Как ни поворачивай, получается, что у Алика есть все, а у Валеры, считай, ничего: ни жены, ни работы путевой. Ни денег. Перебьется Алик, потерпит их с Викой в своем кабаке. Вечная несправедливость: одни как сыр в масле катаются, другие жопу рвут на восемь клиньев… Надо бы репетицию устроить: сперва просто так придти с Викой к Алику, а потом уж Бориса звать. Чтобы с Борисом все прошло без сучка, без задоринки. Борис точно пойдет, если сказать, что Светка будет. Он на Светку сразу запал.
Через час двадцать Борис отбыл. Вместе со Светланой. Они договорились обо всем сами и в окружающих более не нуждались. Хозяин Юрасик сделался Валере совсем неинтересен, Юрасик так переживал и пережевывал визит Бориса, что даже овца-Вика почувствовала себя ущемленной:
— Мы-то еще здесь, — напомнила она, не в силах отказаться от идеи совместных радостей на мягком пушистом паласе у дивана.
Но Юрасик все толковал, толковал ей о Борисе, пока не вмешался Валера:
— Твоя подруга самая крутая, да? — взорвался Валера. — Ее пригласили, между прочим, для Юрасика, а она что выкинула? Сказано же, Борису не до нее, у него ребенок маленький, кой черт она навязалась? Хозяина обидела! Ты будешь у Юрасика прощения просить?
Юрасик замахал ручками-прутиками:
— Господь с тобой, Валера, я не в претензии.
— Но Светка всегда себя так ведет, — удивилась Вика, — она всегда делает то, что хочет. Я же тебя предупреждала. Она сперва делает, а только потом думает. Потому до сих пор и не замужем, — тут Викуся прикусила язычок, но напрасно испугалась, Валера не заметил оговорки, не оценил степень Викиной заинтересованности в брачном вопросе.
— Это не потому, что она глупая, — продолжала защищать подругу Вика. — Она очень даже умная. Но активная чересчур, ты сам заметил. Светка считает, что действие должно предшествовать всему.
— Действие — первично, размышление — вторично. Все верно. Бытие определяет сознание, — хихикнул Юрасик.
Валера неожиданно развеселился:
— На всякое действие найдется противодействие. Пусть гуляют! Нам тоже никто гулять не мешает. Вздрогнем, сограждане!
Сограждане вздрогнули так согласно, что это могло сойти за лихорадку. Тост заели телячьей колбасой от Бориных щедрот, что безусловно было вкуснее мясного хлебца.
3 часть
Алла и Алик. Суббота
В кухне было темно и тихо, но та, что наблюдала сверху, разглядела даже поджарого таракана, неспешно пробиравшегося по замасленной плите в поисках лакомых подсохших капель от скворчавшей вчерашним вечером яичницы.
В восемь утра прозвенел будильник и захлебнулся под сонной рукой, утопившей кнопку звонка. Солнце проснулось на десять минут позже будильника, неуверенным румянцем окрасило расстеленный за ночь плотный снег и дом напротив. До кухни солнцу дотянуться не удалось, короткие и слабенькие февральские его лучи доберутся сюда лишь к обеду.
Наблюдающая сверху пожалела о потерянной возможности понежиться в стыдливых лучах, еще один восход — из отпущенных — пройдет без нее. Нелинейность времени, способность двигаться в прошлое, радовала ее меньше, чем сохранившаяся восприимчивость к запахам, хотя, если она и могла что-то изменить, то лишь благодаря этой чудесной способности оказываться в любом из дней по желанию. Ведь дни не исчезают, как принято думать.
Через четверть часа кухня наполнилась ароматами ванили и кофе. Наблюдающая с удовольствием добавила бы к этим ароматам запах свежих булочек, вынутых из духовки, но Алла решила выпить кофе без них. Купаясь в чудесных запахах, та, что сверху, едва не пропустила действие, ради которого здесь оказалась.
Алла отключила кофемолку, вытряхнула кофе в медную джезву с выпуклыми боками, украшенными растительным узором, задумалась.
Как предотвратить движение? Та, что сверху, заглянула в припухшее ото сна лицо Аллы и постаралась внушить женщине, чтобы она поставила кофемолку на место, на полку к темно-вишневым жестяным банкам, разрисованным одуванчиками, что стоят здесь с незапамятных времен и пылятся; но отвлеклась, почти как человек — на пустяки.
Зазвонил телефон. Алла вздрогнула, растерянно посмотрела на кофемолку — ну! вернись в сегодняшнее утро! Она нагнулась, поставила кофемолку на пол, между плитой и подоконником — давно следовало перенести плиту ближе к раковине! — и быстро направилась к телефону. Тот расположился на холодильнике.
Наблюдающая впорхнула в круглое зеркало, повешенное выше человеческого роста, чтобы прикрыть дыру на стене от некогда висящей здесь лампы, и свернулась там прозрачным клубочком. Еще оставалась надежда на вечер. Если точнее — на два вечера. Но лучше бы решить проблему сегодня.
Володя, куртуазно извиняясь, просил одолжить ему Алика — на пару часов, не дольше.
— У нас сегодня гости! — нерешительно возразила Алла и тотчас смекнула, что не пригласить Володю невежливо. — Мы затеяли маленький прием, экспромтом, можно сказать, а тебе не успели позвонить. Так что вы с Аликом недолго болтайтесь, в твоих же интересах придти побыстрее, — на ходу выкручивалась Алла, недовольная собой: сперва ложь, а вслед типично женские ценные указания не только мужу, но и его другу. С Володей Алла общалась довольно свободно, что, впрочем, не означало короткого знакомства, виделись они нечасто.
