Сложно представить, что головой можно пробить фанеру, но именно это и случилось. Основание балкона наполовину развернулось, и я услышал треск фанеры. Через мгновение все сооружение застонало и схлопнулось как чемодан. Я оттолкнулся от фанеры, вылезая из-под рухнувшей древесины, и как раз вовремя, чтобы заметить, как балкон полетел в оркестровую яму.
Клэр сиганула через перила балкона и прыгнула на сцену как человек, застигнутый пожаром. Наверное, в этот миг все представили ее прекрасное тело полностью переломанным. Но Стив остался на месте, будто не произошло ничего особенного. Он повернулся, чтобы подхватить Клэр, в точности так, как бесконечное число раз ловил мяч, и она прыгнула в его объятия словно балерина, естественным жестом сомкнув руки на его шее.
Раздался финальный грохот – балкон развалился на куски и рассыпался по оркестровой яме.
Все молчали, моргали и тяжело дышали.
Миссис Лич стукнула кулаком по груди, словно пыталась вернуть к жизни остановившееся сердце.
Клэр смотрела на Стива широко открытыми и благодарными глазами. Стив широко улыбнулся.
Сердце у меня сжалось.
Левой рукой он по-прежнему стучал по мячу.
– Что тут за шум? – сказал синьор Капулетти. – Подайте длинный меч мой!
Клэр рассмеялась так, как это делала только она. Стив, явно удивленный ее весом, прижал ее крепче. У труппы вырвался хохот облегчения, все обнимались – довольные тем, что пережили событие, которое скоро станет легендой театрального департамента Сан-Бернардино.
Примерно двенадцать лет спустя – так мне показалось – репетиция закончилась. Я твердил себе, что мой провал даже к лучшему – у охотников на троллей нет времени даже на школу, не то что на факультативы. Я убеждал себя забыть об этом, пойти домой, охотиться на троллей, а на следующий день первым делом сказать миссис Лич, что ухожу.
Стянуть колготы оказалось нелегким делом, и к тому времени как я вернулся в зал, там никого, кроме меня, не осталось. Я проскользнул через ближайший выход и увидел, что Стив уже переоделся и бежит по футбольному полю под черным прямоугольником видеоэкрана, а взвод болельщиц одобрительно гремит «хлопающими стивами». Я онемел. Стив был всем и обладал всем. Я же не только был никем, но у меня никого не осталось – ни Клэр, ни Таба, ни папы. Впереди – только дорога, ведущая в ночь.
Тем вечером мы начали побеждать. Осколки моих жизненных поражений: так и не пройденные компьютерные игры, заброшенные хобби, спорт, оставленный для ребят покрупнее, – все это сложилось вместе и дало мне все необходимое, чтобы стать охотником на троллей. Моя жалкая жизнь, оказывается, не была напрасной, а служила тренировкой для этого.
Никому из моих товарищей по оружию не понадобилось комментировать произошедшие во мне перемены. Мы все их чувствовали, но больше всего – Гумм-Гуммы, чьи мякотки мы протыкали, а желчные пузыри собирали, чтобы сжечь. В тот вечер первым делом мы разделались с квартетом Червячников – огромных надутых тварей, которые нашептывали деморализующие оскорбления спящим детям, чтобы те сбежали из дома и закончили жизнь под мостом.
Червячники были такими жирными, что могли перекатываться как валуны. Таким способом они достигали впечатляющей скорости, я вряд ли когда-нибудь позабуду, как мчался по улице Джефферсона с Джеком, Моргунчиком и АРРРХ!!! преследуя серый пузырь, сбивающий на своем пути почтовые ящики, дорожные знаки и пожарный гидрант. Я прорвался через струю воды и метнул Клинок Клэр как дротик. Меч погрузился в спину Червячника, и тот откатился, смяв раскинутыми лапами две машины. На следующее утро повреждения спишут на неосторожного водителя, скрывшегося с места происшествия. Только мы, охотники, знали правду.
Мы пытались запугать Червячников, чтобы те выдали место, где скрывается Гунмар. Они высмеяли нас даже в предсмертном дыхании. С помощью нюха АРРРХ!!! и астролябии Джека мы мотались от моста к мосту, пытаясь угадать тайный проход в логово Гумм-Гуммов. Каждая дверь вела нас по канализационным трубам и давным-давно позабытым пещерам, но рано или поздно мы снова оказывались на окраине Сан-Бернардино, гоняясь за очередным поганым троллем.
Утро вторника настало слишком быстро, и мне стало тошно. Я брел по разукрашенным красной и белой гофрированной бумагой коридорам и в спортзале отказался лезть по канату, сославшись на боли в мышцах. Таб не сказал ни слова в мою защиту, а тренер Лоуренс написал на меня жалобу. Я таскал этот бесполезный листок бумаги с собой, даже на репетицию, где не мог ничего внятно сказать от изнеможения. Миссис Лич не оставалось ничего другого, как вызвать Стива, да и я все равно был уверен, что Клэр предпочитает его. Со смесью облегчения и сожаления я упал на стул, успокаивая себя тем, что должен скрывать свои умения. Еще несколько часов, и я их покажу.
