Выкопанное тело создаст для убийцы стресс-фактор чудовищной силы. Недурственно будет, если Уэбер публично заявит: он-де все равно раскроет дело, даже если для этого ему потребуется еще двадцать лет. Убийца занервничает и выдаст себя, задавая слишком много вопросов. Может, он даже напрямую свяжется с полицией. Надо фотографировать или снимать на видео каждого, кто появится на кладбище; среди них может оказаться и субъект. Ему отчаянно хочется узнать, на что теперь похоже тело его жертвы. Когда же полиция во всеуслышание отметит его удовлетворительное состояние, убийца вообще слетит с катушек. В то же время он еще сильнее замкнется в себе, ограничив контакты даже с теми немногочисленными друзьями, которые у него есть. Как раз в этот момент можно начинать отслеживать, не изменилось ли кардинально поведение кого-либо из завсегдатаев местных баров и прочих питейных заведений. Чтобы справиться со стрессом, вскоре после начала кампании наш клиент может примкнуть к церкви или вступить в другое религиозное сообщество. И посреди всего этого давления мы опубликуем короткую, чуть ли не сочувствующую заметку от лица какого-нибудь участника расследования — да хоть бы даже меня самого: мол, мы прекрасно понимаем, через какие муки ему пришлось пройти, ведь он не хотел убивать девушку и все это время несет на своих плечах тяжкое бремя.
Далее я вывел основные принципы стратегии допроса, аналогично примененной нами в деле Стоунер. Гвоздь программы заключался в следующем. Вычислив преступника, не следует тут же заковывать его в наручники. Нужно сперва как следует его помариновать недельку-другую, а затем он сам как миленький придет с повинной. Чем большим количеством фактов владеет дознаватель, тем лучше сможет давить на подозреваемого, то и дело отпуская фразочки вроде «Мы знаем, ты тащил ее отсюда и досюда» или «С водой все понятно». Свое дело сделает и любой предмет, участвовавший в преступлении (как тот камень в деле Стоунер), стоит лишь оставить его в комнате для допроса.
Похоже, пятеро визитеров со всей серьезностью отнеслись к моим рекомендациям. Они только спросили, как мне удалось столько всего узнать, выслушав лишь самые банальные подробности дела и посмотрев на фотографии. Я даже не знал, как им ответить. Энн Берджесс считает, что я визуал и потому предпочитаю в первую очередь работать с образами. Она не раз замечала за мной привычку говорить «видимо», вместо «я думаю». Отчасти это вызвано тем, что в большинстве случаев я не бываю на местах преступлений и оттого вынужден воссоздавать картинку в голове. Зачастую я могу с легкостью вспомнить какое-нибудь дело, по которому мне позвонят спустя несколько лет после его закрытия, если на том конце провода просто опишут место преступления.
Ориентируясь на мой анализ, иллинойсские следователи выделили двоих подозреваемых: Пола Мэна и его друга Джона Пранте. Оба в тот день находились по соседству, и по крайней мере один из них, а именно Пранте, пил пиво. Их показания противоречили друг другу. Либо память пострадала из-за сильного опьянения, либо один из них лжет (а может, и оба). На полиграфе Пранте показал лучший результат, чем Мэн, и оба прекрасно вписывались в портрет. В сущности, по некоторым критериям Пранте подходил особенно хорошо. Он охотно шел на контакт с полицией, уехал из города, едва шумиха немного поутихла (как я и предсказывал), а затем снова объявился.
Я считал, что мою стратегию можно с одинаковым успехом применить на обоих. Но, кто бы их них двоих ни совершил преступление на самом деле, я предложил добавить еще немного специй. Периодически просыпающееся у убийцы чувство вины и раскаяния можно усилить, достаточно лишь найти женщину, которая будет названивать им по ночам и горько причитать голосом Карлы: «За что? За что? За что?» Тут же в газетах должны появиться статьи о том, какой «чистокровной американкой» была Карла и как трагично она ушла из жизни в самом расцвете сил. Что поделать, люблю я выкрутасы.
Спустя неделю или дней десять после начала кампании можно начинать анализировать поведение Мэна и Пранте на предмет нужной нам реакции. Если она появится, в ход пойдут информаторы: друзья, знакомые, коллеги — да кто угодно, лишь бы им удалось вытащить признание или на худой конец полезную информацию.
Эксгумацию тела провели 1 июня 1982 года со всеми должными спецэффектами: выступление доктора Левайна, толпы фоторепортеров и журналистов, достаточно внушительный и оптимистичный комментарий от Уэбера и далее по списку. Для себя я обнаружил, что в небольших городках гораздо проще добиться содействия газетчиков, чем в крупных мегаполисах, где тебя сразу заподозрят в попытке манипулировать свободной прессой. По моему же мнению, подобное сотрудничество подразумевает совместные усилия СМИ и полиции, не нарушая намерений ни одной из сторон. Я никогда не просил репортеров лгать, фабриковать новости или замалчивать факты. Но чаще всего я подаю информацию, предназначенную для самого субъекта. Именно он должен ее прочитать, именно его реакция меня интересует. Пресса помогает мне, а я в ответ помогаю ей. В редких случаях, когда мне оказывали действительно неоценимую поддержку, я позволял себе поделиться с журналистами эксклюзивным материалом, но только если его раскрытие никак не вредило следствию.
