Некоторое время назад неподалеку от тех мест, где я жил, директор начальной школы вроде как увлекся детскими ножками. Он играл с учениками в игру: щекотал им пятки, пока те не рассмеются. Если им удавалось сдержаться, директор платил победителям деньги. Родители забили тревогу, когда узнали, что дети тратят в местном торговом центре суммы, которых им не выделяли. Когда окружной комитет уволил директора, многие запротестовали: он был славным человеком, имел постоянную девушку, его любили и дети, и родители. Учителя считали, что его оговорили. Да и вообще: даже если ему и нравилось щекотать детям пятки, кому это повредило? Он никогда не приставал к детям и не пытался их раздевать. Это был не тот человек, который может сорваться с катушек или похитить ребенка, чтобы удовлетворить свою извращенную страсть.
Я с этой оценкой был согласен. Опасности для общества он в этом смысле не представлял. Я встречался с ним – он вел себя вежливо и дружелюбно. Но представьте себе, что во время такой игры какая-нибудь девочка неожиданно заплакала, закричала или пригрозила пожаловаться на него. В панике он вполне мог бы убить ребенка, просто не видя другого выхода из ситуации. Когда из школы обратились ко мне за советом, я сказал, что они поступили правильно, уволив директора.
Примерно в то же время меня вызвали в Виргинский университет – кто-то повадился сбивать студенток с ног, валить на землю и снимать с них модные сабо на деревянной подошве. К счастью, ни одна из девушек серьезно не пострадала, поэтому полиция, как городская, так и в кампусе, относилась к этому делу как к шутке. Я встретился с полицейскими и администрацией университета, рассказал о Брудосе и других фетишистах, с которыми имел дело, и нагнал на них страху, после чего официальное отношение к этим эпизодам резко изменилось, и они прекратились.
Изучая постепенное прогрессирование Джерри Брудоса до маньяка-убийцы, я задаюсь вопросом: что было бы, получи он вовремя помощь или хотя бы понимание – вдруг процесс бы остановился?
В случае Эда Кемпера мы имеем дело с убийцей, сформированным эмоционально тяжелым детством. Дело Джерри Брудоса я нахожу не таким однозначным. Конечно, парафилия присутствовала у него с ранних лет. Он был совсем маленьким, когда нашел на свалке пару лодочек, очаровавших его. Но во многом это очарование объяснялось тем, что раньше он не видел ничего подобного. Его мать таких туфель не носила. Потом, когда она отреагировала так резко, они стали для него запретным плодом. Вскоре он украл туфли у учительницы. Но она, узнав об этом, удивила его своей реакцией: вместо упрека она спросила, почему он это сделал. Таким образом, он получил двойственное послание от взрослых женщин о том, что натворил, и это предположительно врожденное увлечение постепенно стало трансформироваться в нечто куда более грозное и опасное.
Что случилось бы, распознай взрослые вовремя, к чему идет дело, и предприми они эффективные меры для обуздания его стремлений? К сожалению, когда убийство уже произошло, что-то делать слишком поздно. Но можно ли обратить процесс вспять на других стадиях? Благодаря исследованиям и моей работе с тех пор я пришел к очень, очень пессимистическим выводам насчет вероятности психологической реабилитации для большинства убийц на сексуальной почве. Если что-то и можно сделать, то гораздо раньше, задолго до того, как они превратят фантазию в реальность.
Когда моя сестра Арлен была подростком, наша мама говорила, что может все понять о ее парнях, просто спросив, как они относятся к своим матерям. Если парень испытывал к матери любовь и уважение, это впоследствии выражалось и в его отношениях с женщинами. Если он говорил, что его мать – сука, развратница и шлюха, велики были шансы, что и на других женщин он будет смотреть так же.
Мой собственный опыт подтверждает, что мама была права. Эд Кемпер в Санта-Крузе, Калифорния, выложил трупами дорогу к той жертве, которую по-настоящему хотел убить, – своей матери. Монти Рисселл, который подростком изнасиловал и убил пятерых женщин в Александрии, Вирджиния, сказал нам, что, если бы ему позволили остаться с отцом, а не с матерью после развода, он, скорее всего, стал бы адвокатом, а не пожизненным обитателем тюрьмы Ричмонд, где мы разговаривали с ним.
Благодаря Монти Ральфу Рисселлу многие фрагменты нашего пазла встали на свои места. Монти, младшему ребенку в семье, было семь лет, когда его родители развелись и мать с детьми переехала в Калифорнию, где снова вышла замуж и проводила все время с новым мужем, совсем не уделяя внимания детям. Монте рано начал попадать в неприятности – рисовал непристойные граффити в школе, пробовал наркотики, а однажды подстрелил в ссоре кузена из воздушного ружья. Он утверждал, что ружье подарил ему отец, но после той стрельбы разломал его пополам и как следует отлупил Монти стволом.
Когда Монти было двенадцать, второй брак матери тоже распался, и семья вернулась в Вирджинию. Монти сказал нам, что винил в разводе себя и сестру. С тех пор его проступки становились все серьезнее: вождение без прав, воровство, угон машины, а потом изнасилование.