Алик высунулся из комнаты, и тут Алла рассердилась окончательно. День не задавался. Муж сейчас с радостью умотает к Володе, а Алла должна сама идти за вином и картошкой, чистить овощи, разделывать курицу, которую, конечно, никто не догадался вытащить из морозилки. И кофе наверняка убежал, пока говорила по телефону. Алла не помнила, успела ли она налить воды и зажечь газ, но кофе все равно убежал, пусть абстрактно. Сейчас придется готовить завтрак, накрывать на стол, мыть посуду и так далее. Убежал кофе.
Уходя из дома под запахи пригоревшего молока и кофе — пока они завтракали, все, что можно, убежало и пригорело, — Алик вспомнил недавно прочитанный переводной роман, где герои каждый вечер встречались в кафе, причем, не только подруги, но и жены составляли им компанию. Почему-то в Питере такое невозможно даже в выходные. Если предстоит поход куда-нибудь, жена начинает собираться с утра. Обычно же по выходным Алла крутится по дому, и невидимый фронт хозяйства пожирает все ее время, ни о каком кафе к вечеру не может быть и речи: ужин за столом, уставленным ненужными мелкими предметами, размножающимися с невероятной скоростью.
Не стоит думать о неприятном! И вспоминать не стоит — ни о чем! Сейчас он встретится с Володей, и тот заполнит пространство, отведенное для самобичевания. Домой вернутся вместе, с Аллой не придется оставаться с глазу на глаз.
Но он спокоен? Спокоен. Все стабильно… Как будто оса жужжит — сплошное «с». С-скучно. От скуки потускнело зеркало в прихожей, повешенное, чтобы прикрыть дыру на обоях, словно паутины напустили. Надо бы помочь Алле приготовиться к приему гостей, но… Жена примется дергать по мелочам, поминутно проверяя, как справился с очередным бесполезным поручением. Одно, другое, третье, восьмое… Что бы ей за осьминога замуж не выйти? А герои переводного романа занялись бы любовью, потом заглянули бы в кафе заказать закуски, выпили бы заодно кофе, зашли бы в парикмахерскую и вернулись бы домой за полчаса до прихода гостей. В парикмахерскую, по крайней мере, можно отправиться. До встречи с Володей есть время.
Алле скучно и тревожно. Курица пригорает, скатерть помята, ножи и вилки падают на пол. К назначенному часу все как-то устраивается, стол почти накрыт, пол выметен. Но Алла устала. Как было бы здорово, если бы гости взяли и не пришли! Звенит звонок: муж с Володей. Что за манера! Ведь сам может дверь открыть, думает Алла, но понимает, что в противном случае рассердилась бы, что муж не дал возможности собраться перед первым гостем. Неужели сомнение — главное свойство ее и Алика?
— Алла! Здравствуй! Ну, как твое ничего? — обрадовался Володя. — А я благоверную к тетке сплавил! В глушь, в деревню! Поняла цель моего сообщения? Пока нет масштабных свершений, вполне могу поработать у тебя дегустатором.
И вино открывалось, поднимались рюмки, раскладывалась картошка, недоваренная самую малость, повисала первая пауза, звенел дверной звонок, все вставали и дружно шли встречать нового гостя, чтобы прервать паузу, шумно здороваться и снова поднять рюмки с непременной штрафной, то есть вновь прибывший выпивал штрафную, а остальные — очередную.
Валера пришел не один. Валера пришел с дамой.
— А это моя маленькая подружка! — объявил он. Представлять даму не стал, не стоило ее представлять. Все дамы моментально теряли имя, когда становились подружками Валеры, вплоть до Валериной жены. Прежде ту даму, с которой он пришел сегодня, звали Вика.
— Очень приятно, — сказала Алла, — Алла.
— А уж нам-то как приятно, — сказал Володя и не нашелся, что еще сказать.
Алик не успел поздороваться, потому что Валера устремился в комнату, громогласно вопрошая:
— Ну что, хозяева, чем народ травите?
Вика побежала следом, хотя предпочла бы спрятаться за вешалку и посидеть там, сколько позволят. Алла с недоумением посмотрела на мужа, пробормотала, что надо поставить еще одну тарелку, и удалилась на кухню. Володя вопросительно глянул на хозяина, тот криво усмехнулся и пожал плечами.
— Ну, вообще! — закрыл тему Володя и пустился догонять усаживающуюся за стол парочку.
Воротившаяся с тарелкой Алла хотела незаметно выяснить у мужа или сидящего рядом с ним Володи, как зовут девушку Валеры, но такой возможности ей не дали. Володя передвинул стулья таким образом, что Алла оказалась как бы отдельно от них двоих. Новые гости устроились напротив.
Убийство
Та, которая собиралась наблюдать за развитием действия сверху, имела склонность к рассуждениям, подобно Алику. Она задумалась, отчего большинство значительных событий сопровождается совместной трапезой. Свадьба ли, поминки, начало учебного года, получение квартиры или просто встреча с друзьями проходят за столом, уставленным напитками и закусками. Даже влюбленные, встретившиеся после разлуки, садятся за стол, чтобы выпить вина, кофе, и только потом укладываются для объятий. В жизни, в отличие от литературы, еда занимает гораздо больше места и времени, нежели любовь или страх. И в одиночестве человек часто ест просто для развлечения, а продовольственных магазинов несравнимо больше, чем всех остальных вместе взятых. Но она не хотела рассуждать, хотела действовать — и не могла. Ее погребло оцепенение бессилия — там, в глубине пыльного зеркала.