— Что тебе надо, выродок? — спросил кардинал Кассар.
— Ну, если вам интересно, Кассар, я могу вам это рассказать, но, по правде говоря, вы не в моем вкусе. Я просто намерен соглашаться со всем, что говорит Беатриса.
— Вот уж осчастливил! — фыркнула Беатриса. — Да если ты будешь меня поддерживать, мне никто не поверит! Ты это нарочно делаешь, да, Валентин? Ты намерен разрушить мою жизнь в отместку за то, что я не вышла за тебя замуж.
— Ты разбила мое сердце, — заявил Валентин. — О каком разуме может идти речь, когда сердце мое обливается кровью?
— Да что ты вообще знаешь о разуме, ублюдок? — возмутилась Беатриса. — Лемминги, кидающиеся в море с утесов, и те лучше представляют себе реальный мир! Да и здравого смысла у них побольше.
— Может, вас надо оставить вдвоем? — начал было Беккет, но, встретив взгляд Беатрисы, предпочел замолчать.
— Да я лучше останусь вдвоем с голодной пираньей! Ни с места, генерал! К вам, Кассар, это тоже относится.
Конечно, ваше общество мне отвратительно, но оно все же лучше, чем пребывание в компании с этим генетическим катаклизмом, который почему-то возглавляет семейство Вольфов. Я слыхала, что Департамент здравоохранения решил объявить его свалкой токсичных отходов. Может, тогда мы сумеем вывезти его из обитаемых районов как объект, представляющий угрозу для здоровья населения.
— Ах! — подала голос императрица с Железного Трона. — Вот она — юная любовь…
Неподалеку от трона стоял Грегор Шрек и с ненавистью рассматривал собравшуюся компанию. Он ведь имел полное право стоять рядом с ними и принимать участие в обсуждении, о чем бы они там ни говорили. Ему есть что сказать по любому поводу. Он — глава одного из древнейших в Империи кланов и должен быть на виду. Но все эти грязные предатели оттерли его от Железного Трона и не желают замечать его истинных достоинств. Они даже в лицо ему смеют улыбаться, а за спиной смеются и перешептываются. Но они за это поплатятся. Придет день, и они все заплатят. Все до одного! Впрочем, это может и подождать. Потому что сейчас его мысли занимает только одно: Евангелина. Шрек был вне себя от ярости. Евангелина его бросила! Эта неблагодарная сучка, подстрекаемая толстой коровой Адрианой, посмела ему перечить! Ну ничего, скоро они узнают, что Грегор Шрек никому не спускает обиды. Никто не может похвастаться, что одержал над ним верх, — этих «победителей» давно уже нет в живых. Евангелина думает, что она в безопасности среди своих клонов, экстрасенсов и прочих нелюдей. Что ж, пусть думает. И в подполье есть свои слабые места, а у Шрека достаточно времени, денег и яда, чтобы их нащупать. В конце концов кто-нибудь клюнет на его золото или уговоры, а может, испугается угроз. Так было всегда, так будет и на этот раз. И тогда Евангелине несдобровать.
Люди скоро заметят отсутствие Евангелины. Сначала начнут болтать слуги в Башне Шреков. С этим ничего не поделаешь. Потом придворные поймут, что это его слабое место, и начнут задавать вопросы. Где Евангелина? Что случилось? Что он сделал со своей дочерью? Всегда найдутся любители совать свой нос в чужие дела. Конечно, всегда можно сделать еще одну Евангелину — образцы тканей оригинала все еще хранятся у него в тайной лаборатории. Но на воспитание и обучение нового клона уйдет несколько месяцев. А что, если первый клон вернется? Если Евангелины окажется две, его тайна перестанет быть тайной. А еще первая Евангелина может рассказать о своем происхождении, не выходя на поверхность. Просто чтобы отомстить. Конечно, если она не появится, доказать ничего будет нельзя, но одного обвинения хватит, чтобы запятнать имя Шрека. Грязь — удивительно липкая штука, особенно если все только и мечтают тебя ею вымазать. Грегор нахмурился. Он должен быть выше подозрений. Особенно сейчас.
Последние несколько месяцев Грегор Шрек старательно играл роль человека религиозного. Он посещал все церковные службы, вращался исключительно в нужных кругах, щедро жертвовал как раз на те благотворительные учреждения, которые были в последнее время в моде, финансировал сочувствующие церкви политические группировки — словом, из кожи вон лез, чтобы заслужить одобрение церкви. Поддержка церкви нужна была Грегору, чтобы занять по праву принадлежащее ему место у трона. Но чтобы добиться этой поддержки, он должен создать себе репутацию праведника. А это не так-то просто. Раньше Грегор жил своим умом. Он делал, что хотел и когда хотел, а потом его люди заметали следы с помощью денег и угроз. Типичная линия поведения для аристократа, у которого больше денег, чем нужно, и больше гормонов, чем разума. К счастью, церковь готова была забыть о вашем прошлом, при условии, что вы публично покаялись, пожертвовали солидную сумму и больше не грешите. Первые два пункта Грегор выполнял с усердием, а от третьего, как мог, уклонялся. Всему же есть предел, в конце концов. Поведение на публике — это одно, а частная жизнь — совсем другое. Пока Грегор выглядит праведником, его тайные грехи вполне могут быть забыты. Сам Грегор никогда не умел играть на публику, но, к счастью, среди его родственников отыскались необходимые специалисты. Грегор обернулся и смерил одного из них суровым взглядом.
