— Это не Уа тебя звал, — сказал он, обернувшись лицом к болоту. — Звал тебя мальчик из племени Окуней.
— Вот, — сказал Фао. — Пускай себе пойдет к Окуням. Пускай поищет!
Все засмеялись. Через минуту охотники уже вылезли из оврага и вступили в поселок. Здесь было шумно и весело. Женщины с гордостью встречали своих защитников. Дети прыгали и суетились. Девушки визжали. Канда то кружилась, то бегала вокруг землянки и набегу всплескивала смуглыми руками.
Радость жителей поселка была так велика, что никто не мог устоять на месте. Ноги приплясывали сами собой. И вот без уговору составился огромный хоровод, и людской круг завертелся на лужайке.
Крики и хохот перешли в веселую песню про глупого вурра. В хоровод втолкнули Волчью Ноздрю. На него со смехом накинули медвежью шкуру. Теперь он должен был изображать самого «страшного эаха». Ноздря сейчас же вошел в свою «зверскую» роль. «Медведь» с ревом бросался на девушек и женщин, а те с визгом разбегались во все стороны, прячась за кусты и за летние шалаши. Актер вскоре перестал быть актером. Он в самом деле чувствовал себя медведем. Да и все окружающие тоже.
Дети плакали от страха и прятались в землянки. Молодые матери прижимали к себе малышей и с неменьшим страхом смотрели из-за кустов на то, что происходило на лужайке.
В это время, подпрыгивая на одной ноге, приковылял к хороводу Тупу-Тупу. Он махал вокруг себя выхваченным из огня можжевельником. Волосы на его голове были связаны таким же пучком, как у Ао.
Тупу-Тупу зашел со стороны ветра, чтобы искры и пахучий дым летели на «зверя». Оглушительный хохот раздался на поляне, когда Волчья Ноздря стал на четвереньки и уморительно побежал от него по-медвежьи к опушке леса.
Так начался день веселых весенних игр. Сначала играли в медведя, в охоту на разных зверей и птиц. Потом два охотника — Суоми и Хоху — с деревянными рогами на голове плясали буйную пляску дерущихся зубров. Они бодались, толкались и ревели друг на друга, подражая реву лесных быков.
Под конец долго играли в ловлю оленей. Мужчины были охотниками, женщины — дичью. Игра состояла в том, чтобы от лесной опушки загнать «оленей» в «загон», т. е. в промежуток между двумя землянками. «Олени» старались убежать как можно дальше, в лес; «охотники» бегали вслед за ними и гнали их к условному месту.
В лесу уже темнело, когда отряд молодежи, в котором находились Ао и Улла, выследил между кустами кучку спрятавшихся девушек и женщин. Охотники стали заходить с тылу, чтобы отрезать свою «дичь» от леса. Женщины заметили их и с визгом бросились во все стороны. Ао больше других увлекался игрою и бегал быстрее всех. Один раз ему пришлось забраться в глубину леса, чтобы перехватить путь убегающим «оленям». Там он остановился в лесной чаще и замер в ожидании.
Вдруг слух его поразил страшный крик. Ао оглянулся и вправо от себя, за кустами, увидел, как стройная девушка с плачем отбивалась от лохматого толстого мужчины. Девушка вырвалась из волосатых рук и, как ветер, помчалась к поляне. Ао узнал Канду…
— Уамма! Уамма! — кричала она с ужасом.
Кровь бросилась в голову Ао. В бешенстве ринулся он наперерез преследователю.
И прежде чем тот успел сообразить, что надо сделать, Ао сунул ему под ноги копье. Толстяк с разбегу тяжело рухнулся на землю.
Ао схватил выпавшее было из рук копье и с силой ударил им своего врага, когда тот пытался подняться. Наконец противник Ао вскочил на ноги и с криком бросился бежать от разъяренного охотника.
— А! Ой! — кричал он. — Куолу убивают! Куолу!..
— Куолу? Откуда он взялся?
Тут только Ао сообразил, на кого напал он в сумраке леса.
Но вместо страха перед колдуном, в нем клокотало только бешеное желание еще и еще раз сразиться с обидчиком Канды. Да и как можно бояться врага, когда он в ужасе бежит прочь.
С неожиданной быстротой Куолу промчался через кусты к береговому обрыву и кубарем скатился вниз по крутому склону. Ао остановился на краю и сверху погрозил убегающему.
— Выдра! — злобно крикнул он ему вслед самое презрительное слово, потрясая копьем в воздухе.
Что снилось Ао
В эту ночь Ао долго не мог уснуть. Ему казалось, что горячий уголь вылетел из костра и попал ему в грудь. Там что-то загорелось и жжет его огнем. В ушах все еще раздавался отчаянный крик Канды:
— Уамма! Уамма!
Кровь кипела в нем, когда он вспоминал Куолу, его звериный вой, погоню за Кандой и свою неожиданную с ним схватку. Узнал ли его колдун в вечернем сумраке леса?..
В его мозгу вспыхивали и гасли искры. Слов у него не было. Одно слово заменяло ему все: Канда!
Поздно забылся он тяжелой, беспокойной дремотой. В землянке было душно и тесно. Вместе с Чернобурыми спали двадцать гостей — охотники Красных Лисиц. Лежали все вповалку на оленьих мехах. Люди дышали, храпели, бормотали во сне. Чад от угасающего костра смешивался с теплым и тяжелым запахом спящих.
