По этой же причине другие серийные убийцы делают фотографии или снимают свои преступления на видео. Когда жертва мертва и труп выброшен, им хочется заново пережить прежнее возбуждение и повторить свою фантазию. Берковиц не нуждался в украшениях, белье, частях тела жертв или других сувенирах. Он сказал нам, что просто вернуться на место преступления было для него достаточно. Потом он шел домой, мастурбировал и опять проживал свой фантастический сценарий.
Это открытие очень нам пригодилось. Сотрудники правоохранительных органов часто говорят, что убийцы возвращаются на место преступления, но раньше они не могли это доказать или объяснить. В ходе разговоров с Берковицем и ему подобными мы убедились, что это предположение верно, хоть и не всегда по тем причинам, которые мы подозревали. Угрызения совести, конечно, могут быть одной из них, но, как показал Берковиц, существуют и другие. Когда начинаешь понимать, зачем преступник определенного типа может заново посетить место преступления, у тебя появляются идеи для планирования стратегии его поимки.
Имя Сына Сэма всплыло из кое-как нацарапанного послания, адресованного капитану полиции Джозефу Борелли, который позднее возглавил следственный отдел Департамента полиции Нью-Йорка. Его нашли рядом с машиной жертв, Александра Изо и Валентины Суриани, в Бронксе. Как все прочие, они были убиты с некоторого расстояния. В записке говорилось (орфография и пунктуация сохранены):
Мне ужасно не понравилось что вы меня зовете жиноненавистником. Я не такой. Но я монстр. Я сын Сэма. Я крысеныш.
Когда папа Сэм напивается он бывает злой. Бьет свою семью. Иногда связывает меня за домом. Или запирает в гараже. Сэм любит пить кровь.
«Иди и убей», приказывает папа Сэм.
Некоторые лежат у нас за домом. Молодые – их изнасиловали и убили – выпили у них кровь – одни кости остались.
Папа Сэм запирает меня и на чердаке. Я не могу выйти, но смотрю в чердачное окно, как идет жизнь.
Я не такой как все. Я другой – я создан убивать.
Чтобы меня остановить, вы должны меня убить. Внимание всем полицейским: стреляйте в меня первыми – стреляйте на поражение или держитесь от меня подальше или умрете!
Папа Сэм уже старый. Ему нужна кровь, чтобы оставаться молодым. У него было много инфарктов. «Ух, больно-то как, сынок!»
Больше всего я скучаю по своей принцесске. Она спит у нас в женском домике. Но мы с ней скоро увидимся.
Я чудовище – Вельзевул – толстый бегемот.
Мне нравится охотиться. Бродить по улице в поисках добычи – вкусного мяса. Женчины из Куинса самые красивые. Наверно, дело в тамошней воде. Я живу ради охоты – моей жизни. Кровь для папы.
Мистер Борелли, сэр, я больше не хочу убивать. Нет сэр, больше нет, но я должен «чтить отца своего».
Я хочу заниматься любовью со всеми. Я люблю людей. Я не с этой земли. Верните меня к йеху.
Жителям Куинса – я люблю вас. И хочу вам всем пожелать счастливой Пасхи. Да благословит вас Господь в этой жизни и в следующей. А я пока прощаюсь спокойной ночи.
ПОЛИЦИЯ: помните мои слова:
Я вернусь!
Я вернусь!
Понимайте это как – паф, паф, паф, паф, – уфф!
Убийственно ваш
Этот никчемный человечишка стал национальной звездой. Больше сотни детективов вошло в так называемую оперативно-следственную группу «Омега». Дикие, путаные послания продолжались, включая письма в газеты и журналистам лично – в частности, колумнисту Джимми Бреслину. Город был в ужасе. Берковиц сказал, что на работе – на почте – получал огромное удовольствие, слушая, как люди обсуждают Сына Сэма, не зная, что он рядом с ними.
Следующее нападение произошло в Бейсайде, Куинс, но оба, мужчина и женщина, выжили. Пять дней спустя паре в Бруклине повезло меньше. Стейси Московиц погибла на месте. Роберт Виоланте выжил, но от ранения потерял зрение.
В конце концов Сына Сэма поймали, потому что он припарковал свой «Форд-Гэлакси» слишком близко к пожарному гидранту в ночь финального убийства. Свидетель запомнил, что офицер выписывал штраф за неправильную парковку; когда нарушителя отследили, им оказался Дэвид Берковиц. Полицейским, которые пришли за ним, он просто сказал:
– Ладно, вы меня взяли.
После ареста Берковиц объяснил, что Сэм – это его сосед, Сэм Карр, черный лабрадор-ретривер которого, Харви, на самом деле демон трех тысяч лет от роду, приказывавший Дэвиду убивать. Как-то раз он даже выстрелил в собаку из пистолета 22-го калибра, но та выжила. Психиатрическое сообщество тут же признало в Берковице параноидного шизофреника – с учетом отправленных им писем. «Принцесской» из его первого письма была, скорее всего, одна из его жертв, Донна Лория, чью душу Сэм обещал ему после смерти.
Наиболее примечательным для меня в этих письмах – помимо содержания – было то, как менялся его почерк. В первом письме он аккуратный и ровный, а потом постепенно портится, становясь практически нечитаемым. Ошибки встречаются все чаще. Письма как будто написаны двумя разными людьми. Я указал ему на это. Берковиц сказал, что ничего не замечал. Если бы я составлял его профиль, то, опираясь на деградацию почерка, понял бы, что он эмоционально нестабилен и скоро покатится под откос, начнет допускать мелкие ошибки – вроде той парковки у пожарного гидранта, – которые и позволят полиции его поймать. В момент его слабости стоило бы применить какую-нибудь проактивную стратегию.
