таточно вызвать меня к себе и бросить на стол какой-нибудь из моих чеков, чтобы я покрылся потом от ужаса. В общем, что-нибудь всегда есть.
У каждого свой камень преткновения.
Уроки, которые мы извлекли из дела Девье, можно применять не только в расследованиях серийных убийств. Будь то растрата, коррупция в государственных органах или мафиозная группировка, принципы остаются теми же. Во всех этих расследованиях я посоветовал бы выбрать слабое звено, найти способ пообщаться с таким человеком и дать понять, что ему грозит, а потом с его помощью разоблачить остальных.
В любом деле с преступным сговором это самое главное. Достаточно убедить всего лишь одного парня, предложив ему программу защиты свидетелей, а потом смотреть, как рассыпается весь карточный домик. Но важно выбрать, к кому именно обратиться первым, потому что, если вы ошибетесь и не сможете его убедить, он поставит в известность остальных и вы вернетесь в нулевую точку.
Представим, что мы расследуем коррупцию в государственных органах большого города и подозреваем, что в сговор вовлечено от восьми до десяти человек из одного учреждения. Конечно, наилучшей «добычей» было бы первое или второе лицо этого ведомства. Но мы собираем информацию по нему и понимаем, что, помимо коррумпированности, он вполне приличный человек. Он не пьет и не бегает за женщинами, вообще, он отличный семьянин, ничем не болеет, не испытывает проблем с деньгами – у него нет очевидных слабостей. Если ФБР обратится к нему, велик шанс, что он просто будет все отрицать, пошлет нас к черту и предупредит остальных.
Чтобы вскрыть сговор, надо подцепить на крючок мелкую рыбешку – так действует мафия. Мы изучаем все материалы, и, скорее всего, какой-нибудь кандидат кажется нам подходящим. Нет, он не из руководства – простой клерк, занимающийся бумажной работой. Сидит на этой должности уже лет двадцать, так что все поставил на нее. У него проблемы с финансами и со здоровьем, то есть его есть на что ловить.
Дальше надо выбрать «актерский состав» для проведения допроса. На роль главного дознавателя я бы советовал человека чуть старше и авторитетнее, чем наш субъект, хорошо одетого, с внушительной внешностью, который может быть дружелюбным и открытым, а потом, когда субъект расслабится, вдруг станет полностью серьезным и сосредоточенным.
Если в ближайшее время ожидаются праздники, а может, у субъекта приближается день рождения или какая-нибудь годовщина, я советовал бы выждать и воспользоваться этим. Если вы приводите его на допрос и он понимает, что, если не будет сотрудничать, это могут оказаться его последние праздники с семьей, это даст вам дополнительное преимущество.
«Постановка» может быть не менее эффективной, чем в деле Стоунер, и с теми, кто совершил ненасильственное преступление. В любом случае я советовал бы собрать все материалы дела в одном месте, например занять конференц-зал якобы для вашей «следственной группы», согнать туда всех агентов, персонал и сложить кучи папок, чтобы показать подозреваемому, как серьезно вы настроены. Если можете «украсить» стены, скажем, увеличенными фото с кадрами видеонаблюдения и другими указаниями на то, сколько разных инстанций задействовано в расследовании, это еще яснее даст подозреваемому понять, в какой переплет он попал. Парочка мониторов, на которых крутится видеосъемка подозреваемого, станет вишенкой на торте.
Среди моих любимых финальных штрихов – настенные диаграммы, показывающие, какой срок грозит каждому фигуранту дела в случае обвинительного приговора. Тут нет ничего особо изощренного, но они усиливают давление на подозреваемого и напоминают ему о высоте ставок. Я хочу «прожарить ему задницу» как можно сильнее.
Я всегда считал, что раннее утро и поздний вечер – лучшее время для проведения допроса. Люди более расслаблены и, соответственно, более уязвимы; опять же, если вы покажете, что работаете над делом по ночам, то сразу дадите понять, насколько серьезным его считаете. Другое практическое значение ночного допроса в случае преступного сговора – вашего субъекта не увидят остальные. Если он решит, что его сдали, никакой сделки не выйдет.
Основой любой успешной сделки являются правдивость и обращение к здравому смыслу выбранного вами человека. «Постановка» должна привлекать внимание к ключевым элементам дела. Если бы я собирался допросить субъекта по делу о коррупции, то позвонил бы ему домой поздно вечером и сказал что-нибудь вроде:
– Сэр, нам необходимо поговорить с вами прямо сейчас. Агенты ФБР за вами заедут.
Я бы подчеркнул, что это не арест и он не обязан ехать с ними. Но очень бы ему советовал не упираться, потому что другого шанса может не быть. Пока что нет необходимости зачитывать ему права, потому что его ни в чем не обвиняют.
После его прибытия в офис я дал бы ему время успокоиться. Когда на футболе вам предстоит пенальти, лучше взять тайм-аут, чтобы дать тому, кто его будет выполнять, время подготовиться. Все, кому приходилось ждать в приемной врача, знают, насколько это может быть эффективно.
Когда его приведут ко мне, я бы закрыл дверь, стараясь держаться приветливо и по-дружески и говорить понимающим тоном, «как мужчина с мужчиной». Я обращался бы к нему по имени.
