– Я только что слышал громкий всплеск! – взволнованно выпалил он в рацию. Кэмпбелл посветил фонариком на воду и увидел рябь. Машина развернулась и поехала назад по мосту. Патрульные прижали ее к обочине и остановили. Это был универсал «Шевроле» 1970 года выпуска, а водителем оказался невысокий кучерявый двадцатитрехлетний афроамериканец со светлым оттенком кожи Уэйн Бертрам Уильямс. Он держался вежливо и охотно шел на сотрудничество. Сказал, что работает музыкальным промоутером и живет с родителями. Полицейские его допросили и проверили машину, прежде чем отпустить. Но слежку с него не сняли.
Два дня спустя обнаженное тело двадцатисемилетнего Натаниэля Картера всплыло ниже по течению реки, неподалеку от того места, где месяц назад нашли труп Джимми Рея Пейна двадцати одного года. Доказательств для ареста Уильямса и ордера на обыск не хватало, но за ним стали следить еще пристальнее.
Очень скоро он понял, что полиция держит его на мушке, и начал устраивать гонки по городу. Однажды он даже подъехал к дому комиссара по безопасности Ли Брауна и стал жать на гудок. У него была проявочная лаборатория, и, прежде чем был получен ордер на обыск, Уильямса видели сжигающим фотографии на заднем дворе. А еще он дочиста отмыл свою машину.
Уэйн Уильямс по всем ключевым моментам вписывался в наш профиль – он даже владел немецкой овчаркой. Он был фанатом полиции, а как-то несколько лет назад его арестовали за то, что он прикинулся полицейским офицером. Кроме того, он ездил на бывшей полицейской машине и пользовался сканером частот, чтобы приезжать на места преступлений и делать снимки. Впоследствии многие свидетели вспоминали, что видели его на Сигмон-роуд, когда полиция отреагировала на телефонную наводку и искала несуществующий труп. Там он тоже делал фотографии, которые предлагал передать полицейским. Мы выяснили, что и на концерте в Омни он тоже побывал.
Не арестовывая его, ФБР пригласило Уильямса в офис; он держался вежливо и адвоката не требовал. Судя по полученным мною отчетам, мне показалось, что допрос плохо спланировали и неверно организовали. Он получился слишком топорным и прямолинейным. Я считал, что в тот момент Уильямса еще можно было расколоть. Мне сообщили, что по окончании разговора он еще какое-то время слонялся возле офиса и пытался заговаривать о полицейских и фэбээровских делах. Когда он ушел, я понял, что теперь он ни за что не сознается. Он согласился на полиграф; результаты вышли неоднозначными. Позднее, когда полиция и ФБР явились с ордером на обыск в дом его родителей, учителей на пенсии, с которыми Уильямс жил, то нашли там книги, как обмануть детектор лжи.
Ордер был получен 3 июня. Хотя Уильямс постарался отмыть машину, в ней обнаружили волосы и волокна, связывающие его с двенадцатью убийствами – теми самыми, которые я объединял в группу совершенных одним преступником.
Улики были вескими. Волокна связывали тела не только с комнатой Уильямса, его домом и машиной; Ларри Петерсон из криминалистической лаборатории штата Джорджия установил, что часть волокон принадлежит одежде жертв, которую они носили до исчезновения. Иными словами, некоторые из них встречались с Уильямсом еще до убийств.
Двадцать первого июня Уэйна Б. Уильямса арестовали за убийство Натаниэля Картера. Следствие по другим смертям продолжалось. Мы с Бобом Ресслером находились в Хэмптон-Инне, близ Ньюпорт-Ньюс, Вирджиния, обсуждали встречу с представителями Ассоциации правопорядка южных штатов, когда объявили об аресте. Я только вернулся из Англии, с дела Йоркширского потрошителя, и должен был рассказать о моем участии в раскрытии серийных убийств. В марте журнал «Пипл» опубликовал статью о нас с Ресслером и о том, как мы искали убийцу из Атланты. В статье, на которую дало согласие наше начальство, я раскрывал некоторые фрагменты профиля, в том числе то, что НС – чернокожий. История была на слуху у всей страны. Когда я начал отвечать на вопросы от аудитории, насчитывавшей человек пятьсот, кто-то спросил меня об аресте Уильямса.
Я немного рассказал о деле и нашем в нем участии, а также о том, как составлялся профиль. Я сказал, что Уильямс в него вписывается, и осторожно добавил, что если убийцей окажется он, то, по моему мнению, «он отлично впишется и еще в несколько преступлений».
Я не знал, что вопрос задал репортер, хотя не сомневаюсь, что ответил бы так же в любом случае. На следующий день мои слова процитировали в «Ньюпорт-Ньюс – Хэмптон дейли пресс» следующим образом: «Он отлично впишется еще в несколько преступлений», – выпустив важное замечание перед ними.
История разлетелась по всей стране, и на следующий день меня цитировали чуть ли не повсеместно, по всем телеканалам и новостям, во всех крупных газетах, включая статейку в «Атланта конститьюшн» с заголовком: «Представитель ФБР: Уильямс мог убить кучу народу».
Мне отовсюду звонили; в лобби отеля стояли телекамеры, как и в коридоре возле моей комнаты. Нам с Ресслером пришлось выбираться по пожарной лестнице.
