В перестрелке с Эскобаром и его единственным телохранителем не пострадал ни один полицейский. Один из сотрудников ЦУСПР прошел на волосок от смерти: выглянув из-за угла на втором этаже, чтобы подняться по лестнице за Эскобаром, он споткнулся и упал. В этот самый момент в него выстрелил Эскобар. Падение спасло полицейскому жизнь.
Мы с полковником Мартинесом и другими сотрудниками НПК подошли к окну на третьем этаже, откуда Эскобар с телохранителем выпрыгнули на крышу соседнего двухэтажного дома. На крыше вокруг тела Эскобара собрались почти все сотрудники ЦУСПР, некоторые так и не выпустили автоматы из рук. Я посмотрел на тело самого разыскиваемого в мире преступника и понял, что он совсем не похож на портрет коренастого ухмыляющегося злодея с усами, который печатали на плакатах. В бегах Эскобар здорово раздобрел. Борода его торчала клочьями. Забрызганные кровью новые синие джинсы были явно ему велики и аккуратно подвернуты на лодыжках. На стопах виднелись царапины и грязь: он бежал босиком через весь дом и по обломкам грязной черепицы на крыше.
Увидев меня, полицейские закричали, что наконец поймали Эскобара. Я помахал и сделал несколько фотографий.
Затем я спустился вместе с полковником Мартинесом и другими сотрудниками вниз, мы обошли дом сзади. Тело последнего sicario, Эль-Лимона, лежало на траве под домом.
Я сделал еще несколько снимков для последующего расследования и заключения экспертов. Мы снова поднялись на крышу, к телу Эскобара. Я сфотографировал тело с разных ракурсов, наплечную кобуру на два пистолета и сами пистолеты, которыми Эскобар отстреливался от полиции. Я также сфотографировал столпившихся у тела сотрудников ЦУСПР. Многие полицейские, включая нескольких патрульных, просили меня запечатлеть их рядом с телом. Сотрудники ЦУСПР хотели сфотографироваться со мной на фоне тела, что мы и сделали. Снимок, где я сижу на корточках у тела Эскобара и держу его за рукав тенниски, стал довольно известным, но в Вашингтоне и Боготе мне за него попало: всё выглядело так, будто это американцы убили Эскобара, хотя на самом деле это целиком и полностью заслуга полиции Колумбии.
В тот момент я не думал о возможных международных конфликтах. Я поддался всеобщей эйфории. Столько лет террора, сотни убитых копов, похищений и взрывов, унесших жизни невинных людей, – и вот: Пабло Эскобар мертв. Действительно мертв! Не буду кривить душой, я и правда был в восторге.
Я фотографировал тело, не забывая подмечать детали. Всего я увидел три ранения: одно в ногу сзади, одно в ягодицы и одно в правое ухо. Было очевидно, что он погиб от выстрела в ухо. Молодым копом меня брали на расследования убийств и суицидов, так что я имел дело и с тем и с другим. Осмотрев отверстие в ухе Эскобара, я не обнаружил на коже вокруг никаких ожогов и пороха, которые бы указывали на самоубийство при помощи огнестрельного оружия или выстрел с очень близкого расстояния. Это совершенно точно был не суицид. Установить причину смерти нужно было обязательно, потому что через несколько лет сын Эскобара, Хуан Пабло, пытался исказить факты и заявил, что его отец совершил на крыше самоубийство. Ему казалось, что таким образом он представит своего отца храбрецом.
Однако о суициде не было и речи. Наплечная кобура на два пистолета – и эти самые два девятимиллиметровых пистолета лежали рядом с телом Эскобара. Затвор одного из них был зафиксирован в заднем положении, а значит, патронов в нем уже не было. Свидетельства перестрелки наличествовали как в доме, так и на крыше. После внимательного осмотра места преступления и оценки доказательств у меня не было оснований не верить колумбийской полиции и их версии произошедшего. В конце концов, на протяжении последних полутора лет мы с Хавьером доверяли этим людям свою жизнь, и они ни разу не дали нам повода усомниться в своих словах.
С крыши отлично просматривалась растущая толпа зевак на дорожке у дома. Люди тоже хотели убедиться в смерти Эскобара. Прибыли взволнованная мать и сестра наркобарона. Они спорили с полицией. Затем сестра обошла дом, увидела тело убитого телохранителя Эскобара и принялась кричать, что полицейские убили постороннего, это не ее брат. Ее угомонили и сказали, что тело брата лежит на крыше.
Прибыли колумбийские военные и сразу оцепили периметр, чтобы люди не мешали расследованию. К месту подтянулись местные СМИ и судмедэксперты. Я поговорил с подполковником Норберто Пелаэсом, одним из командующих, и мы сошлись во мнении, что мне лучше не показываться на глаза СМИ. Я не собирался отбирать заслуженные лавры у Национальной полиции Колумбии, и находящиеся на месте американцы не хотели создавать впечатления, что они как-то причастны к последней операции. Я спустился с крыши в дом, сфотографировал каждую комнату и обстановку. В гараже обнаружилось желтое такси, то есть, как мы и думали, Эскобар свободно перемещался по Медельину, когда общался с сыном по мобильному телефону. Во время последнего разговора с отцом Хуан Пабло задавал ему вопросы для интервью одному колумбийскому информагентству.
