— Я иду.
Они пошли пешком. Кони Джонса и Покайся устали. Всадники двигались медленно. Балти и Ханкс поспевали за ними.
— Умоляю, скажи мне, что на этом кряже нет еще одного индейского кладбища.
— Я сомневаюсь, что они идут почтить память покойных квирипи.
Тропа шла вдоль края обрыва. Он становился все круче, а вид на запад — все внушительнее. Солнце озаряло лес теплым светом. Здесь и там, словно отдельные лоскуты в одеяле, клены, рано свернувшие на осень, пылали оранжевым и красным. В любой другой день Балти остановился бы, дивясь красоте Новой Англии.
Через несколько миль пути гребень уже возвышался над лесом на четыреста футов. Ханкс сказал, что они, похоже, близки к южной оконечности утеса. Но Джонс и Покайся продолжали путь. Если они и ехали в Нью-Хейвен, то каким-то очень кружным путем.
Сквозь деревья впереди показался какой-то странный, ни на что не похожий объект. Приблизившись, путники поняли, что это скала неправильной формы, гигантская глыба, расколотая на три или четыре части. В ней было что-то словно из иного мира. Древние греки, возможно, сказали бы, что это следы битвы титанов, свершившейся на заре времен, — камень, пущенный из великанской пращи и разбитый на куски ответным ударом молнии.
Джонс и индеец спешились перед этой скалой. Балти и Ханкс укрылись за деревьями.
Джонс позвал, словно обращаясь к самой скале:
— Генерал Уолли! Это я, Уильям.
Двое мужчин, изможденных и грязных, одетых в лохмотья, вылезли из расселины в скале, словно пара Лазарей, восстающих из гробницы. Они пожали Джонсу руку.
— Ты подумай, старина, — произнес Ханкс. — Это ж твои цареубийцы.
Балти не верил своим глазам. Неужели эти… оборванные пугала — на самом деле Эдвард Уолли и его зять Уильям Гофф?
Уолли, герой сражения при Нейзби, кузен Оливера Кромвеля, один из семи человек, вызванных к его смертному одру; тюремщик, державший Карла Первого в Хэмптон-Корте и подписавший ему смертный приговор?
Гофф, самый радикальный из всех пуританских вождей, объявивший Карла Первого антихристом, против которого ополчились небеса и приход которого возвещает неизбежное второе пришествие?
Неужели эти оборванцы, в буквальном смысле выползшие из-под камня, лишь несколько лет назад были самыми грозными людьми во всей Англии? Неужели это они свершили высший акт власти, постановив, что голова монарха должна быть отделена от тела?
За девять месяцев, прошедших с отъезда Балти из Англии, он по-разному представлял себе людей, которых искал. Крепкие, мужественно переносящие лишения, отчаянные воины в сверкающих доспехах, с мечами в руках, верхом на гарцующих, раздувающих ноздри скакунах. Такими знала их Англия. Балти предполагал, что реальность окажется менее впечатляющей. Беглецы обычно не гарцуют в сверкающих доспехах.
Но это?
Балти в мыслях сочинил целый сценарий того момента, когда он наконец настигнет свою добычу. Цареубийцы будут лежать навзничь на земле. Он будет стоять над ними с саблей в руке. Сознавая всю драматичность, всю историчность момента, он обратится к ним повелительным голосом (возможно, в ямбических пентаметрах):
«Именем Его Величества Карла, короля Англии, я, Балтазар де Сен-Мишель, арестую вас за измену трону и отвратительный грех цареубийства!» Балти несколько раз даже репетировал эти слова, произнося их вслух (когда Ханкса поблизости не было).
А какая великая оратория достойна этой жалкой сцены? «Эй, вы, там, Уолли. И вы, Гофф. Давайте, пошли. Ну вставайте же». Балти так растерялся, что даже не спросил Ханкса: «А что теперь?»
Говорил в основном Джонс. Уолли и Гофф слушали его с вытянутыми лицами.
Балти и Ханкс не слышали, что он говорил. Вероятно — что из Англии прибыло много войска и скоро эти леса будут кишеть английскими солдатами. Уолли и Гофф больше не в безопасности, даже в расселине скалы на утесе, густо поросшем лесом.
День мерк. Покайся оставил белых людей за их разговором и набрал хвороста. Сложил его в кучку перед расселиной, из которой вылезли цареубийцы, ударил кремнем по кресалу рядом со стружками, скрючился и начал дуть. Послышался треск, поднялась струйка дыма.
— Все это время они были здесь?! — шепнул Балти.
Ханкса это, кажется, развеселило.
— Искал рукавицы, а они за поясом? Так каковы будут твои приказы?
— Приказы? Ты о чем?
— Ты — охотник за судьями. Мое задание было — приготовить путь полковнику Николсу. Вот твои судьи. Что ты предлагаешь делать?
— Они больше похожи на нищих.
— Гм. Видно, свежий воздух не пошел им на пользу. Но это все же лучше, чем погреб в доме преосвященного Дэвенпорта.
— А я думал, мы не за ними охотимся.
— Мы не охотились. Мы случайно попали в лес, богатый дичью.
— Мне все равно, что с ними будет, Ханкс.
— А как же твой приказ?
— К черту мой приказ.
— А твое рыцарское звание?
— И его к черту.
— Какой ты легкомысленный! Ты раньше надувался, как индюк, при одной мысли, что станешь сэром Балтазаром. Что с ним случилось?
