– Нет, но она сказала, что послала ее в полицию Рудкёбинга году эдак в девяносто пятом. Я позвонила им, и они сказали, что все старые архивы лежат сейчас в Свенборге.
– Неужели она послала им оригинал фотографии? – Мысленно Карл молился, чтобы это было не так.
– Именно.
Вот черт!
– Но у нее же, наверное, осталась копия? Или негатив? Или это есть у кого-то еще?
– Нет. Она говорит, что нет. Отчасти потому, что она была в бешенстве. Ей с тех пор оттуда не было ни ответа ни привета.
– Ты, конечно, сейчас же позвонишь в Свенборг.
Она издала звук, который показался ему издевательским.
– А то ты меня не знаешь, господин вице-комиссар полиции!
На этом она бросила трубку.
Не прошло и десяти секунд, как он снова позвонил ей.
– Это ты, Карл! – раздался голос Асада. – Что ты ей такое сказал? У нее какое-то странное лицо.
– Не важно. Скажи только, что я ею горжусь.
– Прямо сейчас?
– Да, Асад, прямо сейчас.
Если фотография, на которой исчезнувшая женщина снята с сережкой, отыщется где-нибудь в захоронениях свенборгской полиции и если эксперт с уверенностью сможет определить тождество сережек с фотографии, с пляжа в районе Линнельсе Нор и из тайника Кимми, тогда появится юридическое основание возобновить расследование. Черт возьми, наконец-то ему повезло! Это было двадцать лет назад, но все же! Флорину, Дюббёлю-Йенсену и Праму придется пройти долгий трудный путь, предписываемый судебным механизмом. Только бы поскорей отыскать Кимми, ведь металлический ящик был найден у нее. Это легче сказать, чем сделать, а смерть наркоманки отнюдь не упрощала задачу, но ничего – найдем!
– Да! – послышался внезапно из трубки голос Асада. – Она обрадовалась. Даже назвала меня песчаным червячком.
Сириец так громко расхохотался в трубку, что чуть не оглушил Карла.
Кто еще, кроме него, способен явное оскорбление посчитать комплиментом?
– Карл, а у меня, знаешь, новости не такие хорошие, как у Розы, – сказал он, отсмеявшись. – Едва ли нам удастся еще раз побеседовать с Бьярне Тёгерсеном.
– Ты хочешь сказать, что он отказался с нами встретиться?
– Так отказался, что совершенно как бы недвусмысленно.
– Не важно. Скажи Розе, чтобы постаралась раздобыть тот снимок. А завтра у нас будет выходной, уже совершенно точно.
Свернув на Хенриксхольмский бульвар, Карл посмотрел на часы. Рановато, но, может быть, оно и к лучшему. Этот Клаус Йеппесен производит впечатление человека, который скорее придет раньше назначенного времени, чем опоздает.
Гимназия Рёдовре оказалась скоплением приземистых зданий, словно выросших из-под асфальта и хаотически перетекающих одно в другое. Вероятно, заведение неоднократно перестраивали и расширяли в те годы, когда рабочий класс косяком потянулся в высшие школы. Тут крытый переход, там гимнастический зал, новые и старые корпуса из желтого кирпича, в которых молодежь западных районов готовили к приобретению привилегий, уже давно освоенных северными.
Следуя указателям, Карл направился туда, где происходила встреча старых выпускников. Клауса Йеппесена он застал в коридоре перед актовым залом: с охапкой бумажных салфеток под мышкой, тот беседовал с несколькими очаровательными выпускницами прежних лет. Симпатичный парень, но, подчиняясь требованиям профессии, сам портит свою внешность бархатным пиджаком да еще и окладистой бородой. Гимназический учитель с большой буквы!
Завидев Карла, он простился со своими собеседницами. В тоне, которым он бросил им: «Увидимся позднее!» – так и слышалась холостяцкая свобода. Мимо группок радостно общающихся старых выпускников, которые предавались ностальгическим воспоминаниям, Йеппесен повел Карла по коридору в учительскую.
– Вы знаете, зачем я пришел? – спросил Карл.
И услышал в ответ, что его коллега, не вполне свободно владеющий датским языком, приблизительно объяснил цель встречи.
– Что вы хотите узнать? – спросил Клаус Йеппесен и предложил Карлу расположиться на одном из старых стульев, созданных на заказ.
– Я хочу узнать все, что возможно, о Кимми и ее окружении.
– Ваш коллега дал понять, что возобновлено расследование по старому делу о рёрвигском убийстве. Это действительно так?
Карл кивнул:
– И у нас есть серьезные основания полагать, что один или несколько членов группы виновны также и в других правонарушениях.
– В правонарушениях? – При этих словах у Йеппесена раздулись ноздри, как будто ему не хватает воздуха.
Он молча уставил взгляд в пустоту и даже не заметил, когда в дверь заглянула одна из его коллег.
– Как ты, Клаус? Ничего? – спросила она.
Он вздрогнул, словно пробудился от транса, и, не глядя, кивнул.
– Я был безумно влюблен в Кимми, – начал он, когда они снова остались одни. – Я желал ее так, как никогда никого не желал. В ней был совершенный сплав ангела и дьявола. Такая нежная, юная, ласковая, как кошечка, и при этом очень властная.
– Ей было семнадцать-восемнадцать лет, когда вы завели с ней роман. К тому же ученица вашей школы! Вероятно, это все же было не очень по правилам?
