— Далеко ходить не нужно, — сообщил я следователям, — вы с ним уже беседовали.
Раз он жил в том же районе, значит, полиция уже успела допросить и субъекта, и его домашних. Наверняка полиции он показался излишне активным в своем желании помочь. Возможно, он даже названивал им и напрашивался поспособствовать расследованию, стараясь не подпускать сыщиков слишком близко к себе.
Для большинства обывателей, далеких от нашей методики, я только что совершил нечто похожее на фокус-покус. И все же, если с должным тщанием изучить все материалы, вы поймете, как мы приходим к тем или иным заключениям и как формируем наши рекомендации.
Во-первых, мы сразу поняли, что преступление совершено по воле случая, спонтанно. Родители Франсин сказали нам, что она иногда вызывала лифт, а иногда решала пройтись по лестнице. Невозможно предугадать, как девушка поступит в конкретное утро. Если бы убийца нарочно дожидался ее на лестнице, он с таким же успехом мог ее прозевать, да и вообще рисковал столкнуться со случайными свидетелями.
Все вещи, использованные при нападении и обнаруженные на теле жертвы, принадлежали ей самой. Убийца пришел с голыми руками, не считая небольшого перочинного ножика. Ни оружия, ни орудий изнасилования у него при себе не было. Он не преследовал Франсин и не заявился на место преступления с конкретными намерениями. В свою очередь, из этого мы сделали следующий вывод. Если субъект зашел в здание не для того, чтобы убить, значит, он направлялся туда с какой-то другой целью. А зайти в дом в семь утра и столкнуться с Франсин на лестнице мог только тот, кто там живет или работает, то есть человек, четко знающий, куда ему идти, — почтальон, служащий телефонной компании и так далее. Впрочем, в данном случае я считал, что это маловероятно, поскольку тогда преступник не располагал бы тем временем, которое провел за расправой, да и свидетели никого похожего не видели. Однако убийца знал, что, оглушив жертву, сможет отнести ее на верхний этаж, не боясь незваных гостей. Кроме того, поскольку никто из жильцов дома не видел и не слышал ничего необычного, должно быть, они хорошо знали нападавшего. Франсин не кричала и не боролась, то есть она тоже узнала нападавшего, во всяком случае, в лицо. Кроме того, тем утром никто не видел, чтобы в дом входил человек подозрительной или угрожающей наружности.
Из-за сексуальной природы преступления мы были убеждены, что имеем дело с мужчиной примерно той же возрастной категории, что и жертва. Мы считали, что его возраст колеблется от двадцати пяти до тридцати пяти лет, ближе к среднему показателю. На основании одного этого заключения я мог откинуть пятнадцатилетнего парнишку, который нашел бумажник (и его сорокачетырехлетнего отца). Как показывал мой опыт, в их возрасте человек просто не способен вот так обойтись с трупом. Даже Монте Риссел, «развитый не по годам» серийный убийца, не показывал столь жестокого поведения. Иными словами, подобная сексуальная фантазия развивалась у нашего убийцы годами. Кстати, пятнадцатилетний парнишка был черным.
Хотя на теле девушки судмедэксперты нашли волос, принадлежащий афроамериканцу, я был абсолютно уверен, что наш клиент белый. Крайне редко нам попадались преступления, переходившие расовые границы, а если и попадались, то обычно их подкрепляли куда более весомые улики. В нашем случае оных не было, да и к тому же я не помнил ни одного случая, чтобы чернокожий субъект действовал с такой чудовищной жестокостью. На роль подозреваемого вполне годился бывший чернокожий уборщик, который после увольнения так и не отдал ключи от дома, но я не думал, что преступление совершил он, поскольку его наверняка приметил бы кто-нибудь из жильцов, да и к тому моменту я уже выстроил некоторые умозаключения о поведении нападавшего.
«А как же черный волос, явно указывающий на чернокожего субъекта?» — спрашивали в полиции. По правде говоря, я и сам не знал, откуда он взялся, и испытывал некоторое замешательство, но все равно настаивал на своем, чувствуя собственную правоту.
Это пример «высокорискового» преступления с «низкорисковой» жертвой. Франсин — свободная от отношений девушка, но не проститутка, не наркоманка, не прекрасное дитя в чистом поле и уж тем более не любительница погулять в криминальном районе вдали от дома. Половина жильцов — белые, процентов сорок — черные, и еще десять процентов латиноамериканцев. Ни в ее доме, ни в районе ранее не совершалось подобных преступлений. Любой нападавший мог бы выбрать куда более «безопасное» место для совершения нападения на сексуальной почве. Все это, вкупе с отсутствием предварительной подготовки, указывало на неорганизованного преступника.
