– На самом деле на сто, – по секрету признался он, – но мистер Гувер говорит, никто не совершенен.
Примерно на половине четырнадцатинедельной программы у нас спросили насчет предпочтений по первому назначению. Большинство агентов ФБР трудятся в пятидесяти девяти полевых офисах по всей стране. Я понимал, что распределение представляет собой нечто вроде шахматной партии между новобранцами и штаб-квартирой, поэтому, как всегда, попытался представить себя на месте соперника. Я был из Нью-Йорка и возвращаться туда особо не хотел. Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Майами, может, Сиэтл и Сан-Диего казались наиболее желанными направлениями. Если я выберу не самый востребованный город, то с большей вероятностью буду назначен именно туда.
Я выбрал Атланту. И получил Детройт.
После выпуска каждому из нас выдали постоянное удостоверение, шестизарядный смит-вессон 10-й модели 38-го калибра, шесть пуль и приказание как можно скорее убраться из города. Штаб-квартира очень волновалась, что новенькие натворят дел в Вашингтоне, прямо под носом у Гувера, и всем не поздоровится.
Кроме этого, мне вручили брошюрку под названием «Как выжить в Детройте». Расовая сегрегация была там самой выраженной в стране – последствие беспорядков 1967 года, – и город мог претендовать на титул столицы преступности с больше чем восемьюстами убийствами в год. По факту у нас в офисе действовал мрачноватый тотализатор – мы ставили на то, сколько точно убийств будет зафиксировано до конца года. Как большинство новых агентов, я был полон вдохновения и энтузиазма, но очень скоро понял, во что ввязался. Я четыре года провел в ВВС, но ближе всего к боям был, когда лежал в госпитале на базе рядом с раненым ветераном Вьетнама – мне оперировали нос после многочисленных травм, полученных на футбольном поле и на боксерском ринге. До Детройта я ни разу не оказывался в положении врага. ФБР много где ненавидели: его агенты наводняли кампусы колледжей и вербовали осведомителей по всему городу. Со своими мрачными черными машинами мы были как меченые. Во многих кварталах люди швырялись в нас камнями. Их немецкие овчарки и доберманы тоже нас не любили. Нам говорили не соваться в некоторые районы без оружия и надежного тыла.
Местная полиция также на нас злилась. Она обвиняла Бюро в перехвате дел, публикации пресс-релизов до окончания следствия и включении преступлений, раскрытых полицейскими, в фэбээровскую статистику. Любопытно, что в мой первый год, 1971-й, было нанято около тысячи новых агентов и груз нашего практического обучения лег не на плечи Бюро, а на местных копов, вынужденных взять нас под свое крыло. Значительной частью своих успехов мое поколение специальных агентов, бесспорно, обязано профессионализму и щедрости полицейских офицеров по всей территории США.
В городе постоянно происходили ограбления банков. По пятницам, когда в банки завозили наличные для выплаты зарплаты, обычно случалось два-три вооруженных ограбления – порой до пяти. Пока в банках Детройта не начали устанавливать пуленепробиваемые стекла, количество погибших и раненых было ужасающим. У нас был случай, снятый на камеру наблюдения: управляющего застрелили в упор за рабочим столом, практически казнили, пока перепуганные супруги, обратившиеся за займом, просто сидели напротив и смотрели. Убийце не понравилось, что управляющий не смог открыть для него вход в сейфовое хранилище. Страдали не только банковские служащие, распоряжавшиеся десятками тысяч долларов наличными. В некоторых районах сотрудники Макдоналдсов рисковали ничуть не меньше.
Меня назначили в отдел реагирования, занимавшийся преступлениями, которые уже произошли, в том числе ограблениями банков и шантажом. В этом отделе я работал в команде НПИП: незаконного побега с целью избежания преследования. Это оказалось отличным опытом, потому что наша команда постоянно находилась в действии. Помимо ежегодного тотализатора на количество убийств, мы соревновались, кто в отделе произведет больше арестов в течение дня. Мы были как конкурирующие торговцы подержанными машинами – старались продать побольше за установленное время.
Чаще всего нам приходилось иметь дело с так называемой 42-й категорией: военными дезертирами. Вьетнамская война разделила страну надвое, и большинство тех парней, так или иначе выбравшись оттуда, отнюдь не собирались возвращаться. Категория 42 совершала больше всего нападений на сотрудников правоохранительных органов – из всех типов беглецов.
Мое первое столкновение с НПИП произошло, когда я проследил армейского дезертира до автомастерской, где он работал. Я представляюсь и думаю, что он спокойно пойдет за мной. Вместо этого он выхватывает самодельную заточку с ручкой, обмотанной черным скотчем, и бросается на меня. Я отскакиваю, едва не получив удар. Бросаюсь на него, швыряю на застекленную дверь гаража, потом на пол, придавливаю коленом и приставляю к голове пистолет. Управляющий мастерской кричит, что я забираю его лучшего работника. Господи, во что я ввязался? О такой ли карьере я мечтал? Стоит ли такая жизнь того, чтобы рисковать своей шкурой? Психология труда начинает играть новыми красками.
