И вдруг случилось то, что навсегда утвердило за старой Каху славу великой заклинательницы. Из лесу выбежал высокий охотник в короткой меховой безрукавке.
Все обернулись. Дети закричали:
— Калли вернулся! Калли!
Калли показал копьем в сторону болота.
— Олени! — кричал он. — Много оленей! Как комары! Много, много и еще много!
Все радостно засуетились.
— Где олени?
— На болоте! Охотники гонят. Помогать надо! В загон загнать!
Олений загон был по ту сторону оврага. Там на кочковатом болоте были воткнуты два ряда высоких жердей. Между собой они соединялись также длинными жердями, привязанными пучками ивовых прутьев.
Это были две высокие изгороди. Через них не могли перепрыгнуть ни олень ни дикая лошадь. Изгороди к болоту расходились широким раструбом. К береговому обрыву они суживались как воронка. Здесь оставался проход шагов в семь шириной. Он вел на небольшую площадку — род террасы, сплетенной из древесных ветвей и замаскированной лапами елей. Террасу снизу поддерживали тоненькие жердинки. Все сооружение было так шатко, что даже человеку ступить на него было опасно.
Все население поселка, кроме старух и больных, приняло участие в облаве. Матери, девушки, подростки и дети лет от семи и старше перебрались на другой берег оврага. Там залегли они длинной цепью, спрятавшись среди низких кустов ивняка. Несколько дозорщиков во главе с охотником Калли проползли вперед, чтобы лучше видеть всю равнину болота.
Ждать пришлось недолго. Скоро из-за низкорослой ивовой поросли показался живой кустарник. Он качался и двигался. Это были рога, одни рога, сотни ветвистых рогов, еще обросших бурою шерстью, хрящеватых, полных горячей кровью.
Но вот показались и сами олени. Словно густое стадо больших овец спускались они от леса на болото. Впереди шли самки с оленятами. Сзади — крупные самцы с огромными рогами.
Звери шли и оглядывались. Им чудилась опасность. Об этом говорило им тончайшее чутье. По ветру они узнавали человека за много тысяч шагов. Но ветер относил запах поселка в другую сторону. Зато с тылу он нес им жуткую весть: «двуногие близко». Уже несколько дней запах двуногих преследовал оленей. Он пугал их и заставлял итти все вперед и вперед.
Стадо приближалось. Уже слышалось глухое хрюканье маток. Они то и дело окликали своих сосунов, оглядывались на лес и мордой подталкивали оленят. Ведь останавливаться было нельзя. Надо было итти во что бы то ни стало, потому что сзади за ними крались неведомые, но страшные запахи. Последние ряды рогачей уже вышли из кустарников, и теперь стало видно все стадо.
В передних рядах их стала нарастать смутная тревога. Откуда-то, с самой земли, с протоптанных между кочками тропинок начинал врываться в их ноздри тот же самый жуткий запах. Опасность была везде. Она надвигалась и от оврага, и от берега реки, и сзади от опушки леса.
Матки остановились. Они зорко смотрели кругом. Другие поворачивали назад. Их голоса превратились в отрывистый рык, сливавшийся в глухой, басовитый гул. И вдруг сзади прорезал воздух громкий охотничий крик, — и человек двадцать загонщиков выскочили из-за кустов. Стадо разом рванулось вперед и понеслось наискось, к оврагу.
Волчья Ноздря галопом летел впереди всех. С ним почти рядом прыгал через кочки высокий и стройный Ао. Он пронзительно выкрикивал свое собственное имя:
— Ao! Ao!
Ноздря визжал и рявкал, как дикий зверь. Зрачки его горели. Он был похож на буйного безумца.
В это время по знаку Тупу-Тупу женщины и дети выскочили из оврага и с визгом бросились наперерез. Матки шарахнулись в сторону, и все стадо стало вливаться в широкую воронку загона. Охотники были уже близко и с криком замыкали облаву.
Олени помчались между двумя заборами. Путь становился теснее. Оленята и матки смыкались в густую кучу. Самцы, как сумасшедшие, напирали сзади. Свирепый рев мужчин и визги женщин лишали их рассудка. В диком ужасе прыгали они друг на друга, давили маток и телят. Передние ряды уже ринулись через узкий проход на плетеную площадку.
Площадка покачнулась и с треском рухнула вниз. Но стадо уже не могло остановиться. Задние продолжали напирать. Матки и оленята кучами валились с обрыва. На самом краю олени вскакивали на дыбы и пытались повернуть назад. Но напиравшие сзади сбивали их вниз и сами валились вслед за ними.
Под обрывом лежали известковые глыбы. Олени падали на них, разбивались насмерть или калечили себе ноги.
Самцы, остановленные давкой, вдруг повернули назад и в отчаянии ринулись обратно. Охотничьи копья не задержали их. Они опрокидывали людей, перепрыгивали через них и мчались дальше. Уцелевшие матки и оленята бросились за ними. В несколько мгновений загон опустел. Вырвавшись из него, рогачи летели по кустам и кочкам. Ушибленные и опрокинутые люди со стонами поднимались с земли. Старый Фао охал, плевал и растирал ладонями синяки и ссадины от оленьих копыт. Тупу-Тупу скакал на одной ноге и грозил копьем убегавшему стаду. Он был сердит. Большой олень, ударил его по больной коленке, и теперь он почти не мог ступать на правую ногу.