– Хочу повторить, что вы не арестованы, – напомнил бы я. – Вы можете уйти в любое время, если пожелаете, и мои люди отвезут вас домой. Но, думаю, вам стоит меня выслушать. Это может быть самый важный момент в вашей жизни.
Думаю, тут я бы повторил сегодняшнюю дату – чтобы убедиться, что мы на одной волне.
– Я хочу, чтобы вы знали: мы в курсе ваших проблем со здоровьем, и у нас тут дежурит врач.
Это должно быть правдой; здоровье – одна из причин, по которым мы выбрали этого парня.
Теперь начинаем «прожарку». Я подчеркиваю, что ФБР знает: он всего лишь мелкая сошка, ему недоплачивают за то, что он делает, и нужен нам вовсе не он.
– Прямо сейчас мы допрашиваем нескольких человек, замешанных в этом деле. Корабль уже тонет – это несомненно. Вы можете уйти на дно вместе с ним, но мы предлагаем вам спасательный круг. Мы знаем, что вас использовали, вами манипулировали люди выше по должности, более влиятельные. У нас за дверью стоит прокурор, готовый предложить вам сделку – если вы на нее согласны.
В качестве решающего аргумента я бы подчеркнул:
– Помните, предложение делается только один раз. У меня двадцать агентов работают над этим делом. Мы можем прямо сейчас пойти и арестовать всех, если нам понадобится. Уверен, если не вы, кто-нибудь другой точно согласится. А вы утонете вместе с кораблем. Если хотите пойти на дно с большими шишками, дело ваше. Но сегодня мы разговариваем вот так в последний раз. Так вы согласны сотрудничать?
Если да – а согласиться в его интересах, – мы зачитываем ему права и позволяем связаться с адвокатом. В доказательство его намерений я предлагаю прямо сейчас договориться для нас о встрече с другим участником сговора. Нельзя давать ему время на размышления, чтобы он не передумал. Как только вы договорились, остальные части головоломки начинают вставать на место.
Причина, по которой эта схема работает, даже если ее суть известна вам заранее, в том, что она выгодна и следователю, и субъекту. Она основана на его реальных слабостях, скроена под его обстоятельства и эмоциональные потребности. Даже сознавая, что сцена подстроена для вящего эффекта, я на месте субъекта согласился бы на сделку, потому что это мой шанс. Стратегия, стоящая за таким типом допроса, – та же самая, что я применил в деле об убийстве Стоунер. Надо спросить себя: «А меня что бы зацепило?»
Потому что камень преткновения есть у всех.
Гэри Трэпнелл, вооруженный грабитель и угонщик самолета, которого я допрашивал в федеральной тюрьме в Мэрионе, штат Иллинойс, был не глупей других преступников, которых мы изучали. Это он, полностью уверенный в своих способностях, утверждал, что может заставить любого тюремного психиатра поверить в то, что страдает любой психической болезнью по моему выбору. Точно так же он был уверен, что, если выберется из тюрьмы, мы его не поймаем.
– Вам меня не поймать! – ухмыльнулся он.
– Ладно, Гэри, – сказал я, – давай представим, что ты сбежал. Конечно, ты достаточно умен, чтобы прервать все контакты с семей, чтобы федералы тебя не выследили. Теперь: мне известно, что твой отец был военным в высоком звании, с кучей медалей. Ты его по-настоящему любил и уважал. Хотел быть на него похожим. А в преступления ударился, когда он умер.
По его лицу я вижу, что нащупал нужную струну, – я его зацепил.
– Твой отец похоронен на Арлингтонском национальном кладбище. Что, если я отправлю агентов последить за его могилой, скажем, на Рождество, в день его рождения и годовщину смерти?
Рот Трэпнелла непроизвольно растянулся в сардонической улыбке.
– Ладно, сдаюсь! – признал он.
И снова: эта мысль пришла мне в голову потому, что я постарался поставить себя на его место; попытался угадать, что зацепило бы меня. Опыт говорит мне, что есть способ добраться до каждого: главное – угадать какой.
В моем случае это может быть нечто вроде того, что я использовал с Трэпнеллом, – некая особая дата может стать эмоциональным триггером.
У моей сестры Арлен была очаровательная дочь-блондинка по имени Ким. Она родилась в один день со мной, 18 июня, и я всегда ощущал с ней особенную связь. В шестнадцать лет Ким скончалась во сне – точную причину мы так и не смогли установить. Я очень скучаю по ней и продолжаю любить, тем более что моя старшая дочь, Эрика, теперь уже студентка колледжа, очень похожа на Ким. Уверен, что, глядя на Эрику, Арлен видит перед собой Ким, какой та была бы в этом возрасте. И моя мама тоже.
Придись мне допрашивать меня, я бы подгадал к моему дню рождения: я в прекрасном настроении, жду торжества в кругу семьи. Но одновременно вспоминаю племянницу Ким – наши общие праздники, как она была похожа на Эрику – и от этого эмоционально более уязвим. Если я увижу фотографии обеих девочек на стене, то совсем расклеюсь.