– Знаю, что гордиться нечем. – Клаус взглянул на Карла, не поднимая головы. – Просто ничего не мог с собой поделать. Я до сих пор чувствую ее кожу. Понимаете? А ведь прошло двадцать лет.
– Да. И те же двадцать лет назад она и еще несколько человек оказались под подозрением в деле об убийстве. Что вы об этом думаете? Как по-вашему – они могли сделать это сообща?
– Кто угодно мог. – Клаус Йеппесен переменился в лице. – Разве вы не способны кого-то убить? Может, вам уже и приходилось? – Он отвернулся и продолжил, понизив голос: – Было несколько эпизодов, которые заставляли меня задуматься – и до, и во время нашего романа с Кимми. Особенно с одним мальчиком из школы, я это помню, как сейчас. Такой был надутый дурак и зазнайка, так что, возможно, он получил по заслугам. Но обстоятельства были очень странные. Однажды он вдруг надумал уйти из школы. Говорил, что упал и расшибся в лесу, но я-то знаю, как выглядят синяки от побоев.
– И какое это имеет отношение к нашей группе?
– Не знаю, при чем тут группа, но после отъезда мальчика Кристиан Вольф каждый день про него спрашивал: куда он уехал, давал ли о себе знать, возвратился ли в школу?
– Может, он просто интересовался судьбой товарища?
Клаус обернулся и посмотрел на Карла. Это же учитель гимназии, в чьи умелые руки добропорядочные родители отдают своих детей, доверяют их воспитание! Человек, который проводит рядом с детьми годы! Так неужели с этим же выражением на лице этот человек встречает родителей, когда они приходят побеседовать об успехах своих детей? Если так, то наилучшим проявлением заботы о детях было бы немедленное их возвращение домой, прочь из этой школы. Нет, слава богу, не часто приходится видеть лица, настолько искаженные жаждой мести, ненавистью и враждой ко всему человечеству, как сейчас у этого учителя.
– Кристиан Вольф никогда не проявлял интереса ни к кому, кроме собственной персоны, – бросил Клаус с горьким презрением. – Поверьте мне, он был способен на все. Но мне кажется, он боялся, что придется отвечать за свои грешки. Поэтому хотел убедиться, что мальчик исчезнет навсегда.
– Приведите, пожалуйста, примеры! – попросил Карл.
– Это он, уж поверьте, был заводилой в группе. В его душе горел огонь, который разжег сам дьявол, и он быстро распространял свой яд вокруг себя. Это он выдал меня и Кимми. Это по его вине и мне, и ей пришлось уйти из школы. Это он толкал ее к тем мальчикам, которых хотел побольней ударить. А когда она завлекала их в свои сети, он забирал ее у них. Она была его паучихой, но за ниточки дергал он сам.
– Он умер. Вы это, наверное, знаете? Погиб от шальной пули.
Клаус Йеппесен кивнул:
– Возможно, вы думаете, что я рад его смерти. Отнюдь нет. Он слишком легко отделался.
Из коридора донеся веселый смех, и на секунду Клаус словно очнулся. Но тотчас же на его лице проступил гнев и снова увлек в бездну.
– Они напали на этого мальчишку в лесу, и ему пришлось бежать из школы. Можете сами у него спросить. Возможно, вы его даже знаете. Его зовут Кюле Бассет, сейчас он живет в Испании, но найти его нетрудно. Он владеет одной из крупнейших в Испании подрядческих фирм. И Коре Бруно убили они. Поверьте мне, – закончил он.
– Нам эта мысль тоже приходила в голову, – согласился Карл, записав адрес фирмы. – Но почему вы так думаете?
– Бруно приходил ко мне после того, как меня уволили из школы. Мы были соперниками, но теперь стали союзниками. Он признался, что боится Вольфа. Они были давно знакомы. Бруно жил по соседству с его дедом и бабкой, и Кристиан постоянно ему угрожал. Я мало что знаю, но этого достаточно. Вольф угрожал Коре Бруно, это факт. И Бруно погиб.
– Вы говорите так, словно знаете наверняка. Но ведь вы с Кимми уже расстались к тому времени, когда умер Бруно и когда произошло нападение в Рёрвиге.
– Да, но еще до этого я видел, как шарахались, расступаясь в стороны, другие ученики, когда по коридору шла эта группа. Я видел, как они обращались с людьми, когда собирались вместе. Конечно, не с теми, с кем учились в одном классе, ведь первое, чему учат в этой школе, – чувство товарищества. И это они напали на мальчика, я это просто знаю, и все.
– Откуда знаете?
– В свободные дни Кимми несколько раз приходила ко мне ночевать. Она спала тревожно, словно что-то не давало ей покоя. Во сне она произносила его имя.
– Чье имя?
– Этого мальчика! Кюле!
– Это был ужас от пережитого или ее мучила совесть?
Клаус хохотнул. Это был хохот из бездны, защитная броня, а не дружески протянутая рука:
– Нет, на муки совести это не было похоже. Отнюдь нет. Кимми была не такая.
Карл подумал было, не показать ли игрушечного медвежонка, но отвлекся при виде выстроившихся в ряд кофеварок, которые шипели на стойке. Если так и было задумано, чтобы они работали все время школьной встречи, то под конец в них останется сплошной деготь!