Пир
Большая часть стада вырвалась из загона. Но и без того добыча была чрезмерно велика. Несколько задавленных и искалеченных оленят осталось наверху, в узкой части загона. Калли и Волчья Ноздря осматривали раненых и приканчивали их. Добивая их тяжелыми камнями, они приговаривали ласковые слова и уверяли:
— Не обижайтесь на нас! Вас убили чужие! Люди из племени Лесных Ежей.
Так надо поступать со всяким сильным зверем. У каждого из них, как и у человека, своя тень. Тень ходит с ним рядом. Это — его двойник. В ненастье и ночью тень уходит одна и бродит невидимкой. Она может являться во сне. После смерти тень остается и живет недалеко от мертвого тела. Если человек убит рукою врага, тень убитого преследует убийцу и может жестоко ему отомстить. То же делает тень медведя, кабана, оленя, хуммы и всякого большого зверя.
Поэтому убивший прежде всего должен «заговорить» и задобрить тень своей жертвы. Лучше всего ее обмануть: уверить, что убийцей был кто-то другой, пришелец из дальней страны, охотник из враждебного племени.
К счастью, тень довольно простовата. Видит она плохо, а может быть и вовсе слепая. Ведь глаз-то у нее нет.
Обман почти всегда удается, если только мертвец не подарит тени своих глаз.
Весь поселок торопился спуститься вниз, к месту кровавой бойни. Первыми примчались подростки. Следом явились охотники. За ними прибежали девушки. Молодые женщины пришли с маленькими детьми и грудными младенцами, запрятанными за пазуху меховых рубах. Позднее приплелись старики и старухи. Но никто не думал приступать к пиру до прихода Матери-матерей.
Каху осмотрела кровавое побоище и пристально стала вглядываться в заросли ивняка и ольшаника, что росли у самой воды.
Тени убитых оленей прячутся, конечно, в этой густой чаще. Каху стала шептать. Она подняла сухую травинку и бросила ее в воздух. Ветер подхватил ее и понес прямо на север. Каху стала лицом к югу и опять зашептала заклинания. Надо было заговорить недобрые взгляды и отогнать злые слова. Ведь их приносит ветер. Это было общее заклинание оленьих двойников.
Наконец Каху махнула рукой — знак, что можно приступать к еде.
Охотники оттащили более крупных оленей на ровное место и поспешили добить тех, которые еще дышали и шевелились.
Олени были отданы многодетным матерям. К ним присоединились охотники, бывшие в этом году их мужьями, холостые ловцы, дети, подростки и бездетные или имевшие только одного младенца женщины. Старики и старухи присоединились туда, где было меньше едоков.
Мужчины повернули туши оленей ногами вверх и начали вспарывать кожу зверей острыми осколками кремней. Они делали это быстро и ловко, как заправские мясники. Сдирая кожу, охотники продолжали бормотать свои причитания.
Тупу-Тупу вместе с огромным Калли выбрали хорошего оленя. Уже много лет женой Тупу-Тупу была Уамма, а молоденькая Балла целый год считала своим мужем Калли.
Охотники освежевали тушу и вынули внутренности, кроме сердца. Острым кремнем Калли перерезал шейную артерию. Ярко-красная струя брызнула из толстой жилы и стала заливать дно внутренней полости тела.
Кровь! Что может быть лучше горячей крови? Какое тепло разливается по телу! Сколько сил прибывает от этого напитка! Как радостно сверкают глаза! Как молодеет тело! Каким весельем наполняется сердце! Кто пьет кровь, тот пьет жизнь. Силы врага возрождаются в теле победителя. Охотник и его жертва сливаются воедино. Тень убитого поглощается убийцей и перестает грозить ему местью.
Первая проба должна принадлежать Матери-матерей. Тупу-Тупу вынул из-за пазухи толстый, изогнутый рог бизона и протянул его Каху. Она черпнула им из кровяной лужи и с наслаждением выпила до дна. Потом она возвратила рог Тупу-Тупу и перешла к следующему оленю. Ведь там также первые глотки будут отданы ей.
Пили по очереди все. Маленькие дети размазывали кровь по щекам, подбородку и носу. Даже грудному Лаллу Уамма влила в рот несколько глотков и, когда он заплакал, приложила его к груди.
В это время Уамма заметила трех охотников из селения Красных Лисиц. Они нерешительно стояли в стороне и голодным взглядом поглядывали на едоков. Это были Ао, Улла и Волчья Ноздря. Чужие охотники еще не успели присоединиться ни к кому из пирующих. Уамма поманила их рукой. Калли зачерпнул рогом остатки крови и попотчевал сперва одного, а потом и других. Ао успел быстро оглядеть всю группу. Кроме взрослых, здесь было несколько малышей, высокий Уа и его старшая сестра Канда.
Еще с прошлой весны Канда перешла жить в отдельную землянку, где жили другие девушки.
Как страшен пристальный взгляд чужого! Девушка потупилась и густо покраснела. Горячий румянец залил ее лицо.
Канда была хороша. Ао не мог оторвать от нее загоревшихся глаз, пока она не отвернулась, заслонив лицо руками.
— Пей! — крикнул ему Калли.