Тоби, по прозвищу Трубадур, был родным племянником Грегора, хотя тот нечасто был склонен признавать родство. Трубадур был маленьким, толстеньким, вечно потеющим человечком. Волосы у него были жидкими и светлыми, улыбка будто приклеилась к лицу, но под этой невзрачной внешностью скрывались острый, как стальной капкан, разум и моральные нормы, которые были бы под стать голодной крысе. Основной его обязанностью было расписывать в выгодном свете все деяния семьи и следить за тем, чтобы эта продукция в нужное время проявлялась в нужных местах. Журналы, голопередачи, газетные сплетни — все это находилось в ведении Тоби. Он был специалистом по воздействию на публику, экспертом по ликвидации вредных последствий, великим сочинителем и первостатейным лжецом. А как же иначе? Не так легко заставить Грегора Шрека выглядеть хорошо. Остальные члены клана тоже иногда капризничали, черт бы побрал их черные сморщенные души, но Тоби знал, как обращаться с подобной публикой. Если какой-то из клиентов Тоби не выполнял его требований — например, не выступал с заранее написанной речью или не появлялся в нужном месте, чтобы помахать рукой и улыбнуться в голокамеру, — Трубадур просто прекращал о нем писать до тех пор, пока строптивец не переставал артачиться. Для того, кто жалуется, что о нем болтают все кому не лень, нет ничего хуже, чем внезапно лишиться этого внимания. Тот, чье лицо не появляется на экране в каждом выпуске новостей, мог считать себя политическим покойником. А Тоби мог сделать из вас знаменитость — но только в том случае, если вы соблюдаете правила игры. Его собственные правила. Грубо говоря, это звучало так: «Вы можете делать все, что хотите, но обо всем, что вы делаете, я должен узнавать первым, чтобы успеть преподать это публике в нужном ракурсе, пока новость не просочилась наружу». К сожалению, Грегору Тоби приказывать не мог. Если бы у него хватило наглости даже заикнуться о подобных условиях, Грегор вырвал бы ему язык — в качестве предупреждения.
— Поговори со мной, мой мальчик, — потребовал Грегор. — Что ты сейчас рассказываешь о Евангелине?
— Официальная версия гласит, что Евангелина переутомилась и отдыхает, — сказал Тоби. — Мы не сообщаем, почему она вдруг переутомилась, — пусть сами додумывают, что хотят. Люди любят строить предположения. Надеюсь, вы сообщите мне, когда она отдохнет? Тогда мне легче будет ввести ее обратно в общество.
— Я сообщу только то, что тебе следует знать, и не раньше, чем мне это понадобится, — отрезал Грегор. — Как там мои дела с церковью?
— Вполне сносно. Хотя я бы на вашем месте постарался следить за своим языком, дядюшка. Иногда мне кажется, что церковь скорее простит вам прелюбодеяние, чем те ругательства, которые вы то и дело произносите. Многие возьмут у меня деньги и не услышат ваших непристойностей и политических оговорок, но рано или поздно вы что-нибудь ляпнете там, где делать этого ни в коем случае нельзя. И тогда я уже ничем не смогу вам помочь.
— Охмурять церковь — полностью твоя идея, — недовольно засопел Грегор. — И я не могу сказать, чтобы результаты меня удовлетворяли.
— Союз с церковью поможет нам избежать столкновений с другими нашими врагами, — терпеливо объяснил Тоби. — Но если священники узнают о вас правду, вам грозит настоящая беда.
— Вот и сделай так, чтобы они ее не узнали. Чья это работа, в конце-то концов?
— Ну перестаньте же ссориться, ради бога! — вмешалась в разговор Грация Шрек, заранее зная, что слушать ее никто не будет.
Ее никогда не слушали. Грация была старшей сестрой Грегора и прилагала все усилия, чтобы выглядеть не так, как он. В отличие от плотного Грегора Грация была высокой и стройной. У нее были длинная лебединая шея и длинные светлые волосы, которые она укладывала в нелепую высокую прическу, вышедшую из моды много лет назад. Грация всегда носила то, что было в моде во времена ее молодости. Современные наряды не привлекали ее внимания. В крайнем случае она роняла по их поводу несколько критических замечаний. Иногда старая мода возвращалась, и на несколько месяцев Грация, к своему огромному смущению, превращалась в одну из самых современно одетых женщин двора. Потом это, к счастью, проходило. Грация не любила, когда ее замечали.
Грация никогда не была замужем. После внезапной кончины их с Грегором родителей брату срочно понадобилась ее помощь. Временно она превратилась в его секретаря, помощника и сторожевого пса — пока Грегор не сумел наконец объединить семью и вернуть ей былое могущество. Все это время у Грации ни минуты свободной не было, так что ни о каких романах или тем более замужестве и речи быть не могло. Она была нужна семье, нужна Грегору, и с этим пришлось смириться. Если Грация и не была в восторге от такой жизни, она держала это при себе. А когда Грегор перестал наконе