В начале 1980-х, когда я сам преподавал переговоры по заложникам в Куантико, мы демонстрировали учащимся показательную видеозапись, сделанную в Сент-Луисе несколькими годами ранее. Впоследствии мы перестали ее использовать, потому что это сильно смущало тамошний департамент полиции. На пленке молодой чернокожий мужчина врывается в бар. Ограбление не удается, он оказывается заперт внутри, полиция окружает здание, а у него – толпа заложников.
Полицейские собирают команду чернокожих и белых офицеров для переговоров. Но – на пленке это видно – вместо того чтобы говорить с ним в обычной манере, они начинают орать на жаргоне, в точности как он. Они перебивают друг друга и преступника, не слушают, что он отвечает, и даже не пробуют понять, чего он хочет.
Камера отворачивается – на место прибыл капитан полиции. Опять же, я никогда бы этого не допустил. Он «официально» заявляет, что требования удовлетворены не будут, тогда парень приставляет пистолет к виску и у всех на глазах вышибает себе мозги.
Теперь сравните это с ювелирной работой Пэта Маллэни в деле Кори Мура. Мур был заведомо сумасшедшим, и, конечно, белые люди не собирались покидать планету Земля. Но, выслушав Мура, Маллэни сумел понять, чего тот действительно хочет и что его удовлетворит. Маллэни предложил Муру пресс-конференцию для оглашения его воззрений, и тот освободил заложников без кровопролития.
Во время курса в Куантико обо мне узнали в отделе поведенческих наук, и Пэт Маллэни, Дик Олт и Боб Ресслер рекомендовали меня Джеку Пфаффу. Перед моим отъездом начальник отдела вызвал меня к себе в кабинет в подвале здания для собеседования. Пфафф был приятным, дружелюбным парнем. Он курил сигареты одну за другой и внешне походил на Виктора Мэтьюра. Он сказал мне, что инструкторов я впечатлил, и спросил, не рассматриваю ли я вариант с возвращением в Куантико советником по программе Национальной академии ФБР. Предложение мне польстило, и я сказал, что вернулся бы с удовольствием.
У себя в Милуоки я продолжал работать в отделе оперативного реагирования и спецназе, но большую часть времени проводил, разъезжая по штату и обучая крупных бизнесменов сопротивлению вымогательству, а банки – реагированию на вооруженные ограбления, совершаемые одиночками и группами, которые происходили в региональных отделениях регулярно.
Поразительно, насколько наивными оказывались многие преуспевающие бизнесмены относительно своей личной безопасности: вплоть до того, что публиковали свое расписание и планы поездок в местных газетах – они прямо-таки подставлялись под похищения и шантаж. Я пытался обучать их самих, их секретарей и подчиненных правильно оценивать звонки и запросы на информацию и понимать, как реагировать на вымогательство. Например, бизнесмену могли позвонить и сказать, что похищены его жена или ребенок – он должен оставить такую-то сумму денег в таком-то месте. На самом деле жене или ребенку ничего не грозило, но вымогатель знал, что этот член семьи по какой-то причине сейчас недоступен, а если он мог предъявить один-два достоверных факта, то ему удавалось убедить перепуганного бизнесмена согласиться на его требования.
Нам удалось сократить и количество успешных ограблений, обучив персонал банков кое-каким нехитрым приемам. Одной из распространенных техник грабежа было подождать рано утром перед отделением, пока придет управляющий и откроет двери. Грабитель его хватал; когда другие сотрудники, ничего не подозревая, являлись на работу, они тоже оказывались в заложниках. Итог ясен – полный банк заложников и головная боль для полицейских.
Я предложил нескольким отделениям использовать простую систему знаков. Когда первый приходит на работу утром и понимает, что все чисто, он выполняет несложное действие – поправляет занавеску, переставляет цветок, включает определенную лампу, что угодно, чтобы дать остальным сигнал: все в порядке. Если этот сигнал отсутствует, то второй человек не заходит внутрь, а сразу же вызывает полицию.
Точно так же мы обучали кассиров – ключевую инстанцию для безопасности банка, – на что обращать внимание и что делать в опасных ситуациях, чтобы не погибнуть геройской смертью. Мы объясняли, как правильно обращаться с взрывающимися пачками купюр, которые тогда только входили в обращение. Основываясь на интервью, которые я проводил с успешными грабителями банков, я инструктировал кассиров брать записку с сообщением об ограблении, которую им протягивают, а потом «от испуга» ронять ее на пол с их стороны кассы, а не возвращать грабителю – так у них оставалась важная улика.
Из тех же интервью я знал, что грабители стараются не врываться в банки спонтанно, поэтому очень важно замечать посетителей, заходящих в банк, но не являющихся постоянными клиентами, особенно если они задают примитивные вопросы или обращаются за рутинной услугой вроде размена бумажной купюры на мелочь. Если кассир запишет номер машины или попросит удостоверение личности, последующее ограбление можно будет легко раскрыть.
