Вошел вице-генерал Кунц. Судя по его виду, он совсем не спал.
— Как фаша лотышка?
— Немного пульсирует. Спасибо за беспокойство.
— Хенерал пыл информирофан.
— Да уж надеюсь, что так, черт побери.
— Фы мошете итти?
— Нет.
— Я распоряшусь насчет стула, штопы фас понести.
— Паланкин? Всю жизнь мечтал прокатиться в такой штуке. Моя матушка… впрочем, не важно. Должен сказать, что это весьма любезно с вашей стороны, учитывая события прошлой ночи.
Кунц сел на табурет рядом с тюфяком Балти. Вид у вице-генерала был сильно осунувшийся.
— Хенерал толшен ехать ф ферхофья реки. Ф форт Оранж.
— А? И что там такое, в этом форте Оранж?
— Очеретное песпокойство от могауков. Они фечно тфорят упийства.
— Звучит весьма неприятно. Не завидую генералу, ведь ему приходится с этим иметь дело.
— Поховорим о сопытиях прошлой ночи. Фаш соопшник, мистер Анкс…
— Помощник, с вашего позволения.
— Он ошень хорошо кофорит по-голландски. И ефо анхлийская речь фесьма расноопрасна.
— Да. Он очень разносторонний человек. Но это не удивительно в его профессии. Охотника за людьми то есть, — быстро уточнил Балти.
Кунц хитро ухмыльнулся:
— А снаете, в чем пыла ефо ошипка? Што нафело моих лютей на потосрения? Он фелел мне скасать солтатам, што я куплю им фыпить. Ни са что мои солтаты не поферят, что я куплю им фыпить.
— Увы мне, что вы так плохо относитесь к своим людям. И еще не очень любезно с вашей стороны было стрелять в Ханкса. Вам повезло, он еще по-доброму с вами обошелся. Он обычно не любит людей, которые пытаются его убить.
Кунц вытащил из кармана лист бумаги и развернул его.
Балти застонал:
— Что, опять чертеж? На этот раз кто автор? Рембрандт?
— Нет-нет. Это… декларация.
— Что?
— Констатация… schuldgevoelens… признавания.
— Может, вы хотите сказать «чистосердечное признание»?
— Та. Плахотарю фас. Касательно настоящей причины фашего приеста ф Нофый Амстердам.
— Кунц, вы начинаете меня утомлять. Мы все это обсудим с генералом.
— Мистер Балтазар. Фы устали. Я устал. У фас пофрештена ноха. А хенералу нато ехать ф ферховья реки. Прошу фас.
— Я буду это обсуждать с вашим генералом.
Кунц вздохнул. Встал и положил признание на стол:
— Фы толшны потписать. Кохта хенерал фернется, фы путете с ним фстречаться.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Послушайте, Кунц!
— Та?
— Раз уж вы заговорили о признании, скажите мне: у вас с Джонсом и впрямь какие-то общие делишки? О которых генерал не знает?
— Что са фопрос, мистер Балтазар.
— По слухам, вы, голландцы, весьма охочи делать деньги, когда есть удобная возможность.
— Я попрошу фрача прийти. Посмотреть фашу лотышку.
— Вы чрезвычайно добры.
Завернутый в одеяло, Ханкс сидел у печки в брёкеленском фермерском доме, служащем штаб-квартирой доктору Пеллу и его «Вестчестерскому обученному отряду» силой в четыреста солдат. Ханкса трясло от усталости — он только что переплыл Восточную реку.
Капитан Андерхилл тоже был здесь. Цинциннат с Лонг-Айленда в конце концов пришел на неотразимый зов барабанов Марса. Миссис Андерхилл сделала все, что было в ее силах: читала мужу нотации о его долге квакера, прятала его сапоги, даже своим телом преграждала ему дверь. В результате диалога, который обессилил бы и Сократа, Андерхилл взял жену измором. Он поклялся, что сам даже не думает брать в руки оружие или играть «непосредственную роль», как он выразился, в будущей стычке. По его словам, он собирался лишь присутствовать в Брёкелене и наблюдать. Помогать советами в меру своих возможностей, чтобы уменьшить кровопролитие. И всеми силами приближать наступление мира. Ведь это и значит действовать в соответствии с квакерской верой, разве нет?
Миссис Андерхилл наконец капитулировала перед атакой мужа и поплелась в постель, мрачно бормоча, что Господь все видит. Лонг-Айлендский Цинциннат пулей вылетел в дверь и ринулся к амбару — но кружным путем, чтобы его не увидели из окна спальни. Он вытащил из тайника свой старый военный сундук и достал оттуда пистоли, шлем, саблю и кирасу. Экипировавшись таким образом, он сел на коня и снова кинулся в пробой.
За отбытием старого вояки наблюдал еще один человек, живущий в доме. Эта особа закуталась в шаль, бесшумно выскользнула из дома и последовала за Андерхиллом.
В Брёкелене Андерхилл впервые за много лет встретился лицом к лицу со своим старым врагом, доктором Пеллом. Они заключили шаткое перемирие. Но ощущение близкой войны было с каждым часом все сильней, и старая распря отходила на задний план.
Уинтроп двигался сюда из Хартфорда. Андерхилл получил от него весть. Он сказал, что губернатор «не в духе».
После высадки в Бостоне полковник Николс отправил депеши всем губернаторам Новой Англии, сообщая о намерениях Его Величества отнять Новые Нидерланды у голландцев. Дальнейшие намерения Его Величества были для Уинтропа как нож в спину.
