быть Дезсталкером, и разговор был окончен. Вообще Оуэну и Джилю всегда было тяжело разговаривать. Слишком из разных времен и разной среды они происходили, хотя носили одно и то же имя, и казалось, что единственно у них общее – это Восстание. Джиль одно время старался играть по отношению к Оуэну роль отца – после того как ему пришлось убить своего побочного сына, настоящего Драма, но Оуэн сразу положил этому конец. Хватало с него одного отца, который управлял его жизнью. Он теперь был сам себе хозяин, и пусть его жизнь оказалась не такой, какой он ожидал или хотел бы, это все равно была его жизнь, и он ревниво охранял ее от вмешательства.
И помимо всего прочего где-то на заднем плане мыслей Оуэна ворочалась мысль, которая никак не хотела замолчать. Он часто думал, что Джиль слишком хорошо информирован о текущей ситуации для человека, который, как считалось, девятьсот сорок три года провел в стазисе... но сейчас он отбросил эту мысль и присоединился к своему предку у экрана.
– Каково вернуться домой после столь долгого отсутствия? – спросил Оуэн вполголоса. – То, чего ты ожидал?
– Нет, – тоже вполголоса ответил Джиль и отвернулся от экрана. – Я не видел Голгофу уже почти тысячу лет, а кажется, это было вчера. Все, кого я здесь знал и любил, давно умерли и обратились в прах. Голгофа кишит эсперами и клонами. Семьи одряхлели, прогнили или выродились, а Империя... Империи, которую я помнил, больше нет. Я как призрак, сражающийся в древней битве призраков, не замечающий, как мир меняется без меня. Империя распадалась еще в мои дни, но мне и не снилось, что она закончится вот так. Даже не знаю, спасать ее или предоставить ее собственной жалкой судьбе. Это какое-то болезненное извращение всего, во что я верил. Но я все исправлю.
Я пробужу людей от кошмара истории и построю заново ту Империю, которая должна быть.
– С небольшой помощью своих друзей, – небрежно заметил Оуэн.
Джиль впервые за время разговора обернулся к нему своим худым бесстрастным лицом.
– Конечно, родич. Один я бы никогда не продвинулся так далеко. Все это сделали возможным ты и твои друзья. И я никогда этого не забуду. А теперь, кажется, время для совещания, пока не началась битва и мы не рванулись в разные стороны. Может быть, нам нескоро придется говорить снова.
– А о чем тут говорить? – спросила Руби, чистя ногти зловещего вида кинжалом. – Мы садимся, убиваем всех, кто одет в мундир, хватаем столько добычи, сколько можем унести, и устраиваем гонку, кто первый убьет Лайонстон. Так я понимаю.
– Есть вещи, которые следует обсудить, – упрямо заявил Джиль. – Безумный Лабиринт изменил нас всех, но каждого по-своему. Согласно докладам, которые вы представили по возвращении – а твоего, Руби, я жду до сих пор, – создается впечатление, что наши... возможности развиваются в различных направлениях. Я научился телепортировать. Оуэн освоил психокинез, Джек и Руби овладели пирокинетическими способностями. А Хэйзел умеет вызывать иные версии себя самой из параллельного течения времени. Я даже не притворяюсь, что понимаю, как это получается. Все это для меня неожиданно.
– А почему бы нам было не измениться каждому по-своему? – спросил Рэндом. – Мы же разные люди. И что мы вообще знаем о Лабиринте? Что это, очевидно, создание пришельцев, и никто не знает, сколько лет ему может быть или каково было его изначальное назначение, и что последний раз, когда люди через него прошли, появились хэйдены. Не так уж много, чтобы строить гипотезы.
– Если только ты не знаешь больше, чем нам говоришь, да, Джиль? – предположила Хэйзел. – Ты ничего от нас не скрываешь?
– Нет, конечно, – ответил Джиль. – Я недолго изучал его, пока меня не загнали на Шандракор, но назначения его я так и не понял. И не уверен, что человек вообще сможет это понять. Теперь Лабиринта больше нет, и я думаю, мы так ничего и не узнаем. Важно лишь то, что каждому из нас был сделан чудесный дар, и испробовать его и понять – это теперь зависит от каждого из нас. Вопреки словам Руби, битва на Голгофе не будет ни легкой, ни простой. У Лайонстон целая армия охранников и много видов вооруженных сил, плюс самые разные неприятные сюрпризы, которые она заготовила как раз на такой случай. Никогда не следует недооценивать паранойю правителя. Лайонстон всегда знала, что может наступить такой день, и можете не сомневаться, что у нее есть сюрпризы, способные нас огорчить.
– Вот черт, – произнесла Хэйзел. – Он говорит речи не короче твоих, Оуэн. Наверняка семейная черта.
– Какой во всем этом смысл? – спросил Джек Рэндом. – Давайте лучше садиться и ввяжемся в драку, пока все не кончилось без нас.
– Смысл тот, – ответил Джиль, – что нам нужно разделиться. Распределить наши способности как можно шире и ударить на Лайонстон со всех сторон.
– Стоп! – сказал Оуэн. – Мы всегда были сильнее всего вместе. Помните тот силовой щит, что мы поставили в мире Вольфлингов? Он смог выдержать выстрел дезинтеграторной пушки почти в упор. А с Хэйзел мы творили чудеса на Мисте. Кто знает, на что мы способны, если ударим вместе?
