Любопытно отметить, что в тот же период, когда Холмс разгадывал свои запутанные и загадочные дела, вполне реальный Джек-потрошитель убивал проституток в лондонском Ист-Энде. Два этих персонажа, стоящие по разные стороны закона – как и по разные стороны границы между реальностью и вымыслом, – настолько завладели воображением людей, что во многих современных историях о Шерлоке Холмсе, которые пишут поклонники Конан Дойла, прославленный сыщик раскрывает убийства в Уайтчепеле.
В 1988 году меня попросили проанализировать преступления Джека-потрошителя в передаче на государственном телевидении. Позднее в своей книге я еще коснусь этого НС – самого знаменитого в истории криминалистики.
Понадобилось более столетия после выхода «Убийства на улице Морг» По и полвека после Шерлока Холмса, чтобы поведенческое профилирование перенеслось со страниц книг в реальную жизнь. В середине 1950-х Нью-Йорк терроризировал взрывами Чокнутый подрывник, ответственный за более чем тридцать терактов за пятнадцатилетний период. От него пострадали такие знаковые достопримечательности, как Центральный и Пенсильванский вокзалы и мюзик-холл «Радио-Сити». Тогда я был еще ребенком и жил в Бруклине, но хорошо помню это дело.
Исчерпав все средства, полиция в 1957 году обратилась к психиатру из Гринвич-Виллидж доктору Джеймсу Э. Брасселу, который изучил фотографии с мест взрывов и тщательно проанализировал письма подрывника в прессу. Врач пришел к нескольким детальным заключениям насчет его общих поведенческих паттернов, например, что преступник – параноик, ненавидит своего отца, является предметом обожания матери и живет в Коннектикуте. В конце составленного им профиля Брассел наставлял полицию:
Ищите человека крупного. Средних лет. Рожденного за границей. Принадлежащего к Римско-католической церкви. Он не женат. Живет с братом или сестрой. Когда найдете, высока вероятность, что на нем будет двубортный костюм. Застегнутый на все пуговицы.
По намекам в некоторых письмах можно было предположить, что преступник – недовольный бывший или нынешний служащий компании Consolidated Edison, обеспечивавшей город электричеством. Сравнив профиль с целевой группой, полиция вышла на Джорджа Метески, работавшего в Con Ed в 1940-х, до начала терактов. Приехав в Уотербери, Коннектикут, чтобы арестовать крупного, неженатого, средних лет католика, полицейские обнаружили лишь одно отклонение от профиля: он жил не с братом или сестрой, а с двумя сестрами, старыми девами. Детектив отправил его переодеться перед отъездом в участок, и несколько минут спустя Метески вышел из своей спальни в двубортном костюме, застегнутом на все пуговицы.
Объясняя, как он пришел к своим невероятно точным заключениям, доктор Брассел сказал, что обычно психиатр обследует пациента, а потом пытается сделать обоснованные предположения о том, как тот отреагирует на какую-либо ситуацию. При составлении профиля, заявил Брассел, он обратил этот процесс вспять – попытался сделать предположение насчет личности человека на основе его поступков.
Оглядываясь на дело Чокнутого подрывника с наших текущих позиций спустя почти сорок лет, можно сказать, что раскрыть его было достаточно просто. Но в свое время оно стало поворотным пунктом в развитии науки, превратившейся в поведенческий анализ, и доктор Брассел, позднее сотрудничавший с Департаментом полиции Бостона в деле о Бостонском душителе, выступил настоящим первопроходцем в данной области.
Хотя его часто называют дедукцией, на самом деле метод, которым пользовались вымышленные Дюпен и Холмс, а также настоящий доктор Брассел и те, кто последовал за ним, был скорее индуктивным – исследованием отдельных элементов преступления и построением на этом основании более широких заключений. Когда я в 1977-м пришел в Куантико, инструкторы в отделе поведенческих наук, в том числе его основатель Говард Тетен, начинали применять идеи доктора Брассела к расследованиям, о которых им сообщали полицейские, посещавшие курсы Академии ФБР. Но в те времена это было сродни гаданию – их выводы не подкреплялись научными исследованиями. Таково было положение, когда я включился в работу отдела.
Я говорил о том, как важно для нас иметь возможность примерить на себя шкуру убийцы и его образ мысли. Благодаря своим исследованиям мы установили, что не менее важно – хотя болезненно и мучительно – примерять на себя и роль жертвы. Только владея обоснованными предположениями о том, как конкретная жертва могла отреагировать на страшные вещи, происходившие с ней, мы могли по-настоящему понять поведение и реакции преступника.
Чтобы узнать преступника, посмотри на преступление.
В начале 1980-х из департамента полиции небольшого города в Джорджии к нам поступило тревожное дело. Симпатичная четырнадцатилетняя девочка, участница команды болельщиц местной старшей школы, была похищена с остановки школьного автобуса в ста ярдах от ее дома. Тело жертвы, частично одетой, нашли несколько дней спустя в уединенной аллее, где любили встречаться парочки, примерно в десяти милях от городка. Девочка подверглась сексуальному насилию; причиной смерти являлся удар тупым предметом по голове. Рядом лежал большой камень с запекшейся кровью.
