тамент шерифа округа Марин привлек Бюро еще на ранних этапах, а с учетом того, как подавали дело в прессе, я был уверен, что там порадуются, когда я приеду и возьму часть огня на себя, по крайней мере на некоторое время.
В департаменте шерифа я пересмотрел все материалы дела и фотографии с мест преступлений. Больше всего меня заинтересовало наблюдение детектива-сержанта Ричарда Китона о том, что убийства происходили в уединенных, сильно заросших деревьями местах, где густая листва почти полностью закрывала небо. До них нельзя было доехать на машине – только прийти пешком, – и путь занимал не меньше мили. Место убийства Энн Олдерсон находилось в относительной близости от служебной дороги, позволявшей срезать расстояние до склона горы. Отсюда я сделал вывод, что убийца местный и хорошо знаком с территорией.
Я устроил свою презентацию в большой учебной аудитории офиса шерифа округа Марин. Скамьи там располагались полукругом, как в медицинском институте. Из пятидесяти или шестидесяти присутствующих около десятка представляли ФБР, остальные были полицейскими и детективами. Обводя взглядом аудиторию, я заметил немало седых голов – там сидели опытные ветераны, вызванные из отставки, чтобы помочь поймать этого парня.
Первое, что я сделал, – опровергнул профиль, составленный до меня. Я не считал, что мы имеем дело с привлекательным, обаятельным и красноречивым мужчиной. Множественные ножевые ранения и блицатаки сзади говорили мне, что наш преступник – асоциальный (но необязательно антисоциальный) тип, замкнутый, неуверенный в себе и неспособный втянуть жертву в беседу, заманить или хитростью заставить делать то, что ему нужно. Все жертвы были в отличной физической форме; блицатака указывала, что единственным способом установить контроль над избранной жертвой для него было вырубить ее прежде, чем она среагирует.
Эти преступления совершил человек, незнакомый со своими жертвами. Места убийств были глухими и потаенными, а это означало, что у убийцы имелось достаточно времени, чтобы реализовать с жертвами свои фантазии. Тем не менее атаковал он внезапно. Он не насиловал жертв, просто определенным образом располагал их тела после смерти. Возможно, он мастурбировал, но в сексуальное сношение не вступал. Жертвы были разного возраста и типа внешности, в отличие от жертв более изощренных убийц вроде Теда Банди, охотившегося на студенток с длинными темными волосами на прямой пробор. У Лесного убийцы не было особых предпочтений; как паук, он подкарауливал мух и плел для них паутину. Я сказал собравшимся, что у него, скорее всего, было неблагополучное детство. Я согласился с капитаном Гаддини, что он сидел в тюрьме. Возможно, он уже совершал изнасилования или скорее покушения на изнасилование, но не убийства до начала этой серии. Ее запустил некий предшествующий стрессор. Я был уверен, что убийца белый, поскольку все жертвы были белыми, и считал, что он занимается низкоквалифицированным трудом, например работает механиком. Раз он совершил несколько убийств и до сих пор не попался, я предположил, что его возраст от тридцати до тридцати пяти лет. Я также думал, что он достаточно сообразителен. Если протестировать его коэффициент интеллекта, тот окажется выше среднего. А если изучить его детство и подростковые годы, там будут и энурез, и поджоги, и жестокое обращение с животными, или по крайней мере два элемента из трех.
– И еще, – добавил я после эффектной паузы, – у убийцы дефект речи.
Нетрудно было прочитать выражения лиц и язык тела всех, кто сидел в комнате. Наконец-то они дали волю реакции, которую скрывали все время моего выступления: этот парень несет полную чушь.
– Откуда вы знаете? – спросил саркастически один коп. – По-вашему, так выглядят «заикающиеся ножевые»?
Он усмехнулся, как будто только что придумал новый метод убийства.
Нет, ответил я, дело в сочетании индуктивных и дедуктивных выводов с учетом предыдущих изученных мною дел – всех факторов, которые имеются в нашем распоряжении. Уединенные места преступлений, где ни с кем не встретишься, тот факт, что он не выбирал жертв в толпе и не заманивал к себе, что он применял блицнападение в глухом лесу, – все это говорило мне, что у нашего преступника есть недостаток, которого он стесняется, даже стыдится. Нападая на ничего не подозревающую жертву и доминируя над ней, он одерживает верх над этим недостатком.
Я допускал, что это может быть другой физический дефект. С психологической и поведенческой точек зрения наш преступник был домоседом, страдающим, например, шрамами от акне, уродствами после полиомиелита, отсутствием конечности – чем-то в этом роде. Но поскольку он все-таки совершал нападения, серьезную инвалидность вроде отсутствия руки или ноги приходилось отбросить. К тому же ни один из свидетелей, находившихся в парках во время убийств, не упоминал о человеке с явными телесными уродствами. Дефект речи, напротив, с легкостью мог заставить нашего НС сильно стесняться и чувствовать себя настолько неловко, что он избегал нормальных социальных отношений, при этом никак не выделяя его из толпы. Никто не знал о нем, пока он не откроет рот.
