Дюбуа был увлечен этим предсказанием. Он поверил Геккелю: питекантропус жил на земле, жил!
— Я решил искать предсказанное недостающее звено родословной человека. Родина современных гиббонов — Зондские острова. Я добился назначения на Суматру и в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году уехал туда. Искал, но ничего не нашел: там не удалось обнаружить древние геологические слои. В тысяча восемьсот девяностом году я переехал на Яву. Прошел всего один год, и я нашел. Он словно дожидался меня там, этот обезьяночеловек! По реке Бенгавану, в Триниле… Стоило лишь поднять верхние слои почвы…
Строение бедра показывает, что он ходил на двух ногах, поэтому я назвал его «эректус» — прямостоящий. Конечно, он ходил хуже, гораздо хуже нас, но все же ходил.
Вот только… — вздыхал Дюбуа, — я нашел слишком мало остатков! Крышка черепа, бедро и два зуба… Далеко в стороне от места моих раскопок годом раньше я нашел обломок нижней челюсти. Другие после меня нашли всего один зуб. И это всё! Если бы найти побольше, хотя бы половину черепа.
Около сорока лет прошло с тех пор. Я был моложе вас, Тинг, и вот — я старик. А новых костей нет и нет…
Дюбуа мог говорить часами. Тинг, пораженный сбывшимся предсказанием, уже не думал о бабочках и марках, слушая его.
— Питекантроп, которого я нашел, — продолжал Дюбуа, — погиб при извержении вулкана. Потоки ила и пепла покрыли поверхность и похоронили животных и растения. Так случается на Яве и в наши дни. В слоях — пепел разных цветов, туф, пемза. Они перемешаны с прослойками глины. Позже вода размыла эти слои и унесла часть костей. Поэтому я и нашел не весь скелет, а только части его — питекантроп погиб где-то в другом месте. К Тринилю его принесло водой. Где-то в земле лежат остальные кости этого скелета, лежат и другие скелеты. Они есть! Ведь нашел же я…
Тинг наслушался о питекантропе столько, что загадочное существо стало для него чем-то вроде старого приятеля. Нередко случалось, что он думал об обезьяночеловеке, перебирая раковины у себя в кабинете. Он даже называл его теперь просто «питеком».
— Не играйте на руку врагам обезьяночеловека, — упрекал его Дюбуа, — «питек» означает всего лишь «обезьяна».
— Ничего! — отвечал Тинг. — «Питекаптропус» звучно, но очень тяжело и длинно для каждого дня. «Питек» — короче и ласковее.
Теперь Тинг огорчался не меньше Дюбуа тем, что в шкафу лежит всего несколько костей питека. Ему хотелось видеть полный скелет питека!
Это очень соблазняло Тинга. На Яве есть орнитоптеры — соблазн удваивался. Моли живут везде, а яванские изучены очень плохо. Конечно, он найдет новые разновидности!
«Поеду на Яву?» спросил себя Тинг, глядя на яванскую орнитоптеру «Помпея» и представляя ее себе в воздухе, там, на Яве.
— Черный бархат с желтым атласом!
Это оказалось не так просто.
Малайский кампонг[1] зеленел бананами и курчавыми мангустанами, хлебными деревьями и пальмами. Солнце быстро выскакивало на небо утром и еще быстрее ныряло за горизонт вечером. Ливень вставал водяной стеной среди дня. Летучие собаки — калонги — кружились возле деревьев в ночной темноте.
Все было, как и полагается, в яванской глуши, куда забрался Тинг.
Мутная вода сонной реки текла среди отмелей и наносов. На отмелях чутко дремали огромные крокодилы. В наносах рыли ямы малайцы, терпеливо поднимая пласт за пластом. За землекопами присматривал Яа, рекомендованный Тингу как опытный человек.
Было все, кроме одного: костей питека.
Дюбуа сделал Тингу множество указаний и наставлений, где и как искать.
— Ищите тринильские слои! Это слои, образовавшиеся в то же время, что и в Триниле, слои определенного возраста. Они отложились как раз в те времена, когда на Яве жили питеки. В таких слоях и нужно искать.
Слушая Дюбуа, Тинг как будто все понимал. Здесь же, на яванской реке, он почувствовал себя школьником, не выучившим урока.
Как узнать эти тринильские слои? Глина сменялась песком, а песок — снова глиной, но уже другого оттенка. Появлялись прослойки какого-то затвердевшего ила. Был тоненький слой рыхлого туфового песчаника. Но не было сине-серой глины, а именно на ней лежал тот тринильский слой, в котором Дюбуа нашел кости питека.
Тинг особенно рассчитывал на этот сине-серый слой: его легко узнать по окраске.
— Ищи синеватую глину! Над ней и будет то, что мне нужно, — твердил он Яа.
Ему не приходило в голову, что сине-серой глины может и не оказаться, что совсем не в ней скрыта удача.
Землекопы рыли в разных местах. Наносы покрывались глубокими пробными ямами, ямы превращались в прудики, кишевшие комариными личинками. Вечерами, стуча зубами от лихорадки, Тинг слушал, как в этих прудиках голосят лягушки.
«Питек… питек…» — чудилось ему в их крике.
Дни шли. Тинг не находил тех слоев, где могли лежать остатки питекантропа.
Питекантропы жили в конце третичного и в самом начале четвертичного периода. Узнать слои отложений тех времен можно по остаткам животных и растений. Дюбуа показывал Тингу множество разнообразных костей и черепов: слонов, носорогов, бегемотов, дикобразов, оленей. Тинг разглядывал их, стараясь запомнить. Рисунки и описания этих костей он привез с собой.