В штаб-квартире тем временем дерьмо полетело в вентилятор. Все выглядело так, будто агент ФБР, содействовавший расследованию дела, объявил Уэйна Уильямса виновным без суда. По пути в Куантико я пытался по мобильному телефону объяснить начальнику отдела Ларри Монро, что случилось на самом деле. Он и заместитель директора Джим Маккензи пытались помочь мне избежать разбирательства с ОПО, отделом профессиональной ответственности ФБР.
Помню, как я сидел на верхнем этаже библиотеки в Куантико, куда частенько отправлялся, чтобы в тишине и покое поработать над профилями. Помимо прочих достоинств, там имелись окна, в которые можно было смотреть, – в отличие от наших катакомб. Монро с Маккензи пришли со мной поговорить. Оба были на моей стороне. Я единственный занимался профилированием на полную ставку, совершенно выгорел от постоянных разъездов, в Атланте растерял последние эмоциональные силы, а в благодарность мне грозило взыскание за реплику, вырванную прессой из контекста.
С этим расследованием искусство профилирования и криминального анализа одержало настоящий триумф. Наша оценка НС и того, как он поступит дальше, полностью подтвердилась. Все взгляды были направлены на нас, начиная с Белого дома. Я завяз в этом деле с головой, и, если в мой профиль вкралась бы ошибка, программу неминуемо бы закрыли.
Нам всегда говорили, что в нашей работы велики риски, но велика и награда. Со слезами на глазах я заявил Монро и Маккензи, что риски-то велики, а гребаной награды никакой! Я сказал, что оно того не стоит, и с грохотом ударил стопкой папок по столу. Джим Маккензи ответил, что я, возможно, и прав, но они оба хотят мне помочь.
Когда я явился в штаб-квартиру на разбирательство с ОПО, мне первым делом приказали подписать отказ от прав. Соблюдение прав во внешнем мире и внутри Бюро – не обязательно одно и то же. А сразу после этого мне сунули под нос журнал «Пипл». С Джеки Онассис на обложке.
– Вас разве не предупреждали насчет подобных интервью?
– Нет, – ответил я, – интервью одобрило начальство. На собрании я рассказывал о нашем исследовании серийных убийц в целом, а один из присутствующих задал вопрос о деле Уэйна Уильямса. Я был очень осторожен в своих формулировках. Но не могу отвечать за то, как передали мои слова.
Часа четыре меня поджаривали на медленном огне. Мне пришлось написать объяснительную, пройдясь по всем статьям в газетах и всем деталям инцидента. А когда я закончил, мне не сказали ни слова и даже не намекнули, что меня ждет. После всего, что я отдал Бюро, ничего взамен не получая, скольким пожертвовал, отрывая время от семьи, мне грозило служебное взыскание, отстранение без сохранения оплаты или вообще увольнение. Следующие несколько недель мне не хотелось подниматься с кровати по утрам.
Тогда-то мой отец Джек написал мне письмо. В нем он рассказывал, как его уволили из «Бруклин Игл». Он тоже был сильно подавлен. Он всегда трудился, не жалея сил, делал отличную работу, а теперь вдруг лишился контроля над собственной жизнью. Он объяснял, что ему пришлось научиться стойко встречать все, что жизнь преподносит, и находить внутренние ресурсы, чтобы жить дальше. Я еще долго носил это письмо с собой в портфеле, когда инцидент уже был исчерпан.
Пять месяцев спустя ОПО решило ограничиться выговором, убедившись, что после статьи в «Пипл» меня дополнительно предупредили не обсуждать с прессой текущие расследования. Постановление о выговоре было подписано самим директором Вебстером.
Как бы я ни был сердит, у меня не оставалось времени вариться в своих обидах, потому что, вне зависимости от моих чувств, если я не собирался увольняться, мне надо было заниматься работой. На мне по-прежнему висели нераскрытые дела по всем США, да и суд над Уэйном Уильямсом приближался. Самое время найти внутренние ресурсы и жить дальше.
Суд над Уильямсом начался в январе 1982 года после шестидневного отбора присяжных. Состав присяжных, которых в конце концов отобрали, был преимущественно черным, туда вошли девять женщин и трое мужчин. Хотя мы были уверены, что на Уильямсе вина по меньшей мере в двенадцати из всех убийств детей, его судили только за два – Натаниэля Картера и Джимми Рея Пейна, причем обе жертвы были старше двадцати лет.
Уильямса представляла мощная адвокатская команда из Джексона, Миссисипи, – Джим Китченс и Эл Биндер, – а также женщина из Атланты, Мэри Уэлком. Среди ключевых представителей обвинения были заместители окружного прокурора округа Фултон Гордон Миллер и Джек Мэллард. Из-за моего участия в следствии офис окружного прокурора попросил меня приехать для консультирования по ведению процесса. Большую его часть я сидел прямо за столом обвинения.
Если бы процесс проходил сегодня, я смог бы дать свидетельские показания по модус операнди, особенностям почерка и взаимосвязи между отдельными убийствами, как делал с тех пор не раз. А после вынесения приговора дал бы свое заключение по степени опасности осужденного в будущем. Но в 1982-м наши заключения в судах еще не признавали, поэтому я мог лишь консультировать по стратегии.