– Нет времени на эксперименты, – сухо сказал Джиль. – Восстанию мы нужны сейчас. Я это долго обдумывал.
– Не сказав нам ни слова, – заметила Руби.
– Верно, – подтвердил Рэндом. – И когда ты успел все спланировать? Все остальные руки стерли, выполняя свои задачи.
– Я мало времени тратил на сон, – ответил Джиль. – А теперь прошу внимания. Мы должны разделиться на следующие группы...
– Мне это не нравится, – заявила Хэйзел. – Последний раз, когда мы позволили Подполью нас разделить, Дэвид и Саммерайл остались сами по себе. И теперь Дэвид мертв, а Малютка Смерть перекинулся к противнику.
– Мне не хватает Дэвида, – вдруг сказал Оуэн. – Я никогда его толком не знал и сейчас уже не узнаю, но теперь, когда его нет, мне его не хватает. Я – последний прямой потомок. Последний из Дезсталкеров.
– Не это тебя расстраивает, – сказала ему Хэйзел. – Ты злишься, что уничтожен Виримонд и тебе уже не вернуться домой. Ведь именно этого ты всегда хотел от Восстания?
– Не знаю, – ответил Оуэн. – Может быть. Я никогда не хотел быть воином. Я был доволен своей жизнью ученого и историка, без обязанностей и ответственности. Но я бы не вернулся, даже если бы мог. Слишком много я видел. А Дэвид... он был неприятный тип, но что-то в нем было. Я так многому мог бы его научить... а теперь его нет. Убит Китом Саммерайлом. Тем же улыбчивым гадом, который убил моего отца. Как бы ни повернулось дело там, внизу, а Саммерайл – мой.
– Отлично, – одобрительно сказал Джиль. – Ты заговорил, как Дезсталкер. Большой путь ты прошел, историк.
– И если мне не всегда нравится, что я собой сделал, кого мне винить? – продолжал Оуэн. – Иногда мне кажется, что я стал именно тем, чего всегда терпеть не мог. Воин, движимый местью. Пешка в игре моего отца ради ниспровержения императрицы. Очередной варвар у ворот Империи.
Наступило неловкое молчание, которое прервал тревожный звонок экрана. Джиль переключился на новый сигнал, и Голгофа исчезла, сменившись изображением Финли Кэмпбелла, Евангелины Шрек и Джулиана Ская. У них был такой вид, будто они очень спешат.
– Чего вы там застряли? – спросил Финли, не давая себе труда быть вежливым. – Вы здесь нужны прямо сейчас! Тут в Бесконечном Параде все летит к черту, а это единственный город, который мы должны удержать. Сейчас непонятно, на чьей стороне перевес, если он вообще есть. Все наши люди вышли на улицы и делают, что могут, но вы здесь нужны, чтобы скоординировать действия. Одно ваше присутствие вдохновит бойцов. Вы стали героями, легендой – не в последнюю очередь из-за репортажей Тоби Шрека, и за вами люди пойдут туда, куда не пойдут за нами.
– Опиши ситуацию подробнее, – потребовал Джиль. – Кто сейчас побеждает?
– Зависит от того, с кем ты говоришь, – ответила Евангелина. – Структура управления противника распадается невероятно быстро, и мы пытаемся это использовать, но пока что здесь неустойчивое равновесие. Нужна только искра, чтобы воспламенить людей. Но тут еще чертова уйма войск и людей из службы безопасности, и они вооружены куда как лучше наших людей. Так что вы нам нужны. Ваша сила может решить исход всего дела. Видит Бог, как вы нам нужны.
Мы бьемся на стольких фронтах, что трудно добиться серьезного прорыва.
– А что там с хэйденами? – врезался в разговор Оуэн. – Я беспокоюсь, потому что это я пробудил их в их Гробнице в час нужды, но ведь они были официальными Врагами Человечества до появления Шаба. Они прилично себя ведут?
– На удивление да, – ответил Джулиан Скай. – Их корабли бьют лишь по тем целям, которые мы им указываем, а их наземные действия – просто благословение для нас. В половине случаев солдаты не решаются с ними схватиться и бегут. И я их отлично понимаю. Но в целом Измененные ведут себя безупречно. Как нам доложили, они даже берут пленных вместо того, чтобы убивать все, что движется, и это удивило всех. В том числе и пленных. Может быть, они в своей Гробнице обрели Бога. Так что это была одна из лучших твоих идей, Дезсталкер.
– Верно, – подтвердила Евангелина. – Теперь, если вы довольны, вернемся к более срочным делам, а именно – к этой нечестивой каше в Бесконечном Параде...
– Короче, тащите сюда свою задницу, – отрезал Финли. – И поскорее. Мы должны удержать город.
– Понял, – ответил Оуэн. – Сейчас будем. Не для того мы проделали такой путь, чтобы упустить финал.
Финли кивнул и отключился. Не успели еще их серьезные лица погаснуть на экране, как пришел еще один сигнал. Когда новое лицо заполнило экран, все в зале вздрогнули, и все руки инстинктивно метнулись к оружию. С экрана смотрела лобастая лохматая волчья голова с вытянутой мордой и острыми зубами, а над мордой – большие, умные и ошеломляюще свирепые сверкающие глаза. Это был Вольфлинг – последний в своем роду, единственный выживший результат первой попытки Империи создать сверхбойца. Последний из расы, истребленной перепуганным человечеством. Когда-то – с