Я провел в резервации немногим больше месяца и расследовал за это время по меньшей мере шесть убийств. Мне было очень жаль этих людей, я сильно переживал, но, по крайней мере, у меня была возможность возвращаться ночевать домой. Никогда раньше я не сталкивался с народом, которому приходилось ежедневно преодолевать столько тягот. Несмотря на плачевность ситуации, тот период в Меномини стал для меня первым «марафоном» по расследованию убийств, подарив мне хоть и печальный, но очень ценный опыт.
Вне всяких вопросов, лучшим, что случилось во время моего пребывания в Милуоки, было рождение нашего первого ребенка, Эрики, в ноябре 1975-го. Мы собирались отпраздновать День благодарения в местном кантри-клубе с друзьями Сэмом и Эстер Раскин, когда у Пэм начались схватки. Эрика родилась на следующий день.
Я задерживался на работе, расследуя ограбления банков, заканчивал учебу в университете, а высыпаться с младенцем в доме не получалось. И все равно львиная доля нагрузки легла на плечи Пэм. Став отцом, я почувствовал гораздо большую ответственность за семью; здорово было смотреть, как Эрика растет. К счастью для нас всех, я тогда еще не начал работать над похищениями и убийствами детей, в противном случае, если бы остановился и подумал о том, что творится вокруг, вряд ли адаптировался бы к роли отца с такой легкостью. К моменту, когда в 1980-м родился наш второй ребенок, Лорен, я уже погрузился в эти расследования с головой.
Отцовство, думается, подтолкнуло меня и к тому, чтобы активнее исследовать свой потенциал. Я знал, что не собираюсь работать в поле на протяжении всей своей карьеры. Джерри Хоган советовал мне прослужить в полевом отделении лет десять, прежде чем переводиться куда-нибудь еще; тогда я имел бы достаточно опыта, чтобы претендовать на должность ПОСА, а там и ОСА, после чего мог бы добраться и до Главного управления. Но с ребенком, и, надеялся я, не единственным, жизнь полевого агента и переводы из офиса в офис меня больше не привлекали.
Шло время, и мои карьерные интересы эволюционировали. Снайперская подготовка и командные тренировки спецназа потеряли для меня свое очарование. С моим бэкграундом и интересом к психологии – к тому времени я получил магистерскую степень – я приходил к выводу, что самое сложное в нашей работе – не доводить ситуацию до стрельбы. ОСА рекомендовал меня для прохождения в Академии ФБР в Куантико двухнедельного курса по переговорам с преступниками, удерживающими заложников, который пока читался только два года.
Там под руководством таких легендарных агентов, как Говард Тетен и Пэт Маллэни, я впервые столкнулся с тем, что ныне называется наукой о поведении. И это изменило мою карьеру.
Глава 5ПН – поведенческая наука или пустая нудятина?
Я не бывал в Куантико со времен обучения почти пять лет назад, и это место во многих отношениях сильно изменилось. К весне 1975 года Академия ФБР стала самостоятельным полноценным учреждением, созданным на основе базы ВМФ США на прекрасных зеленых холмах Вирджинии, в часе езды к югу от Вашингтона.
Но некоторые вещи остались прежними. Тактическая подготовка по-прежнему пользовалась престижем и статусом, а в ней верховодил отдел огнестрельного оружия. Его возглавлял Джордж Цейс, специальный агент, которого отправляли в Англию за Джеймсом Эрлом Реем, который должен был предстать перед американским правосудием за убийство в 1968-м Мартина Лютера Кинга – младшего. Цейс был громадным – настоящий человек-медведь – и хвастался, что может голыми руками порвать цепь наручников. Однажды его приятели заварили цепь и дали ее Цейсу для его фокуса – он пыхтел и старался, но лишь вывихнул запястье и несколько недель проходил в гипсе.
Переговоры о заложниках преподавали в отделе поведенческих наук, где работало от семи до девяти агентов-инструкторов. Психология и гуманитарные науки никогда особо не ценились Гувером и его сторонниками, поэтому до его кончины к ним относились как к второстепенным.
Фактически большая часть сотрудников ФБР в то время, как и правоохранительные органы в целом, считали психологию и поведенческую науку в применении к криминологии пустой нудятиной. Я, естественно, думал по-другому, но должен был признать, что большая часть знаний в этой сфере не имела отношения к истинному пониманию мотивов и поимке преступников – обстоятельство, которое нам предстояло изменить несколько лет спустя. Когда я стал начальником операционной части отдела поведенческих наук, я изменил его название на отдел содействия расследованиям (ОСР). На вопрос почему, я честно отвечал, что хотел избавиться от пустой нудятины.
В ОСР при начальнике отдела Джеке Пфаффе во времена, когда я проходил курс переговоров по заложникам, доминировали две выдающиеся и влиятельные личности – Говард Тетен и Патрик Маллэни. Тетен был почти двухметровым, с пронзительными глазами под стеклами очков в проволочной оправе. Несмотря на службу в десанте, он был скорее мыслителем и держался с большим достоинством – образчик профессора-интеллектуала. Он поступил в Бюро в 1962 году, успев поработать в Департаменте полиции Сан-Леандро, Калифорния, близ Сан-Франциско. В 1969-м он начал преподавать знаменитый курс прикладной криминологии, который впоследствии (подозреваю, что после смерти Гувера) переименовали в прикладную криминальную психологию. В 1972-м Тетен ездил в Нью-Йорк консультироваться с доктором Джеймсом Брасселом, психиатром, раскрывшим дело Сумасшедшего подрывника, – тот согласился лично обучить Тетена своей технике профилирования.