Кровяшки – самые мелкие тролли во вселенной. Эти легендарные надоеды, на которых жаловались еще шумерскими пиктограммами и египетскими иероглифами, были не больше комаров и питались детьми, слишком долго заигравшимися на улице. Кровяшки вцеплялись им в волосы как вши и зарывались в кожу головы, вызывая болезнь.
Мы следовали указаниям астролябии Джека до их последних охотничьих угодий – местного приюта.
Джек смазывал вонючей мазью верхнюю губу всех детей с температурой, на которых мы натыкались. От этой мази появлялась потребность опорожниться, мы скрылись в коридоре, как только первый ребенок вышел в туалет. Потом мы вбежали внутрь, и Джек велел мне лезть в унитаз. Я беспрекословно подчинился, пока рука не погрузилась в воду по плечо. И я нащупал там какой-то затор, повозился с ним с минуту и вытащил комок белых крохотных троллей, вцепившихся друг в друга когтями и зубами. Кровяшкам требовалось немного подрасти, прежде чем выскочить наружу.
Неприятный улов, это уж точно, но убивать их довольно легко. Машина сержанта Галагера подкралась как раз когда мы уходили. В подсветке приборной панели я различил контуры его лица, он осушал последнюю из, вероятно, многих чашек кофе. Собственными глазами увидев на свалке АРРРХ!!! он, без сомнения, засомневался в своем рассудке, но все же должен был защищать горожан. И вот он, как и я, всю ночь на ногах и делает то, что считает правильным. Я думал о нем, когда мы, охотники на троллей, провели следующие несколько часов, сжигая желчные пузыри за пустым складом.
Среда пришла своим чередом, хотя я едва ли смог бы ответить, какой сегодня день недели, если бы меня спросили. Единственное, что я подсчитывал, так это все бо́льшее число отсутствующих в каждом классе учеников. Хотя я и пренебрегал математикой миссис Пинктон, но произвел собственные вычисления, сложив пустующие парты. На репетиции пьесы – все то же самое. Где наш Меркурио? Где брат Джованни?
А затем снова быстро настала ночь. Познакомьтесь с Дзунннами – их грязные мешки с развязанными тесемками говорят сами за себя. Они явились за детьми для Гунмара, ясно как божий день. Дзуннны дрались командой, наскакивая на нас с сомкнутыми руками, как игроки в регби, они носили одинаковые комбинезоны в красно-зеленую полоску и шлемы, сделанные из черепов троллей побольше. Довольно грозное зрелище, должен признаться, но их техника наскочи-и-ударь не могла сравниться с четырьмя разящими мечами, несколькими десятками щупалец-хлыстов и выходцем из семьи АРРРХ!!!ов, набравшейся сил после трехразового питания кошками. Даже проигрывая, Дзуннны запевали свою минорную боевую песню. В противовес я стал выкрикивать строки Шекспира, которые неожиданно приходили мне в голову.
– Чтоб мерку снять для будущей могилы, погань!
И мякотки отсечены.
– Твои глаза опасней для меня, чем двадцать их мечей!
И отсечена пара рук.
– Светильники померкли перед нею!
И отсечена голова, все еще в шлеме.
Никогда еще охотники на троллей не убивали так стильно. Даже мои спутники поразились. Вскоре отряда Дзунннов больше не существовало, и мы провели остаток ночи в очередных бесплодных поисках Гумм-Гуммов. Не раз нам приходилось избегать проницательного взгляда сержанта Галагера. Он был везде и всюду, это произвело на меня впечатление. Он явно хотел помочь. Но даже у героев есть ограничения. Это не его битва.
Когда мы добрались до дома, я не обратил внимание на звуки и свечение телевизора. Упаковал ланч для Джека, как делал каждое утро, перед тем как пару часов поспать, но потом обнаружил его прилипшим к телевизору. Поначалу я не разобрал мутное и дрожащее изображение, но затем узнал троллей, и не просто троллей.
Изображение стабилизировалось, и я увидел Моргунчика и АРРРХ!!! стоящих на кухне с заляпанными арахисовым маслом лицами. Потом я услышал людские голоса. Свой голос. Голос Таба. У меня закружилась голова, мне хотелось схватиться за что-нибудь, чтобы не упасть. Но ничего не оказалось под рукой, я пошатнулся и увидел провода, ведущие от телевизора к плюшевому мишке – скрытой камере, о которой я совершенно забыл.
На диване сидел папа, в полном ступоре, и это означало, что он смотрит уже несколько часов.
Джеку не нужно было ничего говорить: он забыл дать папе шмуфа. Упакованный ланч выпал из моей руки, зашуршав бумагой. Шум вывел папу из транса, и с болезненной медлительностью он потянулся к плюшевому мишке. Зернистое изображение моргнуло и сменилось видеоизображением сержанта Галагера с запавшими глазами, он отказывался подтвердить, что пропали еще четверо детей.
– Человека нельзя считать пропавшим, пока не пройдет двадцать четыре часа, – сказал он.
– Учитывая эти исчезновения, – спросил репортер, – будет ли фестиваль Палой листвы отменен впервые в истории Сан-Бернардино?
– Конечно же нет, – без всяких эмоций ответил Галагер. – Нет причин для паники.
Перед тем как повернуться к нам, папа глотнул воздуха.
– Наше сообщество должно сплотиться, – произнес Галагер из телевизора.
Папа встал. Пружины дивана скрипнули. Он был намного выше Джека.