Я начал общаться с детективами из убойного отдела и часто заглядывать в офис коронера. Любой судебный патологоанатом, как и большинство хороших детективов, скажет вам, что главной уликой в любом расследовании убийства является тело жертвы, и я хотел как можно больше о нем узнать. Наверняка это отчасти объяснялось моим юношеским увлечением ветеринарией – я хотел разобраться, как функционируют жизнеобеспечивающие органы и структуры организма. Но хотя мне нравилось работать и с убойным отделом, и с патологоанатомами, гораздо больше меня интересовала психологическая сторона: что заставляет убийцу сорваться? Почему он совершает убийство при определенном стечении обстоятельств?
Во время обучения в Куантико я познакомился со множеством странных дел об убийствах, и одно из самых странных произошло практически у меня на заднем дворе – ладно, в ста сорока милях. Но и это достаточно близко.
В 1950-х Эдвард Гин жил отшельником в деревне Плейнфилд, Висконсин, – с населением 642 человека. Он начал свою криминальную «карьеру» незаметно – раскапывал могилы. Больше всего его привлекала кожа с трупов, которую он снимал, дубил и надевал на себя, а также на манекены или делал из нее обивку для домашней мебели. Одно время он подумывал об операции по смене пола – революционной процедуре для Среднего Запада в 1950-х годах, – но потом решил, что это непрактично, предпочтя ограничиться следующим по привлекательности вариантом, то есть сделать себе костюм из кожи убитых женщин. Позднее выдвигались версии, что он пытался стать своей мертвой матерью, подавлявшей его в детстве. Если дело кажется вам знакомым, вы не ошибаетесь: кое-что из него использовали Роберт Блох в романе «Психо» (по которому снят классический фильм ужасов Хичкока) и Томас Харрис в «Молчании ягнят». Харрис узнал об этой истории, сидя у нас в аудитории в Куантико.
Гин, вероятно, так и прожил бы в унылой безвестности, если бы фантазии не подтолкнули его к «производству» новых трупов для свежевания. Когда мы начали систематически изучать серийных убийц, то обнаружили подобную эскалацию практически во всех случаях. Гину предъявили обвинение в убийстве двух женщин средних лет, хотя, скорее всего, жертв было больше. В январе 1958-го его признали недееспособным, и остаток жизни он провел в Центральном госпитале штата в Ваупане и Психиатрическом институте Мендота, где зарекомендовал себя образцовым заключенным. В 1984 году Гин мирно скончался в возрасте семидесяти семи лет в гериатрическом отделении Мендота.
Естественно, работая рядовым детективом или специальным агентом в поле, с такими историями сталкиваешься нечасто. Вернувшись в Милуоки, я постарался как можно больше разузнать о деле Гина. Но когда я обратился в офис генерального прокурора, оказалось, что дело засекречено из-за психической болезни виновного.
Объяснив, что я агент ФБР и интересуюсь преступлениями в научных целях, я получил от офиса разрешение изучить материалы. Никогда не забуду, как вместе с клерком снимал коробки с бесконечных стеллажей и своими руками взламывал восковые печати, чтобы добраться до документов. Внутри я увидел фотографии, мгновенно впечатавшиеся мне в мозг: обезглавленные обнаженные женские тела, подвешенные на веревки с блоками, разрезанные спереди от грудины до вскрытых гениталий. На других снимках были отрезанные головы, лежащие в ряд на столе; их пустые распахнутые глаза таращились в пустоту. Как бы жутко ни было смотреть на фотографии, я задумался о том, что они говорят о человеке, по вине которого это произошло, и как такие знания помогли бы в его поимке. По сути, с того момента я не прекращал об этом думать.
В конце сентября 1976 года я уехал из Милуоки по временному назначению – консультантом на 107-ю сессию Национальной академии в Куантико. Пэм пришлось остаться в Милуоки: вести хозяйство и заботиться о годовалой Эрике, продолжая преподавать. Это была первая из моих долгих отлучек по работе за прошедшие годы; боюсь, многие у нас в Бюро, армии и Министерстве иностранных дел не до конца осознают, какой груз ложится на наших жен, оставленных дома.
Программа Национальной академии ФБР – это сложный одиннадцатинедельный курс, предназначенный для старших, опытных служащих правоохранительных органов нашей страны и со всего мира. Большую часть времени студенты академии обучаются вместе с агентами ФБР. Их различают по цвету рубашек: агенты носят голубые, а студенты НА – красные. Кроме того, студенты НА обычно старше по возрасту и обладают большим опытом. Чтобы попасть в академию, нужно получить рекомендацию местного начальства и одобрение персонала Куантико. Национальная академия осуществляет экспертную подготовку по последним техникам и методикам расследования, а также обеспечивает широкую неформальную среду для общения и завязывания контактов с офицерами полиции с мест, что является для нас бесценным ресурсом. Тогда Национальную академию возглавлял Джим Коттер, и она являлась редким образовательным заведением, которое полиция по-настоящему любила.