– Свободу Анджеле Дэвис!
– Свободу Анджеле Дэвис? Что за «свободу Анджеле Дэвис»?
Его требование стало шоком для большинства сотрудников правоохранительных органов, работавших над тем делом. В прошлом Трэпнелла не было ничего, указывающего хоть на малейшую связь с радикальными воззрениями молодой чернокожей преподавательницы из Калифорнии. Он вообще не интересовался политикой, а теперь – нате вам! – хотел, чтобы Анджелу Дэвис освободили из тюрьмы. Наверняка парень съехал с катушек. Это было единственным логическим объяснением.
Позднее, когда он уже сдался и был осужден, я опрашивал его в федеральной тюрьме в Мэрионе, Иллинойс, и задал вопрос о том требовании.
Он ответил что-то вроде: «Когда стало ясно, что сбежать не получится, я подумал: в тюрьме мне придется несладко. Ну и решил: если показать большим черным парням, что я – политзаключенный, можно будет чуть меньше бояться за свою задницу в душевой».
Трэпнелл не только пребывал в здравом рассудке, но еще и планировал наперед – полная противоположность сумасшествию. Мало того, он даже написал мемуары под названием «Лис тоже сумасшедший». Эта крупица информации позволила нам значительно усовершенствовать стратегию переговоров. Если преступник выдвигает какое-то совершенно безумное требование, это означает, что у себя в голове он уже признал, что поимки не избежать, и переговорщик может действовать соответственно.
Трэпнелл сказал кое-что еще, показавшееся мне очень, очень интересным. Он заявил, что, если я ему дам текущее издание ДСР, «Диагностического и статистического руководства по психическим заболеваниям», и ткну пальцем в любое указанное там заболевание, на следующий день он убедит какого угодно психиатра, что страдает от этого самого заболевания. Конечно, Трэпнелл был куда сообразительнее Шоукросса. Тем не менее тот прекрасно понимал, что, претендуя на УДО, лучше бы убедить мозгоправа, что ты полностью исцелился и нисколько не интересуешься растлением маленьких мальчиков, а чтобы присяжные признали тебя невменяемым, стоит изобразить перед ними кататонический ступор.
Долгое время правоохранительные органы полагались на ДСР в определении того, что является серьезным психическим расстройством, а что нет. Но большинство из нас считали это руководство не подходящим для своей деятельности. Вот почему мы приняли решение разработать «Руководство по классификации преступлений» (РКП), опубликованное в 1992 году. В основу этой книги легла моя докторская диссертация. Ресслер, Энн Берджесс и ее муж Аллен, профессор менеджмента из Бостона, стали моими соавторами. Свой вклад внесли и другие сотрудники отдела содействия расследованиям, включая Грега Купера, Роя Хейзелвуда, Кена Лэннинга, Грега Маккрэри, Джуда Рея, Пита Смерика и Джима Райта.
В РКП мы постарались организовать и классифицировать тяжкие преступления по их поведенческим характеристикам и объяснить их с точки зрения, недоступной для классического психологического подхода ДСР. Например, в ДСР вы не найдете сценария убийства, в котором обвиняли О. Дж. Симпсона. А в РКП он есть. В целом мы постарались отделить зерна от плевел в том, что касается поведенческих паттернов, и помочь следователям и правоохранительному сообществу разобраться, какие из них принимать в расчет, а какие нет.
Естественно, подсудимые и их адвокаты сошлются на что угодно, лишь бы избежать ответственности за свои поступки. В составленном командой защиты Шоукросса длинном списке факторов, сделавших его невменяемым, было посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) после Вьетнама – однако разбирательство показало, что Шоукросс даже не участвовал в боях. Собственно, этот прием был не нов; его неоднократно использовали ранее. Дуэйн Сэмплз, вскрывший животы двум женщинам в Сильвертоне, Орегон, ночью 9 декабря 1975 года, тоже ссылался на ПТСР в рамках защиты. Из двух его жертв одна осталась в живых, но я видел фотографии с места преступления. Обе выглядели как трупы после вскрытия. Роберт Ресслер установил, что Сэмплз тоже не видел боев, несмотря на его заявления. Зато за день до нападения он написал длинное письмо о своей давней фантазии вскрыть и выпотрошить красивую обнаженную женщину.
В 1981 году Ресслер ездил в Орегон помочь обвинению объяснить, почему губернатору не стоит разрешать выпустить Сэмплза по УДО. Его аргументы сработали, хотя десять лет спустя Сэмплза все же освободили.
Был ли Сэмплз невменяем? Может, он впал во временное помешательство, когда резал тех двух женщин? Естественной тенденцией будет считать, что любой, кто совершает столь жуткие, извращенные преступления, просто-напросто «больной». И я не стану с этим спорить. Вопрос в том, сознавал ли он, что поступает плохо. И сделал ли выбор в пользу этого «плохо»? Вот что я считаю наиболее важным.
Суд над Артуром Шоукроссом в окружном суде Рочестера продолжался больше пяти недель, за которые прокурор Сирагуза продемонстрировал куда более глубокие и полные представления о судебной психиатрии, чем я видел даже у врачей. В ходе процесса, транслировавшегося по телевидению, он стал местным героем. Присяжным понадобилось менее одного дня, чтобы признать Шоукросса виновным в убийстве второй степени по всем обвинениям. Судья постарался сделать так, чтобы Шоукроссу больше никогда не предоставилась возможность повторить свои преступления: отправил его в тюрьму на двести пятьдесят лет.
