Охотники на людей — страница 44 из 60

— Напрасно твой друг сглупил, — обратился к нему рыжий, кивком указав на Щербу, — Против колизейского шокера с голыми руками не попрёшь. Не нужно под него подсовываться без особой причины.

Борис промолчал. И о том, что Щерба ему вроде как не совсем друг, а так… земляк, сослуживец по хэдхантерской группе и лоханувшийся товарищ по несчастью. И о том, что сам он тоже не так давно очухался после разряда.

И о том, что отчаяние свободного, полного радужных надежд человека, в одночасье ставшего тресом, — вполне уважительная, по его мнению, причина, он тоже говорить не стал.

— Хорошо хоть, ошейник не включили — шею не пожгли. Наверное, просто активировать ещё не успели. Но это дело нехитрое. В следующий раз могут и включить.

Борис угрюмо слушал незнакомца. Честно говоря, не таких базаров он ожидал от сокамерников в первый день знакомства. Каких угодно, но не таких.

А гладиатор со шрамом на лице продолжал — всё громче и настойчивее:

— Здесь умнее нужно быть, — кажется, на этот раз рыжий обращался ко всем новичкам сразу, — Гладиаторский ошейник жжёт шею так, что потом головы не повернёшь. Разряд шокера вырубает любого бугая, и это тоже чревато…

Рыжий красноречиво скользнул взглядом по разбитой голове Щербы.

— А на арене даже лёгкая травма, полученная до боёв, может стоить жизни.

— Тебе-то какое дело до чужих жизней? — устало вздохнул Борис. Эти странные наставления начинали его раздражать.

— Шкурный интерес, — осклабился рыжий. Во рту у него недоставало нескольких зубов. — Самый что ни на есть шкурный. Не больше и не меньше. Во-первых, у нас тут в почёте групповые бои. Трес-файтинг — командный спорт.

Улыбка рыжего стала шире и злее.

— За поединки одиночек сейчас платят неохотно. Публика любит, когда стенка на стенку, камера на камеру, когда много крови и трупов. В таких схватках побеждает обычно та группа, в которой меньше калек.

Ясно. Предположим, ясно…

— А во-вторых? — спросил Борис.

— Во-вторых… — Рыжий перестал улыбаться, — Может быть, когда-нибудь представится случай сцепиться с ними…

Он мотнул головой на дверь камеры.

— Может, получится хотя бы до одного добраться. Тогда тем более нужно быть в форме. И живым нужно быть.

— И вы в это верите? — хмыкнул Борис, обводя взглядом сокамерников, — Что удастся добраться?

— Кто-то верит, кто-то — нет, — ответил за всех рыжий, — Но я скажу так: если не верить — долго здесь не протянешь. Нет стимула держаться. Нет надежды. Незачем выходить на арену раз за разом, драться, снова и снова убивать других. Проще самому подохнуть сразу, в первом же бою.

Какие речи, однако!

— Слушай, а ты не боишься? — спросил Борис.

— Чего?

Борис поднял глаза к потолку, указал взглядом на камеры.

— Там, где есть камеры, могут быть и микрофоны.

Рыжий рассмеялся:

— Есть, конечно, а ты как думал? За нами следят и нас слушают круглые сутки. Ну и что с того? Колизейские псы прекрасно понимают, что человек, который попадает сюда, будет мечтать только об одном. А если эта мечта помогает ему злее драться на арене — им это только на руку. Да и вообще… Думаешь, с нами можно сделать что-то худшее, чем уже сделали?

Борис так не думал.

— За явное неповиновение и сопротивление здесь карают, конечно, но за базары в камерах — нет, — вводил в курс дела рыжий, — Колизейским тоже не выгодно из-за пустяков портить бойцов вне арены. Так что пар выпускать позволяют, суки. И объяснять новичкам, что да как, — тоже разрешают. Тут у нас с ними общие цели.

Как это ни странно, но, видимо, всё так и было.

— А ты здесь за мать Терезу, чтобы объяснять? — буркнул Борис, — Или за пахана?

Рыжий покачал головой.

— Мамок тут тебе не будет — не надейся. И до настоящего пахана дорасти в колизее трудно. Времени мало, а, мм… ротация большая. Я просто старожил, который продержался здесь дольше других, вот и всё.

«Всё? Наверное, это не так уж и мало», — решил Борис.

— И как долго ты продержался? — уточнил Борис.

— Шесть групповых боёв за плечами, — просто, без похвальбы или рисовки, ответил гладиатор. — Больше таких рекордсменов я пока не встречал.

Слово «рекордсмен» он произнёс с тоской и злостью. Помолчал немного, заговорил снова.

— Не знаю, выдержу ли седьмой, — об этом рыжий сказал спокойно и буднично. — Чувствую, что не потяну уже, как раньше. Каждый бой — это новые травмы. Каждая травма уменьшает шансы на победу в последующем бою. Видишь… — Он коснулся шрама на лице. — Или вот. — Гладиатор задрал рубаху. Борис увидел ещё три свежих шрама.

— Понятно…

— Георгий, — протянул ему руку гладиатор.

Он подал свою.

— Борис.

Рукопожатие нового знакомого оказалось крепким и хрустким. Такими клешнями только орехи давить. Или чужие шеи ломать на арене.

— Ну, располагайся, что ли, — вполне дружелюбно предложил новый знакомый, — Места вон сколько…

— Да, у вас тут, я смотрю, не тесно.