Под утро ему приснилась Канда. Он видел, будто она сидит в овраге около ручья и мочит в воде свои стройные ноги. Сидит так беспечно и не знает, что сейчас придет Куолу и уведет ее.
Ао должен ее спасти. Ему нужно только подойти и погладить ее по голове. Но нужно сделать это скорее, скорее. А то будет поздно. Вот он уже спускается в овраг. Он торопится, бежит, он уже близко. Ао хочет приблизиться к ней, но в этот момент огромный, лохматый носорог выскакивает из-за кустов и становится между ними…
Носорог смотрит на него зловеще, становится на дыбы и — превращается в вурра. Медведь идет ему навстречу. Глаза у него хитрые и злые, как у Куолу. Ао хочет бежать и не может. Ноги будто связаны. А медведь все ближе и ближе…
Ао крикнул и проснулся. Весь он обливался потом, а сердце его стучало, как у птицы, зажатой в кулак.
— Куолу! Это был Куолу!
И вчерашний медведь, которого он прогнал горящей палкой, значит тоже не кто иной, как оборотень и колдун.
Ао сделал усилие и сел на меховой постели. Дышать было тяжело. Кто-то ночью закрыл для тепла отдушину. От этого в землянке еще больше сгустился запах потных тел, чад от углей и едкий дух сырых кож, содранных с убитых оленей.
Ао на коленях подполз к выходной дыре, отодвинул заслонку и вылез наружу. Здесь он ободрился, и ночные страхи разлетелись, словно подхваченные ветром клочья дыма.
— А, старая выдра! — шептал он. — Это ты приходил, высматривал Канду. Погоди! Огня ты все-таки боишься…
Ао пощупал «кабаний клык», который был пришит у него на груди. Этот амулет дала ему мать. Уже не раз он приносил ему удачу и спасал от смерти.
Солнце еще не всходило, но было где-то близко за белым пологом тумана. Оттуда уже сияли его лучи и обливали золотым блеском светлые края облаков.
Ао вздохнул полной грудью. Крепкая молодая радость била в нем веселым ключом. Жажда томила его. Пить жители поселка ходили на дно оврага. Ао сбежал вниз и стал черпать горстью студеную воду.
Вдруг он повернул голову и остолбенел… Немного ниже по течению полускрытая глыбой известняка сидела Канда.
Как он мог ее не заметить? Она сидела на камне спиною к нему и мочила в воде свои ноги. Короткая безрукавка прикрывала ее стан. Сон и явь смешались в сознании Ао. Он не знал, где кончалось одно и где начиналось другое. Он зорко огляделся. Нигде не было ни носорога, ни медведя.
— Канда! — позвал тихонько Ао.
Девушка не оборачивалась. Было видно, что она давно его заметила и нарочно сидит отвернувшись. Она не уходила, — значит, ждала. В несколько прыжков Ао очутился около и сел рядом на тот же камень.
— Канда! — сказал он еще тише. — Ао прогнал Куолу. Не бойся! Ни вурра, ни Куолу. Никого не бойся! Ао не даст!
Пока он говорил, Канда все ниже и ниже клонила голову к коленям. Лицо ее пылало и кровь заливала ее щеки, шею и плечи.
Лесные свадьбы
С утра девушки начали готовиться к играм. Из мешков и сумок вытаскивали лучшие наряды и украшения: летние безрукавки, расшитые разноцветными мехами, красивые ожерелья из раковинок и молоденьких хвойных шишек, бахрому из хвостов маленьких зверьков и из птичьих перьев.
Те, кому очень хотелось казаться покрасивее, привешивали к ушам костяные подвески. Другие румянили щеки оранжевой охрой или проводили красные полоски на лбу и на плечах.
Некрасивая Цакку нацепила на подбородок блестящий перламутровый кружок, вырезанный из раковины речной двустворки. Уже давно для этой цели в нижней губе ее были сделаны две дырки. А чтобы они не зарастали, в них продернут шнурочек, свитый из крепких волокон подорожника. В первое время губа болела, нарывала и гноилась. Было так больно, что Цакку потихоньку плакала. Но зато, когда ранка зажила, она с гордостью поглядывала на своих подруг, у которых не хватало смелости сделать себе такую операцию. Ее круглое лицо сияло счастьем, когда она вышла на игры с драгоценным перламутром на подбородке. Она считала себя теперь первой красавицей поселка.
Меньше всего украшений было на Канде и на Балле. Обе они знали, что хороши и без румян.
Игры происходили на лесной поляне, недалеко от поселка. После игр Канда привела за руку своего жениха к шалашу, который каждая девушка начинала строить, как только становилась невестой. Вслед за Кандой стали возвращаться и другие пары. Молодожены сейчас же принялись поправлять и расширять свои весенние гнезда. Почти все девушки нашли себе мужей из рода Красных Лисиц или из других поселков. Только тихонькой Ши не хватило жениха. Ей очень хотелось, чтобы Ао погнался за ней, когда она бежала прятаться в кустах.
Но вышло так, что Ао стал ловить не ее. Он побежал через всю поляну в чащу, куда умчалась Канда.
Ши пришла из лесу поздно и с заплаканными глазами. Зато перламутровый кружочек Цакку оправдал себя в полной мере. Волчья Ноздря — лучший охотник Красных Лисиц, рыжий и волосатый, — был так ослеплен блеском и игрой перламутра, что покорно позволил привести себя к ее брачному шалашу.