Прежде чем приступить к анализу, я решил как можно больше узнать о жертве. Мне удалось выяснить, что она, хотя была очень привлекательной, выглядела на свои четырнадцать лет, а не на двадцать один, как многие девочки-подростки. Все, кто ее знал, уверяли меня, что она не была распущенной или излишне кокетливой, никогда не употребляла наркотики или алкоголь и со всеми держалась дружелюбно. В отчете о вскрытии упоминалось, что до изнасилования жертва была девственницей.
Все это было ценнейшей информацией для меня, потому что с ее помощью я мог понять, как жертва могла вести себя в момент похищения, а затем сделать выводы, как преступник реагировал на ее действия в их общей ситуации. Я сделал вывод, что убийство не было запланированным, а являлось спонтанной реакцией на удивление (спровоцированное извращенными представлениями нападавшего о себе) от того, что девочка не встретила его с распростертыми объятиями. Это приблизило меня к пониманию личности убийцы, и в составленном профиле я рекомендовал полицейским сосредоточиться на мужчине, подозреваемом в изнасиловании, которое было совершено в другом городке, неподалеку, годом ранее. Понимание жертвы помогло мне также разработать для полиции стратегию допроса этого подозреваемого, который, как я и предсказывал, ранее уже проходил проверку на детекторе лжи. В дальнейшем я еще расскажу об этом захватывающем и душераздирающем деле подробнее. Сейчас же достаточно будет упомянуть, что тот человек признался и в убийстве, и в предыдущем изнасиловании. Его приговорили к казни, и сейчас он находится в камере смертников.
Когда мы в академии обучаем элементам криминального профилирования и анализа агентов ФБР и сотрудников правоохранительных органов, то стараемся заставить их думать обо всей истории преступления в целом. Мой коллега Рой Хейзелвуд, много лет преподававший этот курс, прежде чем уйти в отставку в 1993-м, разбивал анализ на три вопроса и три фазы – что, почему и кто.
Что произошло? Сюда относится все, что имеет значение с точки зрения поведения преступника.
Почему это произошло именно так? Почему, к примеру, труп посмертно изуродовали? Почему не взяли ничего ценного? Почему не было взлома с проникновением? Каковы причины всех значимых поведенческих реакций в процессе совершения преступления?
И это, наконец, приводит нас следующему.
Кто мог совершить данное преступление по данным причинам?
Вот какую задачу мы ставим перед собой.
Глава 2Фамилия моей матери была Холмс
Девичья фамилия моей матери была Холмс, и мои родители чуть было не выбрали для меня такое же второе имя вместо более прозаичного Эдвард.
Помимо этого, если оглянуться назад, мало что в моих ранних годах указывало на будущее охотника за разумом или криминального профайлера.
Я родился в Бруклине, Нью-Йорк, на границе с Куинсом. Мой отец Джек был печатником в «Бруклин игл». Когда мне было восемь, он, обеспокоенный ростом преступности, перевез нас в Хэмпстед, на Лонг-Айленде, где стал председателем лонг-айлендского профсоюза типографов. У меня одна сестра, Арлен, на четыре года старше, и с самого детства она была звездой нашей семьи – и в учебе, и в спорте.
Я в учебе не блистал – получал обычно тройки-четверки, – но был вежливым и дружелюбным, поэтому учителя в начальной школе Ладлама меня любили, несмотря на слабую успеваемость. Больше всего меня интересовали животные, и в разное время я держал собак, кошек, кроликов, хомячков и змей – мама терпела их только потому, что я говорил, будто хочу стать ветеринаром. Раз уж мое увлечение было связано с будущей карьерой, она старалась его поддерживать.
В школе у меня проявилась способность рассказывать истории, в значительной степени повлиявшая на мой выбор профессии следователя. Детективам и криминалистам постоянно приходится на основе разрозненных и внешне не связанных между собой улик строить цельный нарратив, поэтому способность к сторителлингу в нашем деле – важный талант. Особенно это касается расследований убийств, где жертва не может рассказать свою историю.
В те времена я часто использовал свой талант, чтобы не делать домашних заданий. Помню, однажды, в девятом классе, я поленился и не прочел роман для устного пересказа в классе. Поэтому, когда пришла моя очередь (до сих пор не понимаю, как у меня хватило дерзости так поступить), я выдумал название несуществующего романа, сочинил фамилию несуществующего автора и начал рассказывать историю группы туристов, сидевших как-то ночью вокруг костра.
Я придумывал на ходу, а сам прикидывал: сколько еще я смогу продолжать? Уже появился медведь, подкрадывавшийся к туристам и готовый напасть, – и в этот момент я потерял нить событий. Я сбился и был вынужден признаться учителю, что все сочинил. Наверное, во мне заговорила совесть: все-таки я не закоренелый преступник. И вот я стою, признавшись в мошенничестве, понимая, что сейчас буду унижен на глазах у одноклассников, и представляю себе, что скажет мама, когда узнает.