В 1661 году Уинтроп вернулся из Лондона с королевской хартией, распространяющей его власть на колонию Нью-Хейвен. Его Величество поделился с Уинтропом своими планами по захвату Новых Нидерландов. Более того, он пообещал, что Уинтроп будет править бывшими голландскими владениями, в том числе землей к югу от границы Массачусетса, простирающейся на запад до самого Тихого океана!
Три года Уинтроп облизывался, предвкушая, как будет править такой огромной землей. До самого Тихого океана (бог знает, где это).
А теперь Николс сообщил, что Его Величество отдаст эти необъятные земли не Уинтропу, а своему брату, герцогу Йоркскому.
О коварный Альбион! Уинтропу осталось лишь сыпать проклятиями. Сколь несчастны те, кто вверяется обещаниям королей! Впрочем, если посмотреть на дело с более практической точки зрения, старого лиса перехитрил другой лис. Как бы там ни было, ничего не поделаешь.
Ярость Уинтропа была оправданна. Но держать зло на своего короля обычно бесполезно и часто рискованно. Хорошо, что хитрость в Уинтропе была сильней гордости. Он проглотил последнюю и налег на первую, послав приветственное письмо Николсу и предлагая свои услуги ему и Его Величеству в грядущих событиях вокруг Нового Амстердама. Ловкий ход.
Обо всем этом Уинтроп рассказал Андерхиллу в письме, а Андерхилл передал участникам событий, собравшимся в Брёкелене. Андерхилл прозрачно намекнул, что при сложившихся обстоятельствах будет «неуместно» в присутствии Уинтропа шутить о вероломстве сильных мира сего.
Ханкс сделал свое дело. Теперь у него осталась одна забота — Балти. С момента, когда он ввалился в дом фермера в Брёкелене, мокрый, дрожащий, полумертвый, он спорил с Пеллом и Андерхиллом, требуя, чтобы они позаботились об освобождении Балти.
Пелл и Андерхилл были непоколебимы: сейчас нельзя ничего делать, чтобы не выдать себя. Любая попытка освободить Балти, даже дипломатическое письмо, вызовет подозрения у Стёйвесанта, и Новый Амстердам вновь приготовится к войне. Это лишь приведет к большему числу жертв, когда начнутся военные действия. Ханкс должен понять. И вообще, говорили они, с чего бы Стёйвесанту вешать англичанина, порученца Короны, когда к городу приближается эскадра английских военных кораблей? Если он и правда считает Балти шпионом, то придержит его в качестве гарантии.
— Гарантии? — возмутился Ханкс. — Называйте уж вещи своими именами. Заложника.
— Ханкс, чего вы от нас хотите? Чтобы мы начали войну сейчас? Имейте терпение.
— Значит, вы считаете, что сейчас Стёйвесант его не повесит. Он подождет прибытия Николса и повесит его тогда.
Пелл и Андерхилл переглянулись. «Ханкс служил под началом Уинтропа. К его словам он прислушается».
— Хайрем, Уинтроп будет тут с минуты на минуту. Потерпи. Послушаем, что он скажет. Вот и молодец.
Глава 41Ошень хороший хирург
Дверь камеры отворилась, и вошел маленький хилый человечек с кожаной сумкой, которая звякнула, когда он поставил ее на стол. С ним вошли еще двое мужчин крепкого сложения. Шествие замыкал вице-генерал Кунц.
— Фот хирурк, — провозгласил он.
— А эти двое кто?
— Ассистенты.
— Для осмотра лодыжки? Это обязательно?
Хирург подтянул табуретку к изножью кровати, сел и закатал штанину Балти.
— Очень мило с вашей стороны, — сказал тот.
Хирург ткнул его пальцем в лодыжку. Балти взвизгнул:
— Эй! Нельзя ли поосторожнее?
Кунц что-то сказал хирургу по-голландски. Доктора его слова явно позабавили. Кунц взял со стола лист с чистосердечным признанием и рассмотрел его.
— Фы не подписали.
— Конечно нет.
Хирург сжал лодыжку Балти. Тот ахнул от боли:
— Послушайте! Что вы делаете? Этот человек вообще хирург или местный мясник? В последнем случае будьте добры, объясните ему, что моя лодыжка — не баранья нога.
Кунц и хирург обменялись несколькими словами.
— Он кофорит, что ступню нато отресать.
Балти уставился на него:
— Прошу прощения?
Кунц изобразил пилящие движения ребром ладони:
— Иначе фы умрете. От инфекция.
Доктор вернулся к своей сумке и достал оттуда хирургическую пилу.
— Нет, нет, нет! — Балти сел и подтянул лодыжку к себе. Он нервно засмеялся. — Думаю, тут какая-то ошибка. Посмотрите!
Он пошевелил ступней:
— Видите? Все отлично. Только болит немножко.
Кунц покачал головой:
— Никаких ошипок. Он ошень хороший хирурк.
Двое «ассистентов» достали кожаный ремень и, надавив Балти на плечи, пристегнули его к топчану.
— Послушайте, Кунц…
Вице-генерал явно забавлялся:
— Как фчера ночью, а? Когда фы с мистером Анксом прифясали меня к стулу. Сатрутняет тыхание, не прафта ли?
Хирург что-то сказал Кунцу.
— Он спрашифает, не хотите ли фы фсять ф рот кусок терефа, штопы не откусить сепе ясык?
— Нет! Черт побери! Не хочу! Не смейте со мной так обращаться, я порученец короля Англии!