За два месяца Тинг добыл всего два каких-то обломка. Сам Дюбуа не сказал бы, что это такое.
Кости питека прятались от Тинга. Прятались от него и орнитоптеры: он поймал лишь пяток, да и то не первого сорта. Одни моли не подвели: Тинг наловил их уже несколько тысяч.
Сидя на складном стуле и глядя на потные спины землекопов, Тинг вспомнил разговор с Дюбуа. Экспедиция Зеленки также искала остатки питекантропа. Было вынуто десять тысяч кубических метров земли, а нашли всего один зуб. Правда, экспедиция добыла множество костей животных — современников питека.
— Десять тысяч кубических метров! — Тинг только теперь понял значение этой цифры и похолодел на солнечном припеке. — Что мои ямы? Я еще и не начинал!
— Им просто не повезло, — успокоился он через минуту.
Неудачи и лихорадка сказывались: настроение Тинга менялось по многу раз в день.
— Синяя глина! — На ладони Яа лежал сине-серый комок. — Синяя глина!
Тинг спустился на дно карьера. Расплывчатые желто-бурые, буро-желтые и белесые слои заканчивались внизу синеватой полоской.
— Она! — Сердце стукнуло. Тингу показалось, что он уже держит в руках череп питека. — Наконец-то!
Землекопы снимали пласт за пластом, подбираясь к узкой синеватой полоске. В этой работе прошло несколько дней. Тинг не отходил от карьера.
Слой синей глины был обнажен. Он оказался тончайшей прослойкой.
— Здесь нет и десяти сантиметров! — Тинг растерянно глядел на глину.
Он забыл, что ему нужен слой, лежащий на синей глине. Ему казалось теперь, что все дело в толщине сине-серого слоя: от тонкого слоя ждать нечего.
— Синяя глина! — твердил Яа. — Вот она! Ты велел искать, и я нашел.
Тинг плюнул и ушел домой.
— Синяя глина! — услышал он в кампонге. — Синяя глина!
Все знали о синей глине, которую искал и не находил Тинг. Кампонг услышал о находке и радовался удаче Яа.
— Синяя глина! — слышал Тинг сквозь стены своего жилья.
— Питек! Питек! — пищал комар, забившийся под полог кровати.
Насмешливо щурился череп носорога со страницы развернутой книги. «На черепе носорога никогда не бывает рога», — вспомнилась Тингу школьная шутка. Он захлопнул книгу и, запив глотком хинной настойки облатку хинина, выглянул наружу.
Китаец-лавочник в синей кофте улыбнулся ему, сверкнув синими очками.
— Проклятье! — Тинг схватил сачок для бабочек и выбежал на улицу.
В лесу он раздавил несколько молей и отшиб сачком хвостик красно-черному махаону. Руки дрожали, в глазах мелькала синяя полоска: она расширялась и сужалась, словно мигая. Рот был полон горечью хинина и неудачи, в ушах звенело от хинина и возгласов: «Синяя глина!», сердце противно ныло.
Бродя по лесу, Тинг искал орнитоптеру. Красавицы-бабочки не было, и еще горче становилось во рту, сильнее звенело в ушах.
Очень хотелось пить. Бледно-желтая ягода лопнула на пересохших губах, и сладковато-кислый сок чуть связал язык. Забыв о бабочке, Тинг принялся шарить в кустах.
Сидя на поваленном стволе, он брал из горсти ягоду за ягодой. Давил их языком, выплевывая кожицу и семечки.
— Пиииить! — пискнула какая-то птица вблизи него.
— Дразнишь? — усмехнулся Тинг. — Дразни… Я еще найду его, питека.
Вдруг он вспомнил:
«Синяя глина… Да ведь она должна быть внизу, не в ней кости, а над ней».
Тинг вскочил. Сердце билось быстро и радостно, в ушах весело шумела кровь.
Он зашагал меж деревьев, отшвыривая гнилушки и отталкивая цепкие стебли лиан. Размахивал сачком и напевал: «На черепе носорога никогда не бывает рога».
Заметив просвет, Тинг заспешил к нему. Издали увидел желто-черные крылья орнитоптеры и побежал.
Спугнутая бабочка полетела вдоль края поляны, высоко взлетая над кустами, спускаясь над луговинками. Тинг бежал за ней, прыгая через поваленные стволы и громко хохоча.
— Догоню! — закричал он ей. Споткнулся о пень и упал, хлопнув сачком по земле.
Тинг чихнул и открыл глаза. Огромная бабочка порхала у его лица.
— Орнитоптера! Золотисто-зеленые крылья с ярко-красными хвостиками, на голове словно золотая шапочка… Я не знаю такой, значит, это новый вид.
Тинг не удивился и не почувствовал желания поймать бабочку. Она только забавляла его.
Орнитоптера опустилась, и Тинг снова чихнул.
— Вот щекотунья!
Вытянув нижнюю губу, Тинг дунул на бабочку, которой так хотелось усесться на его носу.
Бабочка, чуть взмахивая крыльями, поднялась, но не улетела; она поднималась и опускалась: человек и бабочка словно играли.
Тинг дунул изо всех сил. Струя воздуха отшвырнула бабочку в сторону, и лежащий на спине Тинг потерял ее из виду. Тогда он повернулся на бок и увидел слоненка.