К вечеру я истратил четыре катушки пленки и был готов вернуться на базу. Пелаэс поехал со мной и выделил несколько офицеров для охраны. Я был благодарен, что они переживают за мою безопасность и настаивают на охране. Дневное воодушевление всё не отпускало. На базе я передал всё, что узнал, другим американцам. Затем позвонил Конни, чтобы ее успокоить, и рассказал подробности Тофту. Я заверил его, что Пабло Эскобар мертвее мертвого.
Поздно вечером Эрмильда, мать Эскобара, и две его сестры опознавали тело в городском морге – том самом, где за последние шестнадцать месяцев побывали тела четырехсот с лишним полицейских, убитых наемниками Эскобара за время второй охоты.
«Убийцы!» – заклеймила отчаявшаяся Эрмильда охраняющих морг полицейских.
Тофт поздравил всех с победой и сообщил о том, что меня переведут обратно в Боготу.
С возвращением на базу полицейских охрана была усилена. Мы готовились к возможной мести наркомафии. Вероятность нападения на базу этой ночью была велика. Охрану периметра усилили, все держали оружие при себе.
Однако это был один из самых спокойных вечеров в Медельине за всю мою службу. В результате объединенных усилий колумбийской полиции и правительства, а также жестоких нападений «Лос-Пепес» почти все члены наркокартеля Эскобара были убиты или сидели за решеткой, поэтому нападать на нас было некому. Но той ночью я всё равно не спал. Дневные события всех настолько взбудоражили, что даже огромное облегчение от окончания этой войны не давало спокойно спать, мы не верили своему счастью.
Нам правда удалось? Неужели всё закончилось? Казалось, что это сон.
Гавирия в Боготе лично объявил прекрасную новость по Национальному телевидению, а президент Клинтон позвонил из Вашингтона колумбийскому президенту со словами: «Сотни колумбийцев – самоотверженных полицейских и невинных жителей – погибли в результате терактов Эскобара. Теперь вы почтили память всех этих жертв».
После того как все вернулись на базу, ко мне подошел Пелаэс и сообщил, что в тот день ни у кого из сотрудников, выехавших на место, не работали камеры и сделанные мною фотографии оказались единственными, на которых запечатлено место преступления сразу после перестрелки.
Пелаэс всегда вызывал у меня уважение: невероятно умный, приятный в общении, к тому же отлично говорил по-английски. Он окончил Национальную академию ФБР, где проходил международную программу для руководителей высшего звена; подчиненные его обожали. Брюнет с темными глазами, изящного телосложения, ростом около ста восьмидесяти сантиметров, в отличной физической форме, Пелаэс входил в группу командования и ближний круг полковника Мартинеса. Когда я жил на базе, мы с ним часто гуляли вокруг комплекса и иногда покупали в соседнем районе по пиву с бургером. Мы рассказывали друг другу о семье, родном городе и даже вместе ходили за мороженым. Он знал, как мы познакомились с Конни, как нам не терпелось удочерить Монику и как мы считали дни до поездки домой, чтобы познакомить дочку с новой семьей. Кому-то это покажется сентиментальным, но эти прогулки за мороженым дарили мне ощущение спокойствия и позволяли хоть ненадолго забыть о напряжении и режиме повышенной бдительности, которые сопровождали нашу ежедневную жизнь на базе.
Я доверял Пелаэсу, поэтому без колебаний отдал ему пленку. Я наснимал четыре катушки 35-миллиметровой пленки, и Пелаэс передал ее майору для проявки. Майор обещал вернуть мне негативы и сделать копии фотографий по моему выбору. Тем же вечером я узнал, что пленку проявили, но майор отказался вернуть мне негативы или напечатать снимки. Я обратился к Пелаэсу, и мне вернули негативы и фотографии, но не все! Несколько негативов майор явно изъял, больше я их не видел. На большинстве из них были изображены сотрудники ЦУСПР, столпившиеся на крыше у тела Эскобара; эти фотографии я делал из окна третьего этажа.
На следующее утро мне позвонили из посольства и дали указание дождаться Хавьера на базе, чтобы тем же вечером вдвоем вернуться в Боготу. Я договорился насчет полицейского вертолета, который встретит Хавьера в аэропорту Медельина и доставит на базу. Собрав вещи, я попрощался с другими американцами и своими друзьями-полицейскими. Вернувшегося Хавьера встретили еще более радостно, ведь он участвовал в поисках Эскобара с 1988 года. Я очень сожалел, что он пропустил убийство Эскобара.
Было бы здорово, если бы Хавьер мог отпраздновать окончание расследования вместе со всеми. С другой стороны, в Медельин Хавьер никогда не брал с собой камеру, так что, если бы он поехал вместо меня, никто бы не заснял историческое событие.
В Медельин со всех концов света стекались репортеры, чтобы осветить смерть самого разыскиваемого в мире преступника и его шумные похороны на следующий день. Тысячи почитателей наркобарона из трущоб Медельина столпились в маленькой часовне, где его семья организовала прощание с открытым гробом. Пришедшие старались прорваться к серебряному гробу и прикоснуться к телу Эскобара, пока гроб заносили в церковь под проливным дождем. С криками «Viva Pablo!»