжигая руки, принялся раскидывать пылающие ветки. Будто очнувшись, отец Калбарт схватил его за плечо. Парень обернулся – его искаженное лицо заставило священнослужителя отшатнуться. Венельд стряхнул его руку, однако Калбарт, кажется, всерьез вознамерился ему помешать. Когда священнослужитель попытался оттеснить охотника от пылающего костра, Венельд нанес ему сокрушительный удар, пришедшийся прямо в челюсть, и отец Калбарт рухнул, как подкошенный. Рун закричала – пламя коснулось ее босых ступней, подпалило подол просторной рубахи. Более медлить было нельзя. Не обращая внимания на собственные ожоги, Венельд взобрался на груду горящего хвороста и принялся разрезать веревки, стягивающие лодыжки и запястья Рун. Через пару мгновений, показавшихся ему вечностью,