Преследование дезертиров часто приводило к эмоциональным сценам и создавало напряженность между военными и ФБР. Иногда мы исполняли ордер на арест, отыскивали парня и хватали прямо на улице. Разъяренный, он останавливал нас и демонстрировал оторванные пальцы или искусственную ногу, а потом сообщал, что получил за них «Пурпурное сердце» или «Серебряную звезду» во Вьетнаме. Такое случалось регулярно: дезертиры, возвратившиеся в часть сами или доставленные принудительно армейскими силами, отсылались во Вьетнам в качестве наказания. Многие из них затем отличались в боях, но военные нам ничего не сообщали. Официально они оставались ушедшими в самоволку. Это чертовски осложняло нам работу.
Еще хуже было прийти по зарегистрированному месту жительства дезертира и услышать от его родителей – в слезах и праведном гневе, – что он героически погиб. Мы охотились за мертвецами, погибшими в боях, потому что военные не потрудились поставить нас в известность.
Вне зависимости от профессии, когда оказываешься в поле, начинаешь понимать, как многому тебя не учили в университете или на переподготовке. Вот например: что делать с пистолетом в разных ситуациях, включая поход в общественную уборную? Оставить его на ремне, спускающемся до пола? Или попытаться повесить на дверь кабинки? Какое-то время я клал его на колени, но от этого сильно нервничал. С подобными затруднениями сталкивается каждый из нас, но их как-то неудобно обсуждать с более опытными коллегами. Через месяц службы это стало настоящей проблемой.
Переехав в Детройт, я купил себе еще один «Фольксваген-Жук», который по иронии стал самой популярной моделью у серийных убийц. Тед Банди ездил на «Жуке» – в том числе по нему его и опознали. В общем, как-то раз я остановился возле местного торгового центра, собираясь купить себе костюм. Зная, что буду примерять разные, я решил оставить пистолет в безопасном месте. Поэтому сунул его в бардачок и отправился в магазин.
Заметьте, что у «Фольксвагена-Жука» есть несколько необычных характеристик. Двигатель у него располагается сзади, а запаска – в багажнике спереди. Поскольку в те времена запаски были ходким товаром, а их кража не представляла труда, их воровали постоянно. В конце концов, колеса-то всем нужны! Ну и конечно, багажник моей машины открывался из бардачка.
Уверен, об остальном вы уже догадались. Я прихожу и вижу, что стекло в машине разбито. В моей версии этого изощренного преступления злоумышленник разбил окно машины, залез в бардачок, чтобы открыть багажник и вытащить запаску, но увидел добычу пособлазнительнее. Я делаю такой вывод, потому что пистолет пропал, а запаска осталась на месте.
«Вот же дерьмо! – говорю я себе. – Еще и месяца не пробыл на службе, а уже поставляю оружие врагам!» Мне прекрасно известно, что потеря оружия или значка – это немедленный выговор с занесением в личное дело. Поэтому я обращаюсь к старшему в нашей команде Бобу Фицпатрику. Фицпатрик – здоровенный парень, настоящая отцовская фигура. Он элегантно одевается и считается в Бюро живой легендой. Он понимает, что я попал, и знает, как мне несладко. О потере оружия необходимо доложить в офис директора – просто великолепно с учетом того, что это будет первой записью в моем личном деле. Он говорит, надо подойти творчески: написать, например, что я берег общественный порядок и не хотел напугать продавцов, которые могли увидеть пистолет и решить, что их грабят. Фицпатрик заверил меня, что повышения в ближайшие несколько лет новичкам все равно не дают, поэтому выговор не причинит мне особого вреда, если в дальнейшем я проявлю себя с наилучшей стороны.
Это я и попытался сделать, хотя мысли о том пистолете преследовали меня еще долго. Смит-вессон 10-й модели, который я сдал в оружейную Куантико почти четверть века спустя, уходя в отставку из Бюро, был тем самым, который мне выдали после потери первого. Слава богу, тот пистолет не всплыл ни на одном преступлении. Фактически он исчез без следа.
Я жил с еще двумя холостыми агентами, Бобом Макгонигелом и Джеком Кунстом, в меблированном таунхаусе в Тейлоре, Мичиган, южном пригороде Детройта. Мы все сдружились, а Боб впоследствии был моим шафером на свадьбе. А еще – настоящим маньяком. Даже на работу он носил вельветовые костюмы и лавандовые рубашки. Кажется, он единственный в ФБР не боялся Гувера. Позднее Боб перешел на работу под прикрытием, где костюм вообще не требовался.
Он начинал в Бюро клерком и до должности спецагента дошел «внутренними путями». Многие лучшие сотрудники ФБР начинали клерками, включая нескольких, нанятых мной для отдела содействия расследованиям. Но в определенных кругах бывших клерков недолюбливали, как будто у них были привилегии при отборе в агенты.
Боб был великолепен в так называемых наводящих звонках. Это была проактивная техника, которую мы использовали для поимки преступников и которая оказывалась особенно полезной, когда подключался элемент неожиданности.