Просвещать таким образом целую аудиторию матерых копов, которым в спину дышали общественность и пресса, было все равно что тыкать раскаленной кочергой в медвежью берлогу – на допросах я нарочно создавал такую ситуацию, но оказаться в ней сам очень бы не хотел. Однако оставался вопрос, который, конечно же, задал мне один из детективов, когда я закончил:
– А что, если ты ошибаешься, Дуглас?
– В чем-то я и правда могу ошибаться, – совершенно искренне признался я. – Я могу ошибаться с возрастом. Могу ошибаться с профессией или уровнем интеллекта. Но я точно не ошибаюсь насчет расы и пола и насчет того, что он простой работяга. И в данном конкретном случае я не ошибаюсь, что у него есть какой-то дефект, который его беспокоит. Может, и не дефект речи… но я думаю, именно он.
По завершении я не мог сказать, насколько повлиял на их ход мыслей и усвоили ли они что-то из моих слов. Но один коп подошел ко мне и поблагодарил:
– Не знаю, правы вы или нет, Джон, но, по крайней мере, вы дали расследованию хоть какое-то новое направление.
Слышать такое всегда приятно, хотя обычно и держишь пальцы крестом, пока следствие не закончится. Я вернулся в Куантико, а департамент шерифа и полиция продолжили свою работу.
Двадцать девятого марта убийца нанес новый удар, на этот раз расстреляв молодую пару в парке Генри Коуэлла в Редвуде близ Санта-Круза. Когда он сказал Эллен Мари Хансен, двадцатиоднолетней студентке Калифорнийского университета в Дейвисе, что собирается ее изнасиловать, она запротестовала, и тогда он открыл огонь из пистолета 38-го калибра, сразу убив ее и тяжело ранив Стивена Хертла, которого бросил умирать. Однако Хертл успел частично описать мужчину с кривыми желтыми зубами. Полиция сличила его слова с другими свидетельскими показаниями и вышла на парня, ездившего на старой красной машине иностранного производства, вероятно «Фиате», хотя опять же уверенности в этом не было. Хертл считал, что нападавшему было от пятидесяти до шестидесяти лет, его голова была лысой. Баллистическая экспертиза подтвердила связь использованного оружия с предыдущими «лесными убийствами».
Первого мая пропала Хизер Роксана Скэггз – хорошенькая двадцатиоднолетняя блондинка. Она училась типографскому делу в техникуме в Сан-Хосе, и ее парень, мать и соседка по комнате в один голос утверждали, что она собиралась поехать с преподавателем по технологии Дэвидом Карпентером к его знакомому, продававшему машину, которую Хизер хотела купить. Карпентеру было пятьдесят лет – довольно необычно для преступлений такого типа.
С этого момента фрагменты головоломки начали укладываться на свои места, а петля – затягиваться. Карпентер ездил на красном «Фиате» с помятой выхлопной трубой. Эту подробность полиция до сих пор придерживала и нигде не оглашала.
Дэвида Карпентера следовало арестовать задолго до начала серии убийств. В действительности ему невероятно повезло; кроме того, он кочевал между несколькими юрисдикциями, что осложнило охоту. У него уже был опыт отсидок за преступления на почве секса. Удивительно, но он не числился как секс-преступник в списке выпущенных по УДО, потому что в Калифорнии его освободили, чтобы он отбыл наказание по федеральному приговору. Таким образом, находясь на свободе, он технически был под надзором федералов. Вот как он просочился через наше сито. Не менее удивительным было и то, что Карпентер и его вторая жертва, Барбара Шварц, на месте убийства которой нашли очки, посещали одну оптику! К сожалению, там не увидели листовку, которую распространял офис шерифа.
Появились другие свидетели, включая пожилую женщину, которая узнала фоторобот преступника по телевидению и сказала, что он был стюардом на судне, когда она с детьми двадцать лет назад плавала в Японию. У нее от него «мурашки бежали по коже», потому что он слишком уж много внимания уделял ее маленькой дочке.
Питер Берест, управляющий отделением банка «Глен-Парк Континентал» в Дейли-Сити, вспомнил свою очаровательную, славную и доверчивую кассиршу на подработке, ученицу старшей школы Анну Келли Мендживар, пропавшую из дома в конце прошлого декабря. Хотя прежде ее не связывали с «лесными убийствами», ее тело тоже нашли в парке Тамалпаис. Берест припоминал, что Анна очень по-доброму обращалась с их постоянным клиентом, страдавшим тяжелым заиканием, о котором Бересту позднее стало известно, что в 1960 году его арестовали за нападение на девушку в Пресидио, парке на месте бывшей военной части на севере Сан-Франциско.
Полиция Сан-Хосе и ФБР установили наблюдение за Карпентером, а затем арестовали его. Оказалось, он рос в семье с доминирующей матерью, применявшей к нему физические наказания, и отцом, подавлявшим его морально, был умным, но подвергался травле за тяжелое заикание. В детстве он страдал энурезом и жестоко обращался с животными. Во взрослой жизни его злоба и фрустрация стали выливаться в непредсказуемые вспышки гнева и неудержимую похоть.