Переход к убийствам был весьма показательным. Все еще в старшей школе, на условном сроке и в ходе принудительной психотерапии как одного из условий УДО он получает письмо от своей девушки. Она на год опережает его в учебе и сейчас уже в колледже; в письме она сообщает Монти, что их отношения окончены. Он немедленно прыгает в машину и мчится в колледж, где видит девушку с новым бойфрендом.
Вместо того чтобы что-то предпринять и выплеснуть свой гнев на человека, который его вызвал, Монти возвращается в Александрию, накачивается пивом и несколько часов сидит в машине на парковке своего жилого комплекса, погруженный в раздумья.
В два или три часа утра появляется другая машина – в ней сидит женщина, одна. Монти приходит в голову возместить себе то, чего он лишился. Он подходит к машине женщины, наставляет на нее пистолет и уводит за собой в уединенное место за домами.
Рисселл был спокоен, собран и уверен, рассказывая о том моменте нам с Бобом Ресслером. Я заранее проверил его коэффициент интеллекта – больше 120. Не могу сказать, что заметил у него раскаяние или сожаление – за исключением редких случаев, когда преступник приходит с повинной или совершает самоубийство, жалеют они только о том, что их поймали и посадили в тюрьму. Но он не пытался выгородить себя, и я чувствовал, что он рассказывает все как было. В поведении, которое он успел описать и которое описывал дальше, для нас содержалось несколько важных подсказок.
Во-первых, инцидент произошел после тяжелого события в жизни Монти – мы называем его стрессором. Этот паттерн мы наблюдали снова и снова. Что угодно может стать стрессором – всех нас волнуют разные вещи. Но два самых распространенных – неудивительно – это потеря работы и расставание с женой или девушкой. (Я говорю с женой или девушкой, потому что, как уже упоминалось выше, практически все серийные убийцы – мужчины. О причинах мы еще поговорим.)
В результате изучения людей вроде Монти Рисселла мы начали понимать, что стрессоры настолько влияют на динамику серийного убийцы, что, глядя на место преступления, можно достаточно точно предсказать, какой именно стрессор сработал в данном конкретном случае. В деле об убийствах на Аляске, которым занимался Джуд Рей, – я упоминал о нем в главе 4 – время и особенности тройного убийства женщины и двух ее дочерей позволили Джуду утверждать, что убийца потерял и девушку, и работу. Имели место обе эти травмы. В действительности девушка бросила нашего парня ради его начальника, который затем его уволил, чтобы не мозолил глаза.
И вот Монти, увидев свою подругу с ухажером из колледжа, в ту же ночь совершает свое первое убийство. Это само по себе весьма значимый фактор. Но подробности – как и почему все произошло – говорят нам еще больше.
Как оказалось, жертва Рисселла была проституткой, а это означает две вещи: она не так боялась секса с незнакомцем, как обычные женщины; и, хоть и напуганная, наверняка боролась за жизнь. Поэтому, когда они остались наедине и он, под прицелом пистолета, собрался ее изнасиловать, она попыталась разрядить ситуацию, задрав юбку и спросив нападающего, как ему нравится заниматься сексом и какую он предпочитает позу.
– Она спросила, как мне больше нравится, – сказал он нам.
Но вместо того чтобы смягчить его и успокоить, такое поведение с ее стороны приводит Монти в еще большую ярость. «Как будто это сука все контролирует». Она, наверное, симулировала два или три оргазма, чтобы утихомирить его, но это только осложнило ее положение. Раз она «наслаждается» изнасилованием, значит, все женщины и правда шлюхи. Она перестала быть для него человеком, и ему стало гораздо легче решиться на убийство.
Тем не менее другую жертву он отпустил, когда она сказала, что ухаживает за больным отцом – у него рак. Брат Рисселла болел раком, поэтому он мог идентифицировать себя с ней. Она осталась для него личностью, в противоположность проститутке или молоденькой медсестре, на которую набросился Ричард Спек, пока она лежала связанной на диване лицом вниз.
Однако это указывает и на причину, по которой трудно давать общие советы, что делать при изнасиловании. В зависимости от личности насильника и его мотивации лучшей тактикой может быть как согласие, так и сопротивление. И оба могут оказаться провальными. Сопротивление так называемому самоутверждающемуся насильнику может заставить его остановиться. Сопротивление насильнику, возбуждающемуся от злости, – если только жертва не достаточно сильная или быстрая, чтобы сбежать от него, – может привести к убийству. Изображать наслаждение тоже не лучшая стратегия. Изнасилование – преступление злобы и вражды, а также контроля и власти. Секс имеет здесь лишь побочное значение.
После изнасилования женщины, похищенной с парковки, Рисселл еще не решил, что будет делать с жертвой. Но в этот момент она поступает самым логичным, по мнению большинства, образом – пытается сбежать. Он снова думает, что она контролирует ситуацию. Вот как он это описал – мы процитировали его слова в статье о своем исследовании для «Американского психиатрического журнала»: