Пригнувшись и стараясь не шуметь, Борис миновал темнеющий зев зарешеченного проёма. Сразу за окном был балкончик. Но тоже — весь в решётках.
Борис осторожно приподнялся, держа автомат наизготовку и палец — на спусковом крючке.
Ничего. Никого…
Этот балкон никто не охранял. Но если ломать решётку — поднимется шум.
Ломать Борис не стал. Забросив калаш за спину, он подтянулся и, используя балконную решётку в качестве лестницы, быстро вскарабкался на второй этаж…
Ещё один балкон. Ещё одна решётка. Диких, к счастью, здесь тоже нет.
Он поднялся ещё выше.
На третьем этаже решётки не было. И охраны тоже. Очень странно вообще-то. Подобной беспечности от диких, оборонявших здание, Борис не ожидал. Может быть, народу в пятиэтажке не так уж и много?
Борис перевалился через балконную ограду. Под ногой хрустнуло битое стекло. Борис схватился за автомат.
Нет, никто на шум не бросился. Впечатление такое, будто весь этаж обезлюдел.
Так и оказалось. На третьем этаже не было ни одной живой души. Дело становилось всё интереснее и интереснее.
Пару секунд Борис размышлял, что делать дальше — подниматься наверх, откуда стреляли из автомата, или сначала проверить тылы.
Решил начать с тылов. Хотелось знать наверняка, что со спины никто не ударит.
Соблюдая максимальную осторожность, передвигаясь тихо, как мышь, он осмотрел помещения на втором и первом этажах. Никого не обнаружил. Непонятно… Ну и где же та добыча, на которую так рассчитывал и из-за которой так рьяно торговался с предводителем диких Ухо? Неужели вся банда собралась наверху? Или нет вовсе в пятиэтажке никакой банды?
В шлемофоне тихонько, на грани слышимости, потрескивало. Ухо терпеливо выжидал. Ни о чём не расспрашивал. Ничего не советовал. Сержант понимал, что даже негромкие переговоры могут сейчас привлечь внимание противника.
Но вот где он, этот самый противник?
Борис снова двинулся наверх.
Четвёртый этаж тоже оказался пустым. Борис уже понял: улов здесь будет небольшим. Ох, напрасно Ухо раскатывал губу на большие баллы.
Оставался последний, пятый этаж. И крыша. Впрочем, на крыше особенно-то и прятаться негде. Значит, только пятый этаж. А много ли людей разместится на одном этаже?
Выставив перед собой автомат, Борис поднимался по лестнице. Ступать старался бесшумно, не тревожа обвалившиеся куски штукатурки.
Почти не дышал.
Один пролёт. Второй.
Последние ступени…
Лестничная площадка.
А куда теперь?
Пустые дверные проёмы темнели справа, слева. И два — впереди. Враг мог быть в любом. И в каждом — если враг не один.
В помещении слева под чьей-то ногой хрустнуло стекло. И почти сразу же раздался негромкий хриплый голос.
— Выжидают чего-то, сволочи…
Дикий! Главарь диких.
Да, может быть, народу здесь и немного, но ведь к кому-то же он обращался!
Борис пошёл на голос.
Они засели в большой комнате, заваленной старой мебелью и с окнами, выходящими сразу на три стороны. Двое диких. Всего лишь.
За прогнившим диванным остовом укрывался здоровенный заросший мужик с автоматом. За перевёрнутым столом с толстой столешницей и парой массивных кресел сидела белобрысая девчонка в перепачканном лёгком платье. Малолетка сопливая, почти ещё ребёнок. Такие, кстати, очень ценятся на трес-рынке. Скорее всею, это даже не подруга-сожительница, а дочь мужика. Хотя, кто их знает…
Борису стало ясно: всё это время дикий отчаянно блефовал. Мужик хотел их наколоть: уйти из хутора со своей соплюшкой и оставить пустой дом, в котором, якобы, было полно добычи.
Девчонка спиной почувствовала опасность. Обернулась. Вскрикнула, шарахаясь от двери в сторону:
— Па!
«Значит, всё-таки дочь», — мельком подумал Борис.
И нажал на курок подствольника.
Мужик с автоматом, дёрнувшийся на крик, был опаснее. Поэтому первая шприц-ампула досталась ему.
Борис лишь на краткий миг опередил противника. Грязная, небритая, перекошенная от ярости рожа и ствол старого калаша уже поворачивались к нему. Однако парализатор свалил дикого прежде, чем тот успел выстрелить. Шприц попал в правое плечо. Мышцы мгновенно отказали мужику. Дикий грохнулся на спину. Скрючился, забился в судороге.
Готов!
Борис прыгнул вперёд, перекрывая девчонке путь к выходу и к автомату отца.
Та была безоружной и всаживать в неё лошадиную дозу парализующе-шоковой смеси не хотелось. Если у перепуганной малолетки хватит ума сдаться, можно будет обойтись и без этого.
Увы, страх перед хэдхантером оказался слишком велик. Девчонка вскрикнула. Запаниковала. Кинулась в смежную комнату.
Или никакая это не паника? Или у неё там тоже оружие припрятано?
— С-с-стой! — цыкнул сквозь зубы Борис, вновь вскидывая автомат.
Не остановилась. Юркнула за дверной проём с чудом уцелевшей дверью на ржавых петлях. Дёрнула за собой потрескавшуюся облезлую ДСП, прикрываясь ею.
Вот дура!
Борис выстрелил. Пришлось всё же. Но в этот раз опередили его. Дверь хлопнула о косяк. Игла вошла в ДСП. Шприц-ампула разбилась о преграду. Расплескавшийся парализатор не причинил беглянке никакого вреда.
Матерясь про себя, Борис ногой распахнул дверь.
Смежная комната оказалась тупиковой. Выхода отсюда не было. Разве что…
— Нет! — Девчонка — по-прежнему безоружная и вконец обезумевшая от страха — кинулась к окну с вывороченными рамами.
«Выброситься хочет!» — отчётливо понял Борис.
— Стой, дура! — крикнул он.
И выстрелил снова.
И — снова опоздал. Совсем чуть-чуть.
Попасть-то он в неё попал. Шприц-ампула настигла дикую у самого окна. А вот остановить уже не смогла.
Худенькое тело, скрюченное судорогой, по инерции перевалилось через подоконник, засыпанный битым стеклом. Зависло в оконном проёме. Из предплечий и коленок, порезанных о блестящие осколки, брызнула кровь.
Борис прыгнул к окну, надеясь поймать, удержать…
Пальцы схватили воздух. Над подоконником мелькнули худые ноги. Трепыхнулся подол грязного лоскутного платьица.
Малолетка выпала из окна вниз головой.
Хрусь! Даже здесь, на пятом этаже, был слышен тупой звук от удара об асфальт.
Борис видел, как парализованное тело соприкоснулось с землёй.
И как по земле расплескались мозги ребёнка.
На подоконнике, в пыльных стеклянных россыпях, алела кровь.
Внизу в позе эмбриона лежало неподвижное тело. Даже смерть оказалась не в силах расслабить сведённые парализатором мышцы.
Борис выругался ещё раз. Поудобнее перехватил автомат.
Всё прошло слишком шумно. Больше не было нужды таиться. Если на этаже есть другие дикие, они уже знают о вторжении в здание.
Он бросился обратно на лестничную площадку — проверить не осмотренные ещё помещения.
— Берест! Что происходит? — затрещал шлемофон.
Ухо требовал ответа. Ничего, подождёт сержант.
Борис заглянул во всё дверные проёмы…
— Берест? Ты жив там, мать твою, или как?!
Осмотрел каждую комнату.
— Слышишь меня, Берест! Ответь!
И лишь убедившись, что на этаже никого больше нет — ответил:
— Слышу.
— Автоматчика достал?
— Достал.
— Держись, мы идём! Скоро будем.
Держаться? Он усмехнулся. Да какие проблемы.
Можете не торопиться, товарищ сержант. Теперь-то куда спешить? Борис подошёл к окну. Встал так, чтобы атакующие видели: свой. Чтобы не всадили ненароком шприц или пулю.
Через площадь бежали, пригибаясь, пятнистые фигурки. К дверям, к окнам, к балконам.
— Сколько диких в доме? — снова раздался в шлемофоне голос Уха.
— Двое, — тусклым голосом ответил Борис. — Хотя теперь уже один.
«Всего-навсего один трес-балл», — проползла вялая мысль.
И минус три шприц-ампулы.
Неоправданный перерасход боеприпасов его почему-то не особенно и расстроил.
— Ты че гонишь, Берест? — В голосе Уха послышались беспокойство и угроза. — Какой на хрен один?!
— Я не гоню, — устало отозвался Борис. — Говорю, как есть. Во всей пятиэтажке только один дикий. Остался один…
Он присел возле парализованного мужика. Бородача ещё била мелкая дрожь. Изо рта текла струйка пенистой слюны. Из зажмуренных глаз — слёзы.
Пришлось приложить немалые усилия, чтобы извлечь оружие из сведённых судорогой пальцев.
Старый-престарый покоцанный калаш. Треснувший, стянутый скобой и обмотанный изолентой приклад. Два магазина — тоже на изоленте.
Борис отсоединил рожки. Не торопясь, один за другим выщелкнул на голый бетонный пол патроны. Просто так, чтобы хоть чем-то себя занять.
В первом магазине оставалось три патрона. Во втором их было всего два.
Борис перевёл взгляд на дикого. Для себя, видать, берёг, второй магазин, для себя и для дочки. Только воспользоваться им не успел.
Впрочем, девчонке-то уже всё равно.
Борис покосился на приоткрытую дверь. В двери торчала игла от шприц-ампулы. За дверью было видно окно, из которого выпрыгнула дикая. Может, в самом деле такой выход для неё — наилучший.
А как бы он сам поступил на её месте?
А на месте её отца?
Борис вздохнул. Этого лучше не знать. Никогда лучше не узнавать такого.
— Да, не повезло тебе, папаша, — без издёвки, с искренним сочувствием обратился к дикому Борис. — По всем статьям не повезло.
Дикий не ответил. Не в человеческих силах разговаривать, находясь под действием хэдхантерского парализатора.
Интересно, а понимает ли вообще борода, что происходит? Знает ли, что потерял дочь? Способен ли осмыслить, что утратил свободу? Или лошадиная доза обездвиживающего препарата парализует не только тело, но и мозг? Или болезненная инъекция вместе с мышцами скручивает в тугой узел и разум тоже?
Почему из зажмуренных глаз дикого текут слёзы? Откуда они? Что это за слёзы? Слёзы боли? Слёзы бессильной ярости? Слёзы отчаяния?
Чем больше всматривался Борис в слезящиеся глаза сильного, здорового, но совершенно беспомощного мужика, тем сквернее себя чувствовал. Чем глубже пытался проникнуть в мысли треса, тем меньше ему нравилась работа хэдханте