Еще находясь на службе, я получил степень бакалавра и поступил на магистерскую программу по психологии труда. Теперь мне приходилось жить на пособие демобилизованного в подвальной квартирке без окон за семь долларов в неделю в Кловисе, сражаясь с полчищами водных клопов размером с ладонь, которые переходили в атаку всякий раз, как я возвращался домой и включал свет. Не имея больше доступа к инфраструктуре базы, я вступил в дешевый обшарпанный спортивный клуб, атмосфера и декор которого роднили его с моим жилищем.
Осенью 1970-го я познакомился в клубе с парнем по имени Фрэнк Хейнс, оказавшимся агентом ФБР. Он работал в одиночку агентом-резидентом в Кловисе. Мы подружились, тренируясь вместе. Он слышал обо мне от вышедшего в отставку командующего базой и начал уговаривать подать заявление в Бюро. Честно говоря, я никогда не рассматривал для себя карьеру в правоохранительных органах. По окончании университета я планировал заниматься психологией: работа в большой компании, решение вопросов с персоналом, психологическая помощь и минимизация стресса гарантировали мне обеспеченное, предсказуемое будущее. Единственным моим контактом с ФБР был случай в Монтане, когда украли сундук, который я послал домой. Один из местных полевых агентов допросил меня, подозревая, что я мог это подстроить, чтобы получить страховку. Но подозрение не подтвердилось, и если ФБР занималось подобными делами, то работа в нем меня не привлекала.
Однако Фрэнк настаивал, считая, что из меня выйдет хороший спецагент, и продолжал подталкивать меня. Несколько раз он приглашал меня на ужин, познакомил с женой и сыном, показал свой пистолет и чек с зарплатой – у меня не было ни того ни другого. Приходилось признать, что Фрэнк по сравнению со мной жил как король. Так что я решил попытаться.
Фрэнк остался в Нью-Мексико, и годы спустя наши пути пересеклись, когда я приехал свидетельствовать в суде: женщину жестоко убили, а тело сожгли, чтобы замести следы. Но осенью 1970-го я о таком и помыслить не мог.
Фрэнк отослал мое заявление в полевой офис в Альбукерке. Оттуда мне пришли тесты на знание законов для кандидатов без юридического образования. Несмотря на спортивные достижения и накачанные мышцы, мои 99 килограммов веса на десять превышали норму при росте метр девяносто по стандартам ФБР. Единственным сотрудником Бюро, которому позволялось превышать весовые стандарты, был его легендарный директор Джон Эдгар Гувер собственной персоной. Две недели я сидел на одном желатине и вареных яйцах, чтобы сбросить вес. Мне пришлось трижды постричься, прежде чем я стал достаточно презентабельным для фото на удостоверение.
И вот в ноябре я получил пробное назначение и стартовую зарплату в 10 869 долларов. Наконец-то я выбрался из своей угнетающей подвальной комнаты без окон. Интересно, что я подумал бы тогда, узнав, что большую часть своей карьеры в Бюро проведу в другом подвальном помещении без окон, изучая куда более угнетающие истории.
Глава 3Ставки на дождевые капли
Пробуют многих, отбирают единиц.
Это постоянно напоминали нам, новобранцам. Почти все, заинтересованные в карьере в правоохранительных органах, мечтают стать специальными агентами Федерального бюро расследований, но только лучшим предоставляется эта возможность. Долгая и внушающая гордость история организации восходит к 1924 году, когда малоизвестный юрист при правительстве по имени Джон Эдгар Гувер был поставлен во главе коррумпированного, недофинансированного и плохо управляемого Бюро. И тот же самый мистер Гувер – которому на момент моего поступления было семьдесят пять лет – продолжал управлять безмерно уважаемым органом, которым оно стало, причем управлять железной рукой. Поэтому все мы знали: подвести Бюро нельзя.
Телеграмма от директора приказывала мне явиться в кабинет 625 в старое здание Почты США на Пенсильвания-авеню в Вашингтоне к девяти утра 14 декабря 1970 года, чтобы начать курс обучения, длящийся четырнадцать недель, в ходе которого я должен был превратиться из обычного гражданина в специального агента ФБР. Для этого я приехал к родителям на Лонг-Айленд; отец так гордился мной, что поднял перед домом американский флаг. С учетом моих занятий в предыдущие несколько лет у меня не было приличной гражданской одежды, поэтому отец купил мне три официальных темных костюма – синий, черный и коричневый, – белые сорочки и две пары ботинок, черные и коричневые. Потом он сам отвез меня в Вашингтон, чтобы я ни в коем случае не опоздал в первый день на работу.
С порога нас стали погружать в ритуалы и традиции ФБР. Специальный агент, проводивший церемонию присяги, велел нам поднести к глазам свои золотые значки и смотреть на них, произнося текст. Мы все говорили хором, глядя на женщину с повязкой на глазах и с весами в руке, торжественно клянясь защищать Конституцию США от поползновений врагов, внутренних и внешних. «Ближе держите! Ближе!» – напоминал специальный агент, пока нам не пришлось таращиться на значки перед самым своим носом.
