— Больше ждать нечего, выступаем.
— Девочка устала, ей надо отдохнуть, — неприветливо откликнулся Лесник, отодвигая миску. Капитан Судаплатов ему не нравился.
— Вы в операции не участвуете, ваше слово не имеет значения, — отчеканил Ожог и со скрипом отодвинулся от стола.
— Мы еле выбрались из тумана, — глядя в стол перед собой, возразил Лесник. — То есть из аномалии. Два дня напряженного перехода и бессонная ночь… Ей надо поспать.
Ожог поднялся, ушел в подсобку и почти сразу вернулся с небольшой плоской сумкой. Положил на стол, сдвинув посуду, со щелчком расстегнул кнопку, откинул клапан. Костя не шевельнулся, Маркелыч спокойно посмотрел на деньги, взял из тарелки последний соленый огурчик и захрустел им. Винт заглянул внутрь, вытянув шею, присвистнул.
— Ни фига себе, сколько бабок! — воскликнул он, облизнувшись. — Это за что дают? Неужели за то, чтобы этот барышню сюда привел? Наняли бы меня, я за половину привел бы! Ха, делов-то! Стоило со стороны кого брать? Вот мы — мы ж и так дошли…
— Нас двадцать человек было, — негромко вставил Маркелыч.
Настька смотрела то на Ожога, то на Лесника. А тот, поднявшись, уставился на деньги, машинально поглаживая грудь с правой стороны.
— Мы потеряли две трети отряда, — произнес Ожог. — Их двое, и дошли оба. И мы шли совсем из другого места, не было времени… — Он повернулся к сталкеру. — Бери деньги. Мы с тобой в расчете. Девушка остается тут, ты свободен, дальше мы поведем ее.
Настька подняла глаза на Лесника.
— Дядя Василь, не бросай меня, — сказала она и попыталась взять его за руку, но он отодвинулся. — Лесник… я без тебя не хочу. Никуда не пойду! Я…
— Молчать! — оборвал Ожог. Настька захлопнула рот.
Сталкер неотрывно смотрел на деньги. Она глянула на его застывшее лицо, на широкую ладонь, которой он поглаживал грудь, — и все поняла. Плечи ее поникли.
— Конечно, это ведь на операцию, — упавшим голосом сказала она. — Тебе надо вылечиться. Извини, пожалуйста, я глупая, я забыла совсем…
Ожог нетерпеливо подвинул сумку к сталкеру.
— Можете отдохнуть у местных. Тут остались несколько человек, найдете их в деревне. Забирайте и уходите. Мы тоже уходим, прямо сейчас.
Лесник оторвал взгляд от ровно уложенных пачек.
— Ей надо отдохнуть, — повторил он. — И без меня она никуда не пойдет.
Ожог вскинул голову и резко встал.
— Говорите, двадцать вас было? — не дожидаясь его слов, с обычной своей неторопливостью произнес Лесник и окинул взглядом сидящих за столом. — Значит, я пригожусь.
Капитан открыл рот, но так ничего и не сказал. Сквозь проем глянул на Кабана, по-прежнему негромко храпящего на кровати в соседней комнате, развернулся, будто на плацу, и стал мерить шагами комнату, заложив руки за спину.
— Еще один человек лишним не будет, — бросил он, хмурясь. — Да, я могу вас взять, это на пользу делу. Но препирательств в отряде не потерплю. Это надо иметь в виду. — Он остановился возле Лесника, окинул изучающим взглядом. — Вы, бродяги, этого обычно не понимаете. На войне должна быть дисциплина. Отряд — как единый организм. Если кто-то будет создавать проблемы, я его пристрелю. — Он хлопнул по пистолету в кобуре. — Это не угроза. Вы все поняли?
Лесник кивнул.
— Хорошо, еще одно. Деньги с собой не брать. Ничего лишнего, только оружие и припасы.
— Оставлю здесь.
Винт переглянулся с Маркелычем, а Костя, уныло ковырявшийся в остывшей картошке, тускло проговорил:
— Я бы за местных не поручился. — Лесник коротко пожал плечами:
— Значит, спрячу.
— Три часа вам на отдых, — заключил Ожог. — В шесть инструктаж, в семь выходим. — Он развернулся на каблуках и ушел в подсобку.
Рамир выскочил из тумана возле рощи и бежал, задыхаясь, по полю. Пси-аномалия тянулась полукругом слева и справа, опоясывая Бобловку большим кольцом. Глянув на солнце, он определил направление и взял правее. По карте деревня должна быть к северо-востоку от него, но она прямо на востоке, выходит, излом оттащил его метров на пятьсот к северу. У Рамира оставался совсем небольшой шанс опередить зверолова, встретить его на краю деревни. Пригнувшись, он бежал со всех ног, рюкзак подпрыгивал на спине. Неширокий перелесок, тянувшийся через поле от рощи к крайним домам деревни, перекрывал поле зрения — Цыган не мог разглядеть, идет ли кто по тропе, которая должна была находиться где-то в полукилометре слева.
Он достиг Бобловки, тяжело дыша, залитый потом, — и оказался на узкой, заросшей бурьяном улочке между покосившимися заборами. На ветру шелестели лопухи, а в домах за оградами чернели слепые окна. Рамир перешел на шаг, сдвинув автомат на грудь. Впереди показался перекресток — там улочка достигала центральной улицы Бобловки. Если он все верно рассчитал, те, за кем он охотится, должны очень скоро пройти по ней…
— А это скамейка, я дяде Мише помогала ее ставить, — донеслось из-за поворота.
