желанного ребенка, которого только что родила жена Чендлера.
И как часто бывает, когда дело уже почти раскрыто, узнав детали убийства, объявилась еще одна жертва. Женщина с подругой познакомились с мужчиной, подходящим под описание Чендлера, который предложил им прокатиться на его лодке по Тампа-Бэй. Подруга почуяла неладное и отказалась, поэтому та женщина поехала одна.
Когда они отошли на достаточное расстояние от берега, он попытался ее изнасиловать. Она стала сопротивляться, но он пригрозил:
– Не ори, а то замотаю рот скотчем, привяжу шлакоблок на шею и утоплю!
Оба Чендлер был арестован, осужден и признан виновным в убийстве Джоан, Мишель и Кристи Роджерс. Ему вынесли смертный приговор.
Его жертвы были обычными доверчивыми людьми, и он выбрал их практически случайно. Иногда выбор и правда полностью случаен, и это доказывает, что любой человек действительно может стать жертвой. В ситуациях, подобных этой, как в деле Роджерс, проактивные техники играют огромную роль.
В конце 1982 года в Чикаго и окрестностях стали загадочным образом скоропостижно умирать люди. Полиция довольно быстро установила связь между этими смертями и их причину: все жертвы принимали капсулы тайленола, отравленные цианидом. Как только капсула растворялась в желудке, наступала смерть.
Эд Хэгарти, ОСА Чикаго, попросил меня включиться в расследование. Раньше я не занимался отравлениями продуктов, но полагал, основываясь на тюремных интервью и поисках других преступников, что к отравителю применяются те же правила. В ФБР то дело окрестили тайленоловыми убийствами.
Первой проблемой, стоявшей перед следователями, был случайный характер отравлений. Поскольку преступник не нацеливался на конкретную жертву и не присутствовал на месте преступления, тот тип анализа, которым мы обычно занимаемся, был здесь неприменим.
Убийства как будто не имели мотива – точнее, не мотивировались традиционными, хорошо всем знакомыми причинами вроде любви, ревности, алчности или мести. Отравитель мог иметь зуб на компанию «Джонсон и Джонсон», любую из аптек, торгующих продуктом, или общество в целом.
Я ставил эти отравления в один ряд с закладкой взрывных устройств или бросанием камней с моста по машинам, проезжающим внизу. Во всех этих преступлениях убийца не видит лица жертвы. Мне представлялось, что наш преступник – как Дэвид Берковиц, стрелявший по темным машинам, – стремится скорее выплеснуть гнев, чем убить конкретную жертву. Если бы он увидел лица жертв, в нем могла бы пробудиться совесть.
С учетом схожести с другими трусливыми преступлениями, направленными против случайных жертв, я считал, что и НС будет того же типа. Хотя он и выбрал отравление – нетипичный способ убийства, – его профиль был нам хорошо знаком. Наши исследования показали, что людьми, убивающими тайно и не стремящимися к огласке, обычно движет гнев. Я полагал, что у этого человека случаются периоды тяжелой депрессии и он – неадекватная, потерявшая всякую надежду личность, пережившая множество поражений в учебе, на работе и в отношениях.
Статистически он вписывался в категорию «ассасинов», или убийц-фанатиков: это белый мужчина около тридцати лет, одиночка, ведущий ночной образ жизни. Он мог посещать дома жертв или их могилы и оставлять там что-нибудь от себя. Я ожидал, что работа у него такая, в которой он, насколько это возможно, чувствует свою власть и влияние: например, он водитель скорой помощи, охранник или помощник полицейского. У него мог быть и опыт военной службы в сухопутных или десантных войсках.
Я предполагал, что в прошлом он мог проходить психиатрическое лечение и с тех пор принимать лекарства, выдающиеся по рецепту, чтобы контролировать свою проблему. Его машине по меньшей мере лет пять, она не в лучшем состоянии, но олицетворяет власть и влияние – например, это те модели «Форда», которые закупают полицейские департаменты. Примерно в период первого отравления – 28 или 29 сентября – он испытал сильный стресс, за который мог обвинять общество в целом, отчего его гнев стал еще сильнее. Как только об отравлениях узнали, он мог начать обсуждать их со случайными собеседниками в барах и аптеках, а то и с полицией. Власть, которую он чувствовал, совершая преступления, льстила его эго, соответственно, он мог вести дневник или хранить вырезки из газет.
Я сказал полиции, что он, скорее всего, писал людям у власти – президенту, директору ФБР, правительству, мэру, – жалуясь на некую несправедливость в его адрес. Поначалу он подписывался собственным именем. Время шло, ожидаемой реакции на свои жалобы он не получил и оскорбился от такого игнорирования. Убийства случайных жертв являются для него местью всем, кто не воспринял его всерьез.
Наконец, я предупреждал не сильно упираться в конкретно тайленол – на дело следовало смотреть шире. Тайленол – популярное лекарство, и капсулы с ним легко открываются. Возможно, убийца выбрал его, потому что ему понравилась упаковка, а не из-за какой-то особой ненависти к компании «Джонсон и Джонсон».