Мой класс новобранцев состоял исключительно из белых мужчин. В 1970-х чернокожих агентов-мужчин в ФБР были считаные единицы, а женщин не было совсем. Так продолжалось весь срок правления Гувера, и даже из могилы он продолжал оказывать на Бюро свое потустороннее, но мощное влияние. Большинству мужчин было от двадцати девяти до тридцати пяти лет, поэтому я в свои двадцать пять был одним из самых младших.
Нас наставляли проявлять бдительность и беречься советских агентов, которые попытаются скомпрометировать нас и выведать наши секреты. Эти агенты могли быть повсюду. Наиболее настороженно следовало относиться к женщинам. Промывание мозгов оказалось столь эффективным, что я отменил свидание с одной исключительной красавицей, работавшей в том же здании, которая сама пригласила меня на ужин. Я боялся, что это подстава и что меня проверяют.
Академия ФБР на военно-морской базе в Куантико, Вирджиния, еще не была до конца достроена и не действовала в полную силу, поэтому там мы проходили только физическую и стрелковую подготовку, а в классе занимались в здании старой почты в Вашингтоне.
Первое, что внушают каждому новичку, – агент ФБР стреляет только с целью убить. Соображения, на которых основана эта политика, простые: если ты берешься за оружие, ты уже принял решение стрелять. А если ты принял это решение, ситуация достаточно серьезная, чтобы оправдать стрельбу, соответственно, достаточно серьезная и для того, чтобы лишить кого-то жизни. В моменте у тебя нет роскоши планировать свой выстрел или времени предаваться ментальным упражнениям; пробовать просто остановить противника или свалить с ног – слишком рискованно. Нет смысла рисковать – ни собой, ни потенциальной жертвой.
Нас обучали уголовному праву, анализу отпечатков, расследованию преступлений – насильственных и интеллектуальных, техникам ареста, обращению с оружием, рукопашному бою и истории роли Бюро в правоохранительной сфере. Предмет, который мне больше всего запомнился, мы проходили в самом начале курса; он назывался «обращение с ругательствами».
– Двери закрыли? – спросил инструктор, после чего раздал нам всем список. – Я хочу, чтобы вы как следует запомнили эти слова.
В списке, насколько я помню, содержались такие жемчужины англосаксонского лексикона, как говно, трахать, куннилингус, минет, член и членоголовый. От нас требовалось выучить список наизусть, чтобы, встретившись с этими словами в работе – например, во время допроса подозреваемого, – мы знали, как поступить. А именно: проследить, чтобы любые отчеты, содержащие эти слова, были переданы стенографистке непристойностей – я не шучу! – а не обычной секретарше. Стенографистками непристойностей работали женщины постарше, зрелые и закаленные, способные лучше справляться с шоком от подобных словечек и фраз. Помните, в те времена в Бюро работали мужчины, да и общество в 1970-х было чувствительней, чем сегодня, по крайней мере в гуверовском ФБР. Нам даже дали тест на правописание этих слов, после чего листы собрали и – предполагаю – измельчили, прежде чем выбросить в корзину.
Несмотря на подобные глупости, мы все идеализировали свою будущую работу – борьбу с преступностью – и считали, что внесем в нее весомый вклад. Примерно на половине курса подготовки меня вызвали в офис заместителя директора по обучению Джо Каспера – одного из доверенных лейтенантов Гувера. Люди в Бюро называли его Добрый Призрак, но прозвище было ироническим, а не дружеским. Каспер сказал мне, что я хорошо справляюсь в большинстве областей, но отстаю по «внутриорганизационной коммуникации» – методологии и номенклатуре, с помощью которой общаются между собой разные отделы Бюро.
– Что ж, сэр, я хочу быть лучшим, – ответил я. О чересчур ретивых новобранцах говорили, что у них «синий огонь из задницы»; это могло помочь в продвижении, но также делало тебя меченым. Если «синий» преуспевал, его ждала великолепная карьера. Но если он допускал промашку, его падение обсуждалось очень долго и широко.
Каспер, может, был грубоват, но отличался прозорливостью; за долгое время работы он повидал «синих» в огромных количествах.
– Хочешь быть лучшим? Вперед!
Он всучил мне толстенный том с терминологией и приказал выучить ее всю к возвращению с рождественских каникул.
Чак Ландсфорд, один из двух наших консультантов в академии, прознал о том, что случилось, и подошел ко мне.
– Что ты ему сказал? – спросил он.
Я объяснил.
Чак закатил глаза. Мы оба знали, что это мне аукнется.
На каникулы я поехал домой к родителям. Пока остальные члены семьи праздновали, я сидел с головой погрузившись в изучение терминологии. Каникулы не удались.
Когда в начале января я вернулся в Вашингтон, все еще горящий «синим огнем», мне пришлось пройти письменный тест по изученной информации. Не могу выразить, какое облегчение я испытал, когда другой наш консультант, Чарли Прайс, сказал, что я выполнил его на 99 процентов.