К счастью, тело Карлы сохранилось почти в идеальном состоянии. Повторное вскрытие провела доктор Мэри Кейс, помощник судмедэксперта по городу Сент-Луис. В отличие от первоначального заключения, доктор Кейс определила, что смерть наступила от утопления. Она также обнаружила трещину на черепе. Но самое главное, полиция заполучила следы укусов.
Хорошо организованная кампания в СМИ шла полным ходом. Полицейский штата Том О'Коннор и сотрудник управления по борьбе с финансовыми махинациями Уэйн Уотсон отправились к Мэну домой, якобы с целью допросить его на предмет незаконного получения средств из государственного фонда вспомоществования. В процессе допроса они вывели разговор к убийству Карлы Браун. Хотя Мэн отрицал свою причастность к преступлению, он, несомненно, внимательно следил за новостями и владел кое-какой инсайдерской информацией. Так, Уотсон отметил, что Мэн ранее проживал на Эктон-авеню, но тот объяснил переезд попыткой избавиться от плохих воспоминаний. Мол, копы уж очень сильно наседали на него из-за убийства девушки, жившей по соседству.
Тогда Уотсон уточнил:
— Той, в которую выстрелили, придушили, а потом утопили в пятидесятигаллоновой бочке?
— Нет-нет, в нее не стреляли! — горячо запротестовал Мэн.
Вскоре после эксгумации в полиции Вуд-Ривера объявился мужчина по имени Мартин Хигтон и сообщил, что учился вместе с Карлой в старшей школе. Из-за шумихи в СМИ у него на работе только и разговоров, что об убийстве, и он услышал нечто интересное. По его словам, одна из коллег присутствовала на какой-то вечеринке вскоре после смерти Карлы и там некий мужчина обмолвился, что был дома у жертвы аккурат в день убийства.
Тогда О'Коннор и Рик Уайт поговорили с той женщиной. Ее звали Вики Уайт (чистое совпадение). Она подтвердила историю и рассказала, что была на вечеринке у четы Бондов, Спенсера и Роксаны, и там встретила парня, которого знала еще по местному колледжу им. Кларка. Оказалось, он действительно заходил к Карле в день убийства, а в разговоре с Уайт припомнил и укус на плече жертвы, и где именно нашли ее тело. Он собирался уехать из города, потому что боялся оказаться главным подозреваемым по делу. На этом месте Уайт закончила их разговор, показавшийся ей досужей болтовней.
Парня звали Джон Пранте.
Откуда он мог знать об укусах, если даже полиция узнала о них только спустя два года? — задавались вопросом О'Коннор и Уайт. Затем они допросили организатора вечеринки, Спенсера Бонда, и тот припомнил в целом то же самое, что Вики Уайт. По словам Бонда, Мэн рассказал ему некоторые подробности о том, в каком виде было обнаружено тело Карлы. Вопрос в том, кто из них от кого это узнал: Мэн от Пранте или Пранте от Мэна? Хотя Пранте и показал лучший результат на полиграфе, ни Уэбер, ни полиция не верили, что Мэну хватило смелости пойти на убийство и ума так хитро подставить приятеля.
Не так давно Бонд видел Пранте за рулем его старенького красного «фольксваген-минибуса». Хоть я и угадал с цветом, но ошибся с моделью. Но даже это имело значение, поскольку мы с коллегами стали подмечать перемену криминальной моды в сторону фургонов. Таковой имелся, например, у Биттакера и Норриса и у Стивена Пеннелла. В отличие от седана, в кузове фургона можно делать что душе угодно, и вас не увидят. Короче говоря, мобильное место преступления.
Я ничуть не удивился, узнав, что Джон Пранте уже успел отрастить бороду. Бонд согласился нацепить на себя прослушку и поговорить с ним об убийстве. Хотя Пранте и не признался в содеянном, он приоткрыл некоторые черты своего характера, которые максимально соответствовали психологическому портрету. В колледже Льюиса и Кларка он получил специальность сварщика. После убийства покинул город. Разведен. С женщинами проблемы. К расследованию проявляет повышенный интерес.
3 июня, в четверг, люди Уэбера получили ордер на снятие слепка челюсти Пранте. Шеф полиции Дон Грир сказал парню, что они лишь хотят подчистить хвосты и, если соответствие челюсти укусам не установят, его тут же исключат из списка подозреваемых.
Как я и ожидал, выйдя от дантиста, Пранте тут же позвонил Уэберу и поинтересовался, как продвигается расследование. Уэберу пришла в голову идея дать своему помощнику, Киту Йенсену, повисеть на линии. Мало ли, наклюнется что-нибудь интересное. Во время телефонного разговора Пранте противоречил собственной истории о визите к Полу Мэну. Он буквально из шкуры вон лез, стараясь помочь следствию, и тем лишь подтвердил мою теорию.
После первой попытки полиция вновь предложила Бонду установить прослушку, и на этот раз они получили больше полезной информации, а затем еще больше благодаря записи разговора Бонда с Мэном. Оказывается, Пранте выкуривал в день несколько пачек сигарет. А Мэн даже предположил, что Пранте сходил с ума из-за отказа Карлы. Мэна тут же повторно допросили. Он считал приятеля виновным в убийстве, хотя отказался бы от своих слов в личной беседе с ним.