Вооружившись этими знаниями, Тетен совершил значительный прорыв, осознав, как много можно выяснить об убийце и о его мотивах, сосредоточившись на уликах с места преступления. В каком-то смысле все, что мы делаем в поведенческой науке и криминальном следственном анализе с тех пор, базировалось на его открытии.
Пэт Маллэни напоминал мне лепрекона – при росте в полтора метра он был подвижным и крайне энергичным. Он перевелся в Куантико в 1972 году из полевого офиса в Нью-Йорке с научной степенью по психологии. К концу его службы в академии он прославился успешным разрешением двух захватов заложников: в Вашингтоне, округ Колумбия, когда сторонники ханафитского мазхаба захватили штаб-квартиру еврейской общественной организации «Бнай-Брит», и в Уорренсвилл-Хайтсе, Огайо, когда Кори Мур, чернокожий ветеран Вьетнама, взял в заложники капитана полиции и его секретаршу прямо в участке. Вместе Тетен и Маллэни – выдающаяся и незабываемая парочка – представляли первую волну современной поведенческой науки.
В преподавании переговоров по заложникам принимали участие и другие инструкторы ОПН, в том числе Дик Олт и Роберт Ресслер, поступившие в Куантико незадолго до меня. Если Тетен и Маллэни были первой волной, то Олт и Ресслер представляли вторую, которая развила нашу дисциплину до того, что она стала по-настоящему полезной для правоохранительных органов в США и во всем мире. Хотя в те времена мы знали друг друга только как преподаватель и студент, Боб Ресслер и я очень скоро объединили усилия для исследований серийных убийц, которые и привели к возникновению современной версии нашей науки.
В классе по переговорам о заложниках было около пятидесяти человек. В каком-то смысле курс был больше развлечением, чем образованием, но мы наслаждались двухнедельным отдыхом от полевой работы. На занятиях мы изучали три основных типа захватчиков заложников, как то: профессиональный преступник, психически больной и фанатик. Мы исследовали различные значимые феномены, возникающие при захвате заложников, например стокгольмский синдром. За два года до того, в 1973-м, неудачное ограбление банка в Стокгольме, Швеция, превратилось в мучительную драму для посетителей и служащих банка: заложники встали на сторону преступников и помогали им оказывать сопротивление полиции.
Мы также смотрели фильм Сидни Люмета «Собачий полдень», недавно вышедший на экраны, – там герой Аль Пачино грабит банк, чтобы раздобыть деньги своему другу на операцию по смене пола. Фильм основывается на реальных событиях – захвате заложников в Нью-Йорк-Сити. То ограбление и продолжительные переговоры, последовавшие за ним, привели к тому, что ФБР привлекло капитана Фрэнка Больца и детектива Харви Шлосберга к разработке курса по переговорам – в этой области ньюйоркцы были признанными лидерами.
Мы изучали принципы переговоров. Некоторые из них, вроде минимизации человеческих потерь, были очевидными. В нашем распоряжении имелись аудиозаписи реальных переговоров с преступниками, удерживающими заложников, но лишь годы спустя, когда пришло новое поколение инструкторов, студентам начали предлагать ролевые игры – самое близкое подобие переговоров по заложникам, доступное в классе. Учебные материалы, которыми мы пользовались, были в значительной части переработанными пособиями по криминальной психологии и не особенно нам подходили. Например, нам раздавали фото и личные дела растлителей малолетних или убийц на почве ревности, а дальше мы обсуждали, как такой человек поведет себя в ситуации с захватом. Ну и конечно, стрелковая подготовка – ей в Куантико по-прежнему уделялось особое внимание.
В результате большую часть практических знаний мы получали не в классе, а от других агентов, в суровом горниле полевой работы. Насколько я помню, главным делом, обеспечившим Пэту Маллэни его репутацию, было дело Кори Мура. Мур, у которого диагностировали параноидную шизофрению, взяв в заложники капитана полиции и его секретаршу прямо в участке в Уорренсвилл-Хайтсе, Огайо, выдвинул несколько требований, одно из которых гласило, что всем белым надо немедленно покинуть Землю.
В переговорной стратегии действует строгий принцип: не удовлетворять требований, если без этого можно обойтись. К тому же многие из них априори невыполнимы, как вышеупомянутое. То дело привлекло внимание всей страны; президент США Джимми Картер предлагал лично переговорить с Муром и содействовать в разрешении ситуации. Хоть он и действовал из благих побуждений, которые проявлял и в дальнейшем, пытаясь разрешать внешне неразрешимые конфликты по всему миру, с точки зрения стратегий такой ход был бы неоправданным, и я никогда бы его не допустил, отвечай за ту операцию. Точно так же поступил и Пэт Маллэни. Проблема в допуске к переговорам человека, принимающего верховные решения, не только в том, что это подтолкнет других отчаявшихся сделать то же самое, но и в том, что так ты лишаешься пространства для маневра. Переговоры всегда надо вести через посредников – это дает время на размышление и не позволяет давать обещания, которые ты не собираешься исполнять. Если преступник, удерживающий заложников, вступает в прямой контакт с тем, кто, по его мнению, все решает, остальные оказываются прижатыми к стенке, и если ты не собираешься уступать его требованиям, то рискуешь, что очень скоро головы покатятся с плеч. Чем дольше тянутся переговоры, тем лучше.