Рыжий невесело усмехнулся:

— Камеры сейчас не успевают заполнять. Бои — каждую неделю и не по одному разу, а новое мясо поступает всё реже.

Мясо… Бориса покоробило. Значит, все они здесь — всего лишь мясо.

— С хорошими бойцами напряжёнка, — как ни в чём не бывало продолжал Георгий — А публика любит, чтобы на арене друг друга мочили лучшие. За абы что денежку выкладывать никто не станет.

— А ты, Георгий, надо полагать, хороший боец?

— Хочешь проверить? — прищурился рыжий.

Борис не ответил.

— Здесь я с тобой драться не стану, — гладиатор серьёзно посмотрел ему в глаза, — И никто не станет.

Ну да, конечно…

— Калечиться раньше времени не хотите?

— Не хотим. И тебя калечить тоже ни к чему. Вот если нас разведут по разным камерам, а потом сведут на арене…

— Такое бывает?

— Бывает. Людей тусуют частенько. Перекидывают из камеры в камеру, чтобы не корешились сильно. Оно колизейным ни к чему.

«Да уж, — решил Борис, — Пожалуй что и в самом деле ни к чему».

На нарах зашевелился и застонал Щерба. Бывший хэд пришёл в себя и ошалело потряс разбитой головой. Ничего, жить будет. Пока…

Борис снова повернулся к рыжему.

— За что ты здесь? — спросил он. Просто так. Чтобы хоть о чём-то спросить. Надеясь разговором отогнать невесёлые мысли.

— Ипотека, — поморщился Георгий, — Ещё до кризисов угораздило влезть в кабалу. Ну а после… Не смог вовремя расплатиться, в общем. Когда пришли забирать — начал сопротивляться. Потом, когда стал тресом, тоже много бузил. В итоге попал сюда. А ты?

— Я… — Борис замялся. В голове звякнул тревожный колокольчик. Признаваться в обществе тресов, что он был охотником за головами, не позволяло элементарное чувство самосохранения, — Я так… По глупости попал.

— Хэдхантер, что ли?

Раскусили?! Борис вдохнул поглубже и приготовился к драке. Пришло время проверить, так ли уж на самом деле узники избегают внутрикамерных разборок. Или для некоторых случаев всё же делаются исключения.

Избегали. Драки не последовало.

— Да не тушуйся ты, парень, — хмыкнул Георгий, — Здесь полкамеры бывших пятнистых. Из вас хорошие гладиаторы получаются. По хуторам слабачков не отбирают.

Вот оно как! Борис окинул сокамерников удивлённым взглядом. Неужели кто-то из них тоже…

— Тут тебя за хэдхантерское прошлое мочить никто не станет, — заверил Георгий, — А вот на арене — могут запросто.

Рыжий опять улыбнулся. Он вообще слишком часто улыбался для смертника. Правда, от улыбки этой мурашки бежали по коже.

— Но сама по себе смерть — невелика беда.

— Это почему же?

— Быстрая смерть — короткое рабство. Отмучаешься скорее.

О-о-очень глубокомысленно! И главное, жизнеутверждающе как…

— О чём по-настоящему следует жалеть — так это о том, что не смог отомстить. Всем, кому следовало бы, — Георгий бросил ненавидящий взгляд на дверь камеры. Потом взгляд гладиатора потух. Настроение собеседника менялось буквально на глазах.

— Хотя… — отрешённо пробормотал он, — Хотя всем уже не отомстишь. Поздно мстить-то. Тяжело. А иногда и просто неохота.

— Почему? — осторожно спросил Борис.

— Потому что мы все уже слишком… — Георгий наморщил лоб, — Слишком рабы, да. Потому что рабство всюду, и мы пропитаны им насквозь. Всё наше общество больно этой заразой давно и неизлечимо.

Дальше Борис слушал молча То ли хандрит рыжий, то ли заговаривается. Может, мужика на арене хорошенько стукнули по голове?

— Но кто-то проживёт рабом дольше, кто-то — меньше, — продолжал размышлять вслух Георгий, — Мы вряд ли окажемся в числе первых.

Если это утешение, то слабое. Борис вздохнул. Мрачные мысли, от которых хотелось отвлечься, нахлынули с новой силой. В камере воцарилась гнетущая тишина. Невыносимая, давящая…

Глава 33

— Нет, ну что за жизнь такая, а?! — подал голос Щерба.

— Долбаная жизнь! — в сердцах бросил Борис.

— Жизнь — она просто жизнь, — глухо отозвался Георгий, — Не хорошая и не плохая.

— Долбаная! — упрямо повторил Борис.

— Она такая, какой была всегда, — с философским спокойствием произнёс рыжий.

— Ну да? — фыркнул Борис. — Разве всегда были тресы?

Георгий пожал плечами:

— А что изменилось с тех пор, когда их не было? Как вкалывали одни на других, так и продолжают вкалывать. Кто-то пашет, кто-то жиреет. Только иногда это проявляется явственнее и честнее.

— Иногда — это когда?

— Вспомни хотя бы начало кризисов, когда пошли сокращения. Люди цеплялись за работу всеми правдами и неправдами. Свободные… якобы свободные граждане уже тогда перестали быть таковыми. Страх увольнения задавил в них всё. Работодатель творил, что хотел, превращая работников в рабов. А ведь тогда законов о трудовых ресурсах ещё не придумали. Впрочем, в том обществе, в котором мы жили, и не могло быть иначе.

— В том обществе? — хмыкнул Борис. — По-твоему, нужно было другое? Слушай, ты, часом, не коммуняка какой-нибудь?