Я считаю, Берковиц открылся нам потому, что мы предварительно хорошо изучили его дело. В самом начале беседы мы заговорили о той трехтысячелетней собаке, которая приказывала ему убивать. Психиатрическое сообщество приняло эту историю за чистую монету, как будто она объясняла его мотивацию. Но я знал, что он ее выдумал уже после ареста. Поэтому, когда он начал болтать о собаке, я ответил просто:
– Да ну, Дэвид, брось эту чушь. Собака тут ни при чем.
Он засмеялся и кивнул, признавая, что я прав. Мы прочитали целые психологические диссертации по его письмам; в одной его сравнивали с Джерри из пьесы Эдварда Олби «История в зоопарке». В другой пытались разобраться с его психопатологией, анализируя письма буквально по буквам. Но Дэвид просто насмехался над ними, а они попались на его уловку.
Правда в том, что Дэвид Берковиц злился на мать, которая несправедливо обошлась с ним, и на других женщин в своей жизни, рядом с которыми чувствовал себя неадекватно. Фантазии об обладании ими прогрессировали до преступления. Самым важным для нас в его случае были детали.
Благодаря тому, как ловко Боб Ресслер распоряжался нашим грантом, и эффективности, с которой Энн Берджесс обрабатывала результаты бесед, к 1983 году у нас на руках было подробное исследование тридцати шести индивидов. Мы также собрали данные по 118 их жертвам, преимущественно женщинам.
На основании исследования мы разработали систему, позволявшую лучше понимать и классифицировать жестоких преступников. Впервые мы могли убедительно связать то, что происходило у преступника в мозгах, с уликами на месте преступления. Это, в свою очередь, помогало нам лучше ловить маньяков и доказывать их вину. Постепенно мы подходили к ответам на старые вопросы насчет сумасшествия вроде «кто мог сотворить такое?».
В 1988-м мы свели наши выводы в книгу под названием «Сексуальное убийство: Паттерны и мотивы», опубликованную в «Лексингтон Букс». Сейчас вышла уже седьмая ее редакция, но, вне зависимости от того, что мы узнали, мы были едины в убеждении, что «исследование поднимает больше вопросов, чем дает ответов».
Проникновение в разум серийного убийцы – это бесконечный квест. Серийные убийцы по определению «успешные» и учатся на собственном опыте. Поэтому мы обязаны учиться быстрее, чем они.
Глава 8Убийца с дефектом речи
В 1980 году мне попалась в местной газете статья о пожилой женщине, которую изнасиловал и жестоко избил неизвестный, оставив ее умирать рядом с двумя ее зарезанными собаками. Полицейские были уверены, что преступник довольно долго просидел у нее в доме. Местное сообщество было напугано и шокировано.
Пару месяцев спустя, вернувшись из командировки, я спросил Пэм, были ли новости по этому делу. Она сказала, что не было и что подозреваемых тоже нет. Я ответил, что это очень плохо, потому что, судя по тому, что я читал и слышал, дело вполне можно было раскрыть. Федералам его не передавали, и нас не привлекали, но, как местный житель, я решил посмотреть, что можно сделать.
Я пошел в полицейский участок, представился, сказал шефу, чем занимаюсь, и спросил, можно ли поговорить с детективами, расследующими дело. Он с радостью принял мое предложение.
Ведущего детектива звали Дин Мартин. Уж не помню, удержался ли я от какой-нибудь из шуточек Джерри Льюиса – вероятно, нет. Он показал мне материалы дела, включая фотографии с места преступления. Женщину буквально забили до смерти. Изучая материалы, я составил довольно четкое представление об убийце и о динамике преступления.
– О’кей, – сказал я детективам, слушавшим меня вежливо, хоть и немного скептически, – вот что я думаю.
Я предполагал, что преступник – ученик старшей школы, лет шестнадцати-семнадцати. Когда жертва – пожилая женщина, мы обычно ищем молодого парня, неуверенного в себе и неопытного. Жертвы моложе, крепче и нахальнее он бы просто испугался. Он небрежно одевается, ходит лохматым и не ухаживает за собой. Скорее всего, в тот вечер мать или отец вышвырнули его из дома и ему некуда было идти. В такой ситуации слишком далеко он бы не подался, а стал бы искать прибежище ближе. У него нет друзей или девушки, к которым можно завалиться и пересидеть бурю. И вот он бродит по улице, чувствуя себя жалким и бессильным, злится на это и оказывается возле дома той леди. Он знает, что она живет одна – он подрабатывал у нее раньше, помогал с какими-нибудь хозяйственными делами. И понимает, что она не представляет угрозы.
Поэтому он вламывается в дом; возможно, она протестует, даже кричит или просто пугается. В любом случае ее реакция возбуждает его и внушает ощущение своей власти. Он хочет доказать себе и всему миру, что он – мужчина. Он пытается изнасиловать ее, но у него не получается. Поэтому он ее избивает, а потом решает идти до конца, потому что она может его опознать. На нем не было маски – преступление он совершил спонтанно, не планируя. Правда, она настолько сильно ранена, что, даже если выживет, ничего не сможет рассказать полиции.