Боб мастерски изображал разные акценты. Если подозреваемый принадлежал к мафии, он прикидывался итальянцем. Для «Черных пантер»[7] мог сойти за уличного хулигана. Изображал исламиста, грубияна-ирландца, еврея-эмигранта, белого из Гросс-Пойнта[8]. Он не только имитировал голоса, но и подражал дикции и использовал лексику, соответствующую персонажу. В этом он был так хорош, что однажды позвонил Джо Делькампо – еще одному агенту, о котором вы прочтете в следующей главе, – и убедил того, что он – чернокожий бандит, желающий стать информатором ФБР. В то время на нас сильно давили, заставляя привлекать больше осведомителей в городе; Боб назначил встречу с Джо, который считал, что наткнулся на золотую жилу. На встречу никто не пришел, а на следующий день в офисе Джо сильно разозлился, когда Боб приветствовал его тем же голосом, которым говорил по телефону!
Моей работой было арестовывать плохих парней, но вскоре я заинтересовался мыслительным процессом, стоящим за преступлением. Я задавал арестованному вопросы: например, почему он выбрал тот банк, а не этот или что заставило его остановиться на этой конкретной жертве? Мы все знали, что грабители предпочитают нападать на банки в пятницу после обеда, потому что в это время там больше всего наличных. Но мне хотелось разобраться, какие соображения влияют на планирование и осуществление грабежа.
Я не выглядел особенно угрожающе; как и в университете, люди охотно открывались мне. Чем больше вопросов я задавал этим парням, тем больше понимал, что успешные преступники – хорошие профайлеры. У них обычно был продуманный и разработанный профиль того типа банка, который они предпочитали. Некоторым нравились банки рядом с крупными транспортными магистралями и шоссе, чтобы легче было убегать; так они оказывались за много миль от места преступления до начала погони. Некоторым нравились маленькие удаленные отделения, в том числе временные, в трейлерах. Многие посещали банк заранее, чтобы определиться с диспозицией и узнать, сколько человек там работает и какого количества посетителей можно ожидать в определенное время. Иногда они ходили по всем отделениям, пока не находили то, где не было сотрудников-мужчин, и грабили именно его. Здания без окон на улицу считались лучшими, поскольку свидетели снаружи не могли заметить ограбление, а свидетели внутри не видели машины, на которой уезжал грабитель. Опытные практики считали, что записка с требованием денег куда лучше, чем объявление вслух с размахиванием пистолетом; при этом они не забывали забрать записку с собой перед уходом, чтобы не оставлять улик. Лучшей машиной для побега считалась угнанная, а лучшим сценарием отхода было припарковать ее перед банком заранее, чтобы на нее не обратили внимания. В банк ты приходишь пешком, а после ограбления уезжаешь. Грабитель, особенно удачно поживившийся в конкретном банке, мог какое-то время следить за ним и, если условия там не менялись, повторить ограбление через несколько месяцев.
Из всех общественных учреждений банки лучше всего защищены от ограблений. И все равно я неоднократно поражался тому, как часто персонал забывал вставить пленку в камеры наблюдения или выключал сигнализацию, а потом не удосуживался активировать снова либо пользовался тревожной кнопкой так часто, что полиция начинала реагировать гораздо медленней, считая вызов ложным срабатыванием. Это было все равно что написать на вывеске: «ОГРАБЬТЕ НАС!»
Однако стоило начать профилировать эти случаи – я тогда еще называл так данный процесс, – и становились видны паттерны. А заметив паттерны, можно начинать применять проактивные меры для поимки плохих парней. Например, если ты повидал множество ограблений и поговорил с достаточным количеством грабителей, чтобы понять, что привлекло их в каждом из случаев, ты можешь дать рекомендации по улучшению защитных мер во всех отделениях банка, за исключением одного. Естественно, это отделение ставится под плотное наблюдение полиции и ФБР с переодетыми агентами внутри. Собственно, ты подталкиваешь грабителя выбрать именно этот банк и ждешь его там. Когда мы начали применять эту проактивную тактику, процент раскрываемости ограблений пошел вверх.
Чем бы мы ни занимались в то время, мы делали это под бдительным оком Дж. Эдгара Гувера, как наши предшественники c 1924 года. Сейчас, когда назначения делаются как в игре в «музыкальные стулья», а общественность судит и выносит приговор, сложно представить себе степень влияния, которое Гувер оказывал не только на ФБР, но и на правительство, прессу и общественность в целом. Если кто-то хотел написать книгу или сценарий о Бюро – как, например, бестселлер Дона Уайтхеда 1950-х «История агента ФБР» или популярный фильм Джеймса Стюарта, основанный на этой книге, – либо снять сериал, как «ФБР» Ефрема Цимбалиста – младшего, – ему надо было получить личное разрешение и благословение мистера Гувера. Члены правительства находились в постоянном страхе, что у директора «на них что-то есть», особенно когда он звонил и предупреждал дружеским тоном, что ФБР «наткнулось» на неприятный слушок, распространению которого он будет препятствовать всеми средствами.