Это подводит нас к еще одному аспекту защиты со ссылкой на невменяемость, о котором обычные люди мало задумываются: присяжным она не нравится, и они на нее не покупаются.
А не покупаются они на нее, на мой взгляд, по двум причинам. Во-первых, чтобы не подкреплять убеждение, будто убийцу настолько тянуло совершить преступление, что у него просто не осталось выбора. Здесь я бы напомнил, что на моем веку еще ни у одного серийного убийцы эта тяга не была настолько сильна, чтобы убить кого-нибудь на глазах у офицера полиции в форме.
Во-вторых, присяжные не покупаются на невменяемость подсудимого по еще более очевидной причине: после всех юридических, психиатрических и академических споров, когда наконец решается его судьба, присяжные инстинктивно понимают: этот человек опасен. Что бы достойные мужчины и женщины, граждане Милуоки, ни думали о Джеффри Дамере – был он в здравом уме или нет, – они не собирались доверять свое будущее (и будущее их сообщества) какому-то психиатрическому учреждению, предоставив ему самому определять, какой строгости режим выбрать для осужденного и когда отпустить его на свободу. Если они посадят его в тюрьму, там за ним присмотрят гораздо лучше.
Я не хочу сказать, что психиатры и другие специалисты по психическому здоровью только и делают, что отпускают опасных преступников на свободу и возвращают в общество, чтобы те продолжали бесчинствовать в нем. Но я считаю, что в большинстве случаев – по моему опыту – эти люди не видят достаточно того, что видим мы, чтобы выносить обоснованные суждения. Даже если у них есть судебный опыт, он ограничен какой-нибудь определенной областью, на которую они и полагаются.
Одним из моих первых дел как профайлера было убийство пожилой женщины Анны Берлинер в ее доме в Орегоне. Местная полиция проконсультировалась с клиническим психологом насчет типа НС, который им следовало искать. Среди прочих травм у нее было обнаружено четыре проникающих ранения в грудную клетку остро заточенным карандашом. Психолог до этого опрашивал более пятидесяти человек, обвиненных или признанных виновными в убийствах. Большинство этих опросов проходило в тюрьме. Основываясь на своем опыте, он предсказал, что убийцей окажется человек, уже отбывавший наказание, возможно наркодилер, потому что только в тюрьме заточенный карандаш считается смертельным оружием. Обычному человеку, рассуждал он, не придет в голову использовать карандаш для нападения на кого-либо.
Когда полицейские обратились ко мне, я выразил прямо противоположное мнение. Судя по возрасту и уязвимости жертвы, чрезмерной жестокости убийства, совершенного в дневное время, и отсутствию признаков ограбления, я решил, что тут действовал неопытный малолетний правонарушитель. На мой взгляд, он вряд ли обдумал применение карандаша в качестве оружия – тот просто оказался под рукой. Убийцу поймали – это был шестнадцатилетний мальчишка, явившийся к жертве с целью сбора средств на пеший марафон, в котором на самом деле он не собирался участвовать.
Ключевым моментом в этом преступлении стало для меня то, что все поведенческие улики указывали на неуверенность убийцы в себе. Бывший зэк, нападая на пожилую женщину в ее доме, держался бы куда уверенней. По какому-то одному вещественному доказательству (вроде афроамериканского волоса в деле Франсин Элвисон) нельзя составить цельную картину. В случае с убийством Анны Берлинер карандаш мог завести следствие в направлении, противоположном истине.
Наиболее сложным для меня и моих сотрудников вопросом всегда является то, опасен ли какой-то конкретный человек или станет ли он опасен в будущем. В формулировке психиатров – «представляет ли он опасность для себя или других».
Около 1986 года в ФБР обратились насчет пленки, отправленной из Колорадо в фотолабораторию для проявки. На фотографиях был мужчина около тридцати лет, в камуфляже, позировавший на заднем бампере своего пикапа с винтовкой, и кукла Барби, которую он подвергал разным пыткам и увечьям. Само по себе это не было нарушением закона, и я предполагал, что криминальной истории у мужчины нет. Но я также предупредил, что в его возрасте фантазии, которые он разыгрывал с куклой, скоро перестанут его удовлетворять. Они будут развиваться. По фотографиям нельзя было сказать, насколько большую роль они играют в его жизни, но, раз он пошел ради них на определенные усилия, некоторое значение они имели. Я сказал, что за этим парнем стоит последить и допросить его, потому что его случай может быть опасным. Вряд ли психиатр взглянул бы на него под тем же ракурсом.
Каким бы странным ни выглядел тот инцидент, я могу перечислить немало таких «случаев с Барби» за свою карьеру – все с участием взрослых мужчин. Один парень на Среднем Западе утыкивал кукол целиком иголками и бросал на территории местного психиатрического госпиталя. Обычно подобные проявления связывают с сатанинскими культами, вуду или колдовством, но тут не было ничего подобного. Он не прикрепил к кукле бумажку с именем, что указывало бы на конкретного человека. Речь шла об общей склонности к садизму, характерной для тех, кто испытывает проблемы с женщинами.