Как всегда бывает с серийными подрывниками, поджигателями и прочими подобными преступниками, в таком большом городе, как Чикаго, множество людей вписывались в профиль. Поэтому, как в деле Роджерс, лучше было сосредоточиться на проактивных техниках. Полиции следовало продолжать давить на НС, не давая ему прийти в себя. Для этого я предлагал публиковать только оптимистические заявления. Одновременно я предупредил, чтобы его не называли сумасшедшим – к сожалению, эта ошибка уже была допущена.
Но еще важнее было сориентировать прессу так, чтобы она публиковала больше статей, рассказывающих о жертвах, ведь сама природа преступлений свидетельствовала, что для НС они обычные пешки. В частности, я подумал, что мы внушим ему чувство вины, опубликовав статью с портретом двенадцатилетней девочки, жертвы отравления, и так доберемся до него.
Вспомнив о приеме, уже опробованном в Атланте и деле Шери Смит, я предложил устроить ночное дежурство на могилах некоторых жертв, которые, по моему мнению, НС мог посетить. Я полагал, что преступник может испытывать муки совести, и советовал упирать в прессе на разные даты и годовщины, связанные с убийст-вами.
Я предлагал подтолкнуть его к посещению конкретных магазинов – точно так же мы в Милуоки и Детройте «направляли» грабителей в конкретные отделения банков, где их уже поджидали. Например, из полиции могла «просочиться» информация, что в одном из магазинов принимают особые меры для защиты покупателей. Я считал, что наш убийца наверняка захочет посетить этот магазин, чтобы воочию увидеть последствия своих действий. Вариантом той же тактики могла стать статья о заносчивом управляющем аптекой, который самоуверенно заявлял всем и каждому: он обеспечил своему заведению такую степень защиты, что Тайленоловый отравитель не испортит ни одного товара на его полках. Можно было также отправить полицию и агентов ФБР «по наводке» осмотреть какую-нибудь аптеку, широко осветив это в прессе. Пускай тревога окажется ложной, но потом полицейское начальство на камеру заявит, что предотвратило очередное отравление тайленолом – все благодаря своим разведывательным способностям. Преступник воспримет это как вызов, который вряд ли сможет обойти стороной.
Хорошо будет найти какого-нибудь сердобольного психиатра, который даст интервью, где выразит сочувствие к НС, провозгласит его жертвой общественного строя и тем самым предоставит ему сценарий, позволяющий сохранить лицо. НС может позвонить ему в офис или проехать мимо на машине, попав в нашу ловушку.
Кроме того, я думал, что, если призвать на помощь полиции добровольцев для обработки поступающих на горячую линию звонков, убийца, скорее всего, вызовется помогать. Устрой мы что-то подобное в Атланте, мне думается, мы увидели бы там Уэйна Уильямса. Тед Банди в свое время был волонтером в центре помощи жертвам изнасилований в Сиэтле.
Полиция всегда с настороженностью относилась к слишком тесным связям со СМИ – будь то сотрудничество или использование их в своих целях. В начале 1980-х, когда профилирование было еще в новинку, меня вызвали в штаб-квартиру на заседание с юристами отдела криминальных расследований – отчитаться о моих проактивных техниках.
– Джон, ты же не врешь прессе, да?
Я привел им в пример то, как недавно сработал мой проактивный подход в работе с прессой. В Сан-Диего в горах нашли тело девушки, изнасилованной и задушенной, с собачьим ошейником и поводком на шее. Ее машина была обнаружена поблизости на шоссе. Судя по всему, у нее закончился бензин и убийца подобрал ее – прикинувшись добрым самаритянином или насильно, – после чего увез на то место, где труп и нашли.
Я предложил полиции выдавать информацию прессе в особом порядке. Во-первых, они должны описать преступление и сделанный нами анализ. Во-вторых, подчеркнуть, что к расследованию привлечено ФБР, а не только местные власти, и заявить: «Даже если потребуется двадцать лет, мы все равно найдем этого парня!» В-третьих, на такой оживленной дороге, как та, где у девушки закончился бензин, кто-нибудь обязательно должен был что-то видеть. Я хотел, чтобы в третьей истории говорилось: если вы видели кого-то или что-то подозрительное примерно во время похищения, полиция просит немедленно сообщить эту информацию.
Я рассуждал так: если убийца подумает, что кто-нибудь мог его видеть (а его почти точно видели), он захочет обезопасить себя и объяснить свое присутствие на месте преступления. Он объявится и сочинит что-нибудь вроде: «Я проезжал мимо и увидел, что она застряла. Я притормозил и спросил, не помочь ли чем, но она сказала, что все в порядке, поэтому я поехал дальше».
Полиция регулярно обращается к СМИ за помощью, не задумываясь о проактивных техниках. Могу себе представить, скольких преступников она упускает, просто не зная, на что обратить внимание. Кстати, настоящим свидетелям не стоит бояться, что они окажутся под подозрением, рассказав свою историю. Подозревать вас никто не будет, но вы можете помочь остановить настоящего злодея.