— Плохо, — раздался слабый хриплый голос.
И — кашель.
Чернявая! Очухалась!
Они повернулись к девчонке одновременно. Разглядели жутковатую, похожую на оскал ухмылку на грязном лице, поблёскивающие в полутьме злые глаза.
Чернявая поймала их взгляды. Прокашлявшись, заговорила снова:
— Раз уж на областные центры нападать начали, значит, дело — дрянь. Это агония. Столице нужна дармовая рабсила. Как и всегда. А с трудовыми ресурсами сейчас напряжёнка.
Да уж, напряжённее не бывает. Бывшим охотникам за головами это известно лучше, чем кому бы то ни было.
Чернявая смотрела на них с глумливой насмешкой. Казалось, её ничуть не удивил тот факт, что в их компании оказался Стольник. А может быть, девчонка давно пришла в себя и просто умело притворялась до последнего момента? Может, она уже успела и поудивляться вволю, и послушать их разговоры, и обдумать всё, что считала нужным?
— Тресов брать негде, — спокойно продолжала чернявая, — Люди — это не нефть, которую можно тоннами гнать за кордон и горя не знать. Людей из земли, сколько нужно, не накачаешь. И ТАК людей надолго не хватит. Люди кончаются быстрее, чем нефть или газ.
— Ты че несёшь? — нахмурился Стольник.
В его голосе прозвучало беспокойство. Ещё бы! Новый, но уже становившийся привычным мир, в котором Стольник неплохо, в общем-то, прижился, давал трещину и вскоре должен был развалиться окончательно. Слова трески открывали глаза на то, чего взводному видеть не хотелось.
Улыбка чернявой стала ещё шире и ещё злораднее. Она кивком указала наверх, где по ливнёвке грохотала колонна тресовозок.
— Видишь, пятнистый, что происходит с властью, на которую ты сам пахал, как раб, и ради которой превращал в рабов других? Власть, держащаяся только за счёт тресов, пожирает сама себя. Когда такой власти не хватает ресурсов вовне, она начинает изыскивать их внутри. Но ведь и внутренние ресурсы не бесконечны. Диких почти не осталось, малонаселённые окраинные хутора тоже не удовлетворят растущих потребностей трес-рынка. Остаются крупные города. Такие вот ставродары. Но и их не так много.
А ведь девчонка права! — вдруг отчётливо понял Борис. Ненадёжной общественной пирамиде, возведённой на рабском труде и бесправии тресов, требовалось всё более устойчивое основание. Однако, расширяя его, она сама при этом проседала всё ниже. Все новые и новые пласты ложились в её трес-основание. И рано или поздно, но в нём обязательно увязнет и пирамидная вершина.
Незримые, но неумолимые потоки, как песочную кучу, размывали эту изначально ущербную конструкцию, слепленную из рабства и капитала. Так волна размывает и уносит мусорные завалы в городском коллекторе.
— Ерунда! — мотнул головой Стольник. Он всё ещё не желал признавать очевидного, — Тресы — самовоспроизводящийся ресурс. Трески рожают новых тресов, они растут и…
— Ваша жадность, проклятые торгаши, разбухает быстрее, чем способны плодиться люди, — с ненавистью перебила его чернявая, — А тресы к тому же слишком быстро умирают. И ещё быстрее их прокручивают биржи.
— Биржи? — нахмурился Стольник. — При чём тут они?!
— Ну как же?! — усмехнулась чернявая. — Тресы постоянно растут в цене. Себестоимость трудовых ресурсов скоро перестанет окупаться результатами их бесплатного труда. А тогда — полный звиздец. Наша экономика уже пересела с нефтяной иглы на трес-трафик. Ей жизненно необходимы новые, сильные, молодые и дешёвые рабы. Много дешёвых рабов. Так что сейчас выгребается всё подчистую. Из последних сусеков. Выгляни наверх, пятнистый, посмотри на этот город. Разве ты всё ещё не видишь начала конца? Или тебе мало того, что хэд прячется вместе с тресами в одной мусорной куче?
Стольник упрямо поджал губы.
— Этот город большой и богатый, но он совершенно никчёмный. По большому счёту Ставродар ничего не производит. Он живёт и процветает благодаря трес-торговле. Это всего лишь перевалочная база. Крупный транзитный пункт. Что потеряет страна, если его не станет? Ничего. Только из цепочки на трес-рынке выпадет лишний посредник.
— О! Кое-что ты начал понимать, пятнистый! — снова оскалилась чернявая, — Никчёмный город. Лишний посредник… Но подумай о том, что сейчас вся страна такая. Хутора целиком зависят от городов, а города жируют за счёт бесплатной рабсилы и трес-транзита. Почти все города, включая столицу. Она-то, конечно, сожрёт себя последней, но всё равно сожрёт, когда закончится приток свежей трес-крови. Когда рабами станут все, кого можно сделать рабами. Когда ставшие рабами будут проданы и перепроданы многократно. Когда одни загнуться, другие надорвутся, а третьи сгорят на работе. И когда их окажется некем заменить.
Стольник молчал.
— Как думаешь, пятнистый, что будет тогда? — зло бросила ему в спину чернявая.
— Перемены, — на этот раз ей ответил Борис. Голос его прозвучал глухо и уверенно, — Что-то должно измениться.
