Было далеко за полночь. Показавшееся слабым вино сильно ударило в голову, ноги подкашивались, от мельтешения разноцветных нарядов рабынь–танцовщиц к горлу подкатывала тошнота.
Послушав, как староста и кузнец пытались изобразить песню, слов и смысла которой было не разобрать, мы, не сговариваясь, сначала пропели старую военную, как оказалось, тут вовсе неизвестную «По полю танки грохотали», потом Алекс спел «Хочу перемен!» Виктора Цоя. Далее были Чайф «Не спеши ты нас хоронить», еще что‑то, «Мурка», а напоследок затянули русскую народную. Угадайте, какую. Да, именно эту! Хоть мы уже давно не попадали в унисон, путали слова и ужасно фальшивили, «Черный ворон» пошел «на ура»… В общем, наше выступление произвело полный фурор. Апогеем пьяного дебоша стали подарки «туземцам»: Ахмеду мы подарили спички, Саиду зажигалку, десятники получили по половинке карандаша, а Ивану достался, на мой взгляд, бесполезный здесь пневматический пистолет, впрочем, вызвавший у него неописуемый восторг, взрыв слов благодарности и клятву в вечной дружбе. Расчувствовавшись, староста предложил всем поучаствовать в местной забаве – ловле кур, в которых, естественно, стрелять было нельзя, за что Миха впоследствии и дисквалифицировали, а приз – рабыню, что все время прислуживала нам, выиграла Татьяна.
Одним словом, очнулся я только к обеду – с АКА в обнимку, сильной головной болью, покинутым кошачьим стойбищем во рту, лицом «бабая» и мыслью о том, что впервые за долгое время «вечер удался».
Глава 15
С возрастом мы отвыкаем от окружающей нас красоты и учимся смотреть лишь себе под ноги. Однообразный быт, одинаково–скучные будни… Мы давно разучились летать. Да если бы только летать… Припоминаете, как в детстве вы раскрашивали рисунки? А книжки–раскраски? А после, много позже? Наверное, если только после того, как у вас появились и подросли дети… А сами для себя? Сами пробовали купить и вечером, за чашкой кофе, упоенно, не отрываясь, чтоб нос и руки в краске? Нет? Вот именно. А все дети умеют раскрашивать свой, да и наш окружающий мир теми красками, которые мы давно разучились видеть…
Но цвета у красок бывают разные, и не только дети умеют пользоваться кистью… Порой с нами хочет поиграть сама Судьба или его величество Случай…
К чему это я? Ах, да… У кузнеца пропал сын… Последний раз его видели у поля, в тот день, когда пришли воины легиона. Поиски ничего не дали. Саид места себе не находил. Кузня встала…
После такой новости кузнец с отрядником запили, мы с Алексом и Михом из «солидарности» присоединились. Саид… Его было жалко. С горя кузнец день за днем напивался еще с самого утра. Что касается нас четверых… Мы «приговорили» практически все стратегические запасы старосты. По пьяному делу, после долгих рассказов и заверений в том, что наша группа сохранит свою целостность, не будет подчиняться никому, кроме главнокомандующего и что после подготовки нам дадут создать свой отряд, усилив новобранцами и несколькими бывалыми воинами, мы договорились с Иваном поехать вместе с ним на базу легиона.
Иван оказался приятным собеседником, прекрасным рассказчиком и просто хорошим человеком. Проще сказать, идеальным собутыльником. Он ни на миг не расставался с нашим подарком и время от времени тихонько бормотал, что теперь многим утрет нос…
Танина рабыня ни на шаг не отходила от нее, сама же «госпожа» стала постоянным объектом наших дружеских шуток. Научить Аллу – а именно так звали рабыню – обращаться к Татьяне просто по имени оказалось делом абсолютно безуспешным. Никакого результата, кроме слез и мольбы не губить ее, не дала и попытка избавить Аллу от оков рабства… При этом рабыня была весьма умной женщиной и искусной хозяйкой, но разговаривать предпочитала только со своей «госпожой». Впрочем, Тане за это время наверняка надоела наша сугубо мужская компания…
А что же жители деревни? Мне подумалось, что староста не впервые кутил в компании гостей, не заботясь о том, что о нем подумают остальные. Возможно, поэтому на мой вопрос о людях Ахмед попросту махнул рукой, сказав, чтобы я не беспокоился, ибо главных канонов еще никто не отменял – будут и хлеб, и зрелища. Возможно, это всего лишь мои догадки, но не являлись ли все эти устроенные старостой попойки частью работы, частью некоего его замысла…
Время шло размеренно и неторопливо, открывая нам все новые и новые события. Вскоре наступил день, когда Ивану и его десятникам надлежало выбрать троих молодых парней для службы, а нам – собираться в путь–дорогу…
Площадь застелили толстым слоем свежескошенной травы, а по периметру еще с вечера расставили столы и лавки. Последние находились лишь с одной стороны, чтобы сидящим было удобно наблюдать за всем, что происходит в центре площади. В результате получилось некое подобие амфитеатра.
Скромная пища богато смотрелась на массивных столешницах из почерневшего старого дерева. Люди появлялись группами, каждая несла с собой свое божество. Идолы были небольшие, их устанавливали за столами со стороны площади, затем, поклонившись, рассаживались. Картину дополняли массивные кожаные бурдюки с вином. Вся эта обстановка, я бы добавил, атмосфера средневековья пагубно сказывалась на трезвости рассудка, ибо мозг требовал бутылку рома в руку и, как минимум, одноглазого попугая на плечо.