Совокупность других факторов дала мне еще более ясную картину того, что за человек убил Франсин Элвесон. Он тяжело изувечил гениталии девушки, мастурбировал на ее труп, но не вступал с ней в половой контакт. Проникновение зонтом и авторучкой служили тому заменой. Ясно как белый день, что взрослый мужчина, которого мы искали, был глубоко закомплексованным, сексуально незрелым и неполноценным. Мастурбация указывала на совершение некоего ритуала, составляющего часть взлелеянной им фантазии. Фантазия с мастурбацией подпитывалась еще одной отличительной чертой мужчины с чувством неполноценности: жесткой порнографией со связыванием и садомазо. Напомню, он связал жертву после того, как она потеряла сознание или умерла, то есть испытывал необходимость неожиданно напасть и быстро обезвредить маленькую хрупкую девушку, чтобы претворить в жизнь свои грязные фантазии. Это лишь подтверждало мои догадки о его характере. Если бы он совершил акт садизма над еще живой жертвой, это в корне поменяло бы его психологический портрет. Но в отношениях с женщинами наш убийца имел большие сложности. На свидания, в наличии каковых в его жизни лично я сильно сомневался, он ходил с девушками значительно моложе его, чтобы иметь более высокие шансы подчинять и контролировать их.
Поскольку субъект слонялся по зданию в то время, когда другие люди, как та же Франсин, обычно выходят на работу, говорил о том, что он трудоустроен не на полную ставку. Если он и работал, то на месте с частичной занятостью, возможно, в ночную смену, с невысокой зарплатой.
Отсюда я сделал вывод, что он живет не один. Но, в отличие от более умелых и организованных убийц, этому парню не удалось бы скрыть свои странности от сотоварищей, а значит, большим количеством друзей он похвастаться не мог, как не мог и делить комнату с соседом. Скорее всего, он склонялся к ночному образу жизни, а потому не особенно следил за своим внешним видом. Поскольку с друзьями он не жил, а позволить себе отдельную квартиру тоже не мог, оставалось поселиться вместе с родителями или, что более вероятно, с одним родителем или пожилой родственницей, например с мамой или тетей. На машину ему тоже не хватало, а потому он либо воспользовался общественным транспортом, либо дошел пешком, либо вовсе жил неподалеку от места преступления. Версия с автобусом в столь ранний час представлялась мне маловероятной, а значит, оставался лишь один вариант: убийца живет поблизости, скажем, не более чем в километре от дома Франсин.
К тому же он особым образом разместил ритуальные предметы — отсеченные соски и кольца; сюда же относилась поза самой девушки. Навязчивое влечение к некоему порядку посреди неорганизованного буйства и кровопролития указывало, что я выслеживаю добычу с глубокими психологическими и психиатрическими проблемами. Я ожидал, что субъект все еще принимает либо до недавнего времени принимал рецептурные лекарства. Вкупе с ранним часом убийства это исключало алкоголизм. От какого расстройства или психоза ни страдал насильник, его состояние быстро ухудшалось и рано или поздно стало бы заметным для окружающих. Взять хотя бы его попытки суицида, в особенности путем удушения, — тот же самый прием он применил на Франсин. Я также считал, что он либо находился, либо по-прежнему числится в одной из психиатрических клиник. По этой причине в армию его не взяли бы. Вероятнее всего, из школы или института его тоже вышвырнули, и от прежнего человека остался лишь ворох неудовлетворенных амбиций. Кроме того, я был почти уверен, что это первое убийство субъекта, но если оно сойдет ему с рук, то окажется далеко не последним. Конечно, он бы не стал сразу наносить еще один удар. Первая жертва удовлетворит его на несколько недель или даже месяцев. Однако в конце концов, когда обстоятельства будут играть ему на руку и подвернется подходящая жертва, он, без сомнения, проявит себя вновь. Сей вывод весьма красноречиво следовал из сообщений, выцарапанных на теле Франсин.
Он расположил жертву в унижающей ритуальной позе, из чего я заключил, что о содеянном он нисколько не сожалеет. Если бы он прикрыл ее тело, я бы еще подумал, что и трусики, натянутые девушке на голову, свидетельствуют о желании сохранить хотя бы толику достоинства жертвы. Но тело убийца оставил абсолютно голым. Поэтому закрытое лицо означает скорее попытку обезличить и унизить объект насилия, нежели выразить свое раскаяние.
Интересно другое. Одеждой Франсин он прикрыл свои испражнения. А вот если бы, справив нужду, он оставил все как есть, мы интерпретировали бы его действия как очередной элемент ритуала или дальнейшее выражение отвращения к жертве в частности и ко всем женщинам в целом. Однако он все же прикрыл кучу. Это означает, что на месте преступления он находился достаточно долго и ему попросту было некуда больше сходить, либо он перенервничал, либо и то и другое. Из прошлого опыта я знал, что неспособность сдержать естественную нужду также может являться побочным эффектом принимаемых лекарств.
Получив составленный мной портрет, полиция снова принялась за свой километровый список подозреваемых и свидетелей. Тут же отбросили одного кандидата, в прошлом известного сексуального преступника, но ныне женатого и с детьми. После первого захода в списке оставалось лишь двадцать имен, а среди них одно вписывалось в психологический портрет особенно хорошо.