— Вот именно! Только перемены начнутся не у них, — Чернявая махнула рукой наверх, где всё ещё громыхали тресовозки, броневики и вертушки, — Не в мегаполисах, переваривающих последние партии тресов. Истинные перемены начнутся здесь, откуда трес-рынок уже ушёл или только уходит. Я пока не знаю, какими они будут, эти перемены. Я не знаю даже, улучшат ли они жизнь или сделают её ещё паршивее. Но перемены будут. Непременно. И очень скоро.
Колонна над их головами наконец проехала.
— Всё, хватит трепаться, — недовольно процедил Стольник.
Взводный исподлобья смотрел на чернявую.
— Ты ведь работала в коллекторе?
— Работала, — кивнула она.
— И знаешь эти ходы?
— Уж получше, чем вы.
— Ну так веди к печке!
Она покосилась на Бориса, насмешливо подняла брови.
— К печке?
Стольник поднял ствол автомата.
— Кто-то обещал показать безопасный путь из города.
Борис скривился. Вообще-то такое обещание давали не Стольнику.
— Из этого города безопасных путей не было и нет, — с неожиданной серьёзностью ответила чернявая.
Глава 43
Девушка неторопливо поднялась и стряхнула с себя мусор. Она чуть пошатывалась, но в целом движения были скоординированными. Видимо, остаточное действие парализатора заканчивалось. Борис всё же шагнул поближе — помочь, если понадобится. При этом его автомат, висевший на плече, смотрел на чернявую. Об осторожности тоже забывать не следовало.
Треска протянула руку. Жест не был похож на просьбу о помощи.
— Что? — не понял Борис.
— Мне нужен свет, — Она взглядом указала на его фонарик.
Борис решился не сразу. Пару секунд они с чернявой смотрели друг другу в глаза. Но выбора не было. Чтобы их вывести, проводнику действительно нужен свет.
Он вложил фонарик в протянутую руку.
— Бежать не пытайся, — предупредил Стольник. — От пули всё равно не убежишь.
Девица только фыркнула в ответ.
— Нет, ты уж послушай меня, подруга, — Голос Стольника прозвучал негромко, но угрожающе.
Бывший хэд демонстративно отсоединил от автоматного цевья магазин со шприц-ампулами и сунул его в карман.
— Нелеталка тебе больше не светит. Начнёшь чудить — стреляю боевыми. Берест! — Стольник повернулся к Борису. — Тебе тоже рекомендую поступить так же. Чтобы у нашей барышни не возникало обманчивых иллюзий.
Подумав немного, Борис отщёлкнул магазин с нелеталкой от своего калаша. Стрелять по чернявой боевыми или нет, он ещё не решил. Но показать, что он готов к этому, лишним не будет. Это действительно убережёт девчонку от необдуманных поступков.
Чернявая повернулась к ним спиной. Бросила через плечо:
— Идите за мной. Кто отстанет — ждать не буду. Хоть стреляйте, хоть не стреляйте.
Полоснув фонарным лучом по влажным сводам и вонючим лужицам под ногами, она шагнула вперёд.
Хлюп-хлюп-хлюп… Чернявая шла уверенно и скоро. Борис и Стольник поспешили следом. Куда бы девчонка их ни вела, упускать её из виду не стоило.
Извилистый лабиринт казался бесконечным. Борис перестал соображать, в каком направлении они движутся, после первой полудюжины поворотов. А сколько их было, поворотов этих, потом? Пожалуй, что не один десяток.
Но чернявая, похоже, хорошо знала дорогу. Борис и Стольник едва за ней поспевали.
Несколько раз они выходили к новым колодцам, под которыми громоздились кучи мусора и отходов. Чернявая вела через свалки-накопители дальше.
— Мы на месте, — объявила наконец проводница, осветив пространство перед собой.
М-да… Место впечатляло. Это была не просто площадка-накопитель. Это был целый подземный зал, настолько огромный, что луч фонаря не доставал до противоположной стены.
Ливнёвка наверху отсутствовала. Зато в округлых сводах чёрными дырами зияли открытые люки. Штук десять, наверное. Большие, в которые запросто могла бы провалиться машина. И маленькие — в них едва-едва протиснется человек. Наверху царила такая же тишина, как и в коллекторе. Из люков тянуло теплом. Видимо, пресловутая печка находилась где-то неподалёку, и она работала. Однако свет сверху не просачивался. Совершенно. Ни единого лучика. Фонари пришлось оставить включёнными.
Кое-где по стенам тянулись знакомые уже перильца, но большая часть креплений для цепей тресов утонула в мусоре. Его здесь была уйма — куда там всем прочим колодезным накопителям! Непролазные кучи, груды, горы высились вокруг. Часть мусора была упакована в пластиковые пакеты, контейнеры и бочки. Сверху лежал слой мокрой золы и углей. Вонь стояла невыносимая.
— Что это? — спросил Борис.
— Накопитель номер один, — ответила чернявая.
— Ох, и много же здесь… накопили.
— Это ещё не много, — усмехнулась она. — Бывает, заваливают под самый потолок.
Девчонке можно было верить. Она работала в коллекторе и, наверное, повидала многое.
— Мы уже под печкой? — Стольник сразу перешёл к делу.
— Под ней, — отозвалась чернявая. — Здесь главная городская свалка. В коллектор спускают то, что не успевают сжечь или переработать наверху.