Вот они! Рамир неслышно побежал вперед, пригибаясь, у перекрестка свернул, встал за бурьяном под оградой. Удачно, до чего ж удачно… Сейчас все кончится.
Девушка что-то взволнованно щебетала, он не слушал. Отвел широкий лист лопуха, увидел торец большого деревянного здания с каменным цоколем — то ли склада, то ли сельского магазина. Возле крыльца стоял здоровенный мужик с «Печенегом» — десятикилограммовый пулемет он держал легко, как деревянную игрушку. Черная майка открывала хорошо прокачанные мышцы рук.
Из-за угла показались зверолов с Настькой. Есть! Очень осторожно он поднял автомат, и тут что-то холодное уперлось ему в затылок. Дребезжащий старческий голос прошептал на ухо:
— Опусти, опусти его, милок.
Как только дверь за Ожогом закрылась, обстановка в комнате сразу разрядилась. Костя поднялся, вынул из-за уха бычок и пошел к выходу, сказав на ходу:
— Пойду перекурю, позовете, если что.
Настька, разомлевшая после еды, поставила локти на стол и подперла голову руками. Она вовсю зевала. Винт сунул пистолет в кобуру и боком улегся на лавке, благодушно посматривая на нее с Лесником. Маркелыч, стесав перочинным ножиком кончик спички, откинулся на стуле, принялся ковыряться в зубах.
— Ты иди приляг, — сказал он девушке. — Там вторая койка, пустая. По тебе видно, что устала, так отдохни, точно говорю. Трудная дорога была?
Настька тряхнула головой и посмотрела на толстяка, с трудом разлепив тяжелые веки.
— Еще какая трудная, — сказала она. — А где все деревенские? Мне дядя Виталий говорил… ну это тот, который из интерната меня забирал, — говорил, что тут Степан остался да дед Пахом, и тетя Матрена вроде…
— Кто-то да и остался, — согласился Маркелыч. — Но они в деревне где-то… иди спи. Я разбужу, когда надо будет. Слышала, что капитан сказал? Всего три часа на отдых. Тебе по малолетству мало будет, но лучше уж чего-нибудь отоспать, чем потом с ног валиться от усталости. А капитан потом спуску не даст, имей в виду, он такой.
Она кивнула, прошла в соседнюю комнату и нерешительно встала у заправленной койки.
— Ложись, не стесняйся, — подбодрил толстяк. Настька села, развязала ботинки. Ногой пихнув их под кровать, легла, не раздеваясь, завернулась в худое байковое одеяло. Поворочалась, устраиваясь, и затихла.
— Почти ребенок еще. — Маркелыч начал убирать посуду со стола. — Винт, буди Кабана, пусть гостю постель уступит. Он свое отоспал, хватит. А то разлегся, боров…
Лениво сбросив ноги с лавки, Винт усмехнулся.
— Экий ты заботливый, прямо отец-командир, Маркелыч. А если жалко мне Кабанчика будить? Он, в отличие от вас всех, целую ночь на крыльце торчал, с пулеметом обнимался, холодный, голодный…
— Пошла болтать провинция, — вздохнул Маркелыч. Он вытащил из буфета рюкзак, водрузил на стул и сел рядом. — Буди, говорю.
— Я тут посижу. — Лесник сгреб сумку со стола, застегнул клапан и перекинул ремешок через голову. Прислонился спиной к стене, сдерживая зевок. Глаза закрывались, под веки будто песка насыпали, но он не хотел терять контроль над ситуацией. Долговцам он никогда не доверял, к тому же надо было еще сообразить, куда спрятать сумку. Хорошо хоть приступ не начинается — правую руку на подходе к деревне немного скрючило, но это и все, боли не было, и на том спасибо.
— И скажи потом Косте, чтобы Жарика сменил, пусть тот пожрет, пока с голодухи ленту не сглодал, — сказал еще Маркелыч шустрому Винту, который уже подскочил к Кабану и тряс его за плечо. — Одинаково жаден до еды и до оружия, — пояснил он Леснику. — Никакой управы нет на него, если дорвется до ложки и пулемета. Да ты ложись, не бойся. Мы не волки, глотку во сне не перегрызем, — он спокойно улыбнулся.
— За капитана вашего я бы не поручился, — хмуро отозвался Лесник, скрещивая руки на груди.
— Ожог — суровый мужик, но не подлый, — откликнулся Винт из соседней комнаты. В проеме Лесник видел, как он с силой пихнул заворочавшегося Кабана в бок.
— Подъем, пожар, горим!
В дверь с крыльца вошел, заслонив широкими плечами проем, Жарик.
— Я сам сменился, — пророкотал он. — Костя за меня. Где обед?
Маркелыч кивнул на буфет, куда он отнес сковороду, банку огурцов, миску с помидорами и хлеб на газете. Пулеметчик потер ладони.
— Щас задам жару жрачке! А че мало так оставили?
— С Кабаном еще поделишься. — Винт прилег обратно на лавку. Проснувшийся долговец, сев на кровати, кулаками потер глаза. Лесник с легким удивлением глядел на него. Даже по сравнению со здоровяком пулеметчиком Кабан выглядел великаном. Он был не просто могуч — он казался неестественно, нечеловечески крупным, будто какой-то радиоактивный мутант… «А может, так и есть? — подумал Лесник. — Может, он родился в Зоне? Тут всякое случается… Хотя в «Долг» не взяли бы такого, это тебе не «Свобода»…»
— Мне жратвы дайте, — прогудел Кабан. — Я без топлива не могу.
Он боком вошел в проем, кинув на Лесника косой взгляд, обогнул стол. Две огромных спины загородили буфет, послышалось рокочущее препирательство по поводу того, как делить.