— Видно, потерялся по дороге.
— Ты отуземился.
— А это еще что значит?
— Ты приехал сюда поймать убийц короля. А теперь думаешь только о том, как отомстить за смерть фермеров.
— Ну хорошо, хорошо. Но что теперь?
— Я думал, ты так и не спросишь. — Ханкс огляделся. — Я обойду вокруг и посмотрю, нет ли с другой стороны входа в эту скалу. Тогда жди, я выйду оттуда же, откуда появились судьи.
— А тогда что?
— А тогда посмотрим.
— Что это еще за план такой?
— Единственный, который мне сейчас приходит в голову.
— Ну, это не план, а бог знает что. А я что должен делать, пока ты там лазишь по пещерам?
Ханкс указал на толстое дерево:
— Спрячься за ним и жди.
— Чего ждать?
— Того, что будет. У тебя два пистоля, так?
— Ну и что?
— Ну так воспользуйся ими. — Ханкс ухмыльнулся. — Если ты все-таки решишь, что тебе нужно рыцарское звание, пристрели обоих судей.
Благодарна открыла глаза и ощутила боль в затылке. Села и заметила у себя на коленях пистоль Ханкса. Огляделась кругом, ища следов борьбы. Ничего не нашла.
Она встала и увидела отпечатки ног на мокрой от дождя тропе. Пошла за ними к развилке. Увидела другие отпечатки ног и копыт. И побежала.
Глава 49Покайся
Покайся скрючился у огня — от жара шрамы на лбу побелели. Он коснулся лба пальцем и проследил контуры рисунка.
Тогда он был мальчиком и гордился, что белый сахем Очень-Большой-Ученый им заинтересовался, учит его английскому и читает с ним Большую Книгу, чтобы сделать хорошим христианином. Он хотел сделать ответный подарок Очень-Большому-Ученому. Но что он мог ему дать? И вот однажды на кладбище нью-хейвенских белых он увидел на камне лицо с крыльями вместо ушей, и понял, что если вырежет это на своем лице, то сделает хороший подарок.
Но когда он пришел с подарком к Очень-Большому-Ученому, тот рассердился, стал на него кричать и называл его именами из Большой Книги — именами демонов и злодеев. Очень-Большой-Ученый сказал, что это великий грех, что Бог теперь сердится на него. Изображения сердят Бога. Он послал с неба гром и молнию, чтобы уничтожить изображения. Теперь Бог может решить, что нужно уничтожить и его.
Он ответил Очень-Большому-Ученому, что не понимает. Если Бог не любит изображения, почему белые люди делают изображения на камнях своих мертвых? Они высекают ангелов, людей-птиц, которые уносят дух покойника на небо, когда тело три дня пробудет в земле.
Очень-Большой-Ученый рассердился еще сильней и стал бить его по лицу. Он бил снова и снова. Шрам открылся и закровоточил. Кровь лилась в глаза, и он ничего не видел. Очень-Большой-Ученый перестал его бить и сказал, что надо дать ему новое имя. Такое, от которого Бог будет меньше на него сердиться. Имя, которое он должен отныне носить, — Покайся.
Он вспомнил, что это имя из Большой Книги. Это слово сказал сахем древних времен, Моисей, своему народу, когда увидел, что народ хвалит корову. Моисей сказал народу, что он должен покаяться, или Моисей не приведет его в обещанное место. Бросит в пустыне на смерть от голода и жажды, на съедение пылающему дереву.
И он взял новое имя, надеясь, что Очень-Большой-Ученый будет снова им доволен. Но белые теперь смотрели на него странно и смеялись, когда он проходил. Он решил, что это хорошо — ведь эти белые никогда не смеются.
Между ним и Очень-Большим-Ученым все вроде бы стало получше.
Время шло. Однажды, когда он уже не был мальчиком, он увидел девушку с золотыми волосами. Она была добра к нему. Он хотел ее, но у нее был муж. Тогда он подружился с мужем, взял его с собой на охоту и засунул в змеиное гнездо.
Он пошел к девушке и сказал, что теперь они могут быть вместе. Она стала плакать и бросать в него камни, и он рассердился — это после всего, что он сделал, чтобы они могли быть вместе. Поэтому он взял девушку и поместил в нее свое семя, чтобы ей пришлось стать его женой. Но она убежала, пошла к белым людям и постаралась устроить для него неприятности.
Он пошел к Очень-Большому-Ученому и попросил, чтобы тот заставил девушку быть его женой. Но Очень-Большой-Ученый отказался. Эта женщина была квакершей, христианской дьяволицей, и Покайся не должен был иметь с ней ничего общего. Очень-Большой-Ученый сказал, что у Покайся будет беда от белых из-за мужа, который умер. Покайся должен уехать из Нью-Хейвена и оставаться на землях, отданных квирипи белыми людьми.
Потом явился Джонс с подарками — двумя саженями вампума с черными глазками, ворванью и кувшинами огненной воды. Он сказал Покайся, что двое ованукс пришли воровать из могил квирипи. Квирипи должны их убить. Но ованукс убежали. Их спрятал белый фермер и надсмеялся над Покайся, сделав фальшивые могилы. За это белый фермер, его жена и сын были наказаны.
Потом Джонс пришел опять и сказал, что Очень-Большой-Ученый и нью-хейвенские белые недовольны наказанием фермера и его семьи. Джонс велел Покайся идти с ним.