Женщин среди сидевших за столом практически не было. Они либо подносили пищу, либо о чем‑то беседовали, толпясь за небольшими заборчиками там, где улицы примыкали к площади. Кузнец, уже успевший с самого утра принять на грудь несколько смертельных доз алкоголя, запинаясь и путаясь в словах, пояснил, что, негоже женщинам портить мужской праздник. А вот те, что находились за столами, – они «бились наравне с мужчинами и делом доказали, что достойны этой почетной привилегии». Таня, покраснев, пыталась возражать, но в гневе не могла найти слов и только хватала ртом воздух, словно выброшенная из воды рыба.
Когда все уселись, в центр площади вышел староста. Он долго и проникновенно говорил о славе воинов легиона, их победах, о полчищах кровожадных врагов, ненавистных технарях, спрятавшихся в утробах машин. Яростно жестикулируя, рассказывал о будущем поселения, о богатых урожаях и беззаботной жизни. Политики, порой, все похожи на двуликого Януса… Люди слушали Ахмеда. То и дело раздавались одобрительные возгласы. Наконец, староста передал слово и почетное право начать отбор кандидатов отряднику.
Выйдя в центр, Иван начал со слов благодарности жителям деревни. Далее шла реклама легиона, его воинов и суровой аскетической жизни, в которой было место не только подвигу, но и повседневным радостям. Отрядник не был столь красноречив, как староста, поэтому и речь его была недлинной. В заключение он объявил, что пропавший груз найден и находится в нескольких часах пешего хода от поселения, а все виновные, что были захвачены живыми, казнены на месте. Разогретая старостой толпа взорвалась воплями радости и шумным гомоном.
То, что произошло дальше, показалось мне странным: все сидевшие за столами молча встали, высоко подняли кружки, затем, выплеснув немного вина на землю, выпили все до дна. Саид, икнув, сказал, что это дань славы павшим, затем залпом выпил полулитровую емкость и, закрыв глаза, в беспамятстве тихо сполз под стол.
Иван заранее нас предупредил, чтобы мы много не пили, ибо нам предстоял довольно утомительный и опасный поход. Отрядник наверняка знал, о чем говорил, поэтому мы не спорили. В наших кружках был бодряще–холодный крепкий травяной отвар (спасибо рабыне – иногда она была просто незаменима).
Тем временем в центр площади вышли десятники Ивана – все раздеты до пояса, в руках шесты. К ним присоединились двадцать местных парней лет от пятнадцати и старше, вооружены они были кто чем, да и одеты кто во что…
Я не раз бывал на соревнованиях по различным видам единоборств, но то, что происходило на траве, не походило ни на один виденный мною бой. Это не было похоже ни на показательное выступление, ни на постановку, ни даже на спарринг. Это была настоящая битва, когда десятники, мастерски прикрывая друг друга, без жалости избивали претендентов, а те, в свою очередь, без тени страха нападали, пытаясь применить весь свой жизненный опыт. Каждый новый удар вызывал крики, одобрительные вопли или гул разочарования и свист зрителей.
Пятерых, оставшихся лежать на траве, окатили водой, тех же из них, кто сам не смог подняться, подняли и унесли рабы. Оставшимся ребятам приказали раздеться догола. Как я понял, оценивали телосложение. Так отсеяли еще двух. Алекс, ухмыльнувшись, вспомнил, как когда‑то его забирали в армию он точно так же, голышом, стоял перед военкоматской медкомиссией.
Все¸ что происходило далее, походило на игры горцев в Шотландии: метали булыжники с места, нетолстые двухметровые бревна – с разбега. К этому времени толпа, уже изрядно разогретая алкоголем, неистово орала, мужчины вскакивали с мест, активно жестикулируя. Завязалось несколько драк, которые, впрочем, с легкостью разняли солдаты Ивана. После всех состязаний осталось с десяток потенциальных новобранцев.
В разгар испытаний прибыли солдаты с груженой телегой. Управлял телегой никто иной, как пропавший сын кузнеца. Ахмед поднялся из‑за стола и, пошатываясь, направился прямо к телеге. Толпа замолчала: все понимали – сейчас что‑то произойдет. Очнулся и кузнец и, показывая чудеса эквилибристики, тоже двинулся к телеге.
— Не трогать парня! – Иван вышел из‑за стола.
— Это мой сын! Что хочу, то с ним и сделаю! – Саид развернулся к Ивану и чуть не упал. Десятники попытались скрыть улыбки.
Пока кузнец старался обрести равновесие, Иван просто подошел и двинул тому в пах. Саид грузно осел на колени и, свернувшись калачиком, повалился на землю. Толпа загудела.
— Люди! – Иван сделал десятникам едва заметный знак и те оттащили кузнеца в сторону. – Люди, уважаемый Ахмед! Саид, дай Бог тебе здоровья. – по толпе волной пробежал смешок. – Этот парень помог вернуть украденный у вас груз! Более того, он лично расправился с одним из бандитов! Я вижу, ты не очень‑то рад видеть сына дома, и потому я решил взять его с собой, четвертым!