Но нигде влияние Гувера не сказывалось сильнее, чем в полевых отделениях ФБР и в управлении Бюро. Общепринятым фактом считалось то, что престиж ФБР зависит лично от него. Он практически в одиночку превратил Бюро в тот мощный орган, которым оно являлось, и неустанно боролся за увеличение бюджета и повышение зарплат. Его обожали и боялись, и если ты что-то имел против него, то держал это при себе. Дисциплина была строжайшей, а региональные инспекции превращались в кровавую баню. Если инспекторы не находили достаточно просчетов, требовавших исправления, Гувер мог заподозрить, что они недостаточно скрупулезно исполняют свою работу, а это означало, что каждая инспекция должна увенчаться определенным количеством выговоров – вне зависимости от того, есть для них основания или нет. Это было все равно что план по штрафам за нарушение ПДД. Дошло до того, что ответственные спецагенты, ОСА, находили козлов отпущения, которых в ближайшем будущем не ожидало повышение, чтобы выговоры не очень повредили их карьере.
Однажды – после страшного взрыва в федеральном офисе в Оклахома-Сити в 1995 году это уже не кажется забавным – после инспекции в ФБР поступил звонок о заложенной бомбе. Его проследили до телефонной будки возле здания, где располагалось полевое отделение. Начальство отдало приказ увезти будку на экспертизу и сравнить все отпечатки на монетах в аппарате с отпечатками сотрудников отделения – их было 350 человек. К счастью для всех нас, здравый смысл возобладал, и экспертизу делать не стали. Но это наглядный пример того, какое напряжение создавала политика мистера Гувера.
На все существовали стандартные оперативные процедуры. Хотя мне никогда не доводилось встречаться с мистером Гувером лицом к лицу, у меня был (и остается) его фотопортрет с личной подписью, стоявший на столе в кабинете. Существовала стандартная процедура даже для получения такого портрета начинающим агентом. ОСА говорил тебе написать его секретарю восторженное письмо, где говорилось бы, как ты гордишься тем, что являешься спецагентом ФБР, и как восхищаешься мистером Гувером. Если письмо выходило удачным, ты получал фотографию с автографом и наилучшими пожеланиями, чтобы все видели: у тебя есть личные связи с директором.
Насчет некоторых других процедур нельзя было сказать, являются ли они прямыми директивами Гувера или просто чрезмерно ретивой интерпретацией его пожеланий. Например, от всех в отделении ожидали переработок, и каждый старался превысить их среднее количество. Думаю, вы уже поняли дилемму. Месяц за месяцем, как в какой-то безумной пирамиде, часы продолжали нарастать. Агенты, приходившие в Бюро с чистыми помыслами и высоким моральным духом, оказывались вынуждены приписывать себе рабочее время. Никто не осмеливался выйти на перекур или выпить кофе. Как менеджеры по продажам, агенты не позволяли себе пройтись по офису или даже позвонить домой. Каждый придумывал себе способы сбежать на волю: я, например, работал над своими делами в закутке в общественной библиотеке.
Одним из величайших последователей Евангелия от Святого Эдгара был наш ОСА Нил Уэлш по кличке Виноградина. Уэлш был здоровенным парнем, около метра восьмидесяти пяти, в очках в толстой роговой оправе. Он отличался решимостью и стоицизмом – но отнюдь не теплотой и дружелюбием. Он сделал отличную карьеру в Бюро, возглавляя, помимо прочего, полевые отделения в Филадельфии и Нью-Йорке. Ходили слухи, что он займет место Гувера, когда (я бы сказал – если) неизбежный день в конце концов наступит. В Нью-Йорке Уэлш сформировал группу, которая впервые эффективно использовала федеральный закон о сговоре для коррупционной и рэкетирской деятельности против организованной преступности. Но у нас в Детройте мы действовали по всем правилам.
Вполне ожидаемо, Уэлш и Боб Макгонигел столкнулись лбами, и произошло это однажды в субботу, когда мы были дома. Бобу поступил звонок: Виноградина хочет видеть его немедленно вместе с начальником нашей команды Бобом Фицпатриком. Макгонигел идет к нему, и Уэлш заявляет, что кто-то использовал служебный телефон для звонка в Нью-Джерси. Пользоваться телефоном в личных целях запрещено. То, что он сделал, можно истолковать двояко, но в ФБР ошибки толкуются не в пользу служащих.
Уэлш, обычно резкий, начинает издалека, прибегая к проверенной технике допроса:
– Итак, мистер Макгонигел, что насчет тех звонков по телефону?
Боб начинает признаваться во всех звонках, которые может припомнить, потому что боится, нет ли у Уэлша на него чего-нибудь серьезного, надеясь удовлетворить жажду крови у начальства, сдав какую-нибудь мелочь.
Уэлш встает во весь свой впечатляющий рост, наклоняется над столом и с угрозой тычет в него пальцем:
– Макгонигел, вот что я вам скажу: у меня два аргумента против вас. Во-первых, вы бывший клерк. Ненавижу гребаных клерков! Во-вторых, если я еще когда-нибудь увижу вас в лавандовой рубашке, особенно во время инспекции, то буду гнать вас пинками до самого конца Ист-Джефферсон-стрит. А если когда-нибудь увижу вас у телефона, то сброшу в лифтовую шахту. А теперь вон из моего кабинета!