Я щелкнул выключателем. Моргнула единственная слабая лампочка. В углу лежала груда сырых полотенец. От нее воняло, но она уж точно не собиралась прыгнуть и наброситься на меня. Мое лицо вспыхнуло, я уже собирался пнуть кипу полотенец, но понял, что с моей-то удачливостью она рухнет прямо на меня, и весь день я буду благоухать как сотня подмышек.
Из душа донесся какой-то лязг.
Я взглянул туда, ожидая, что и это ложная тревога, но заметил, что решетка над сливом сдвинута. Стекающие в канализацию потоки воды разбрызгались, словно их потревожила чья-то нога. К воде примешивались и наши с Табом капли крови. Я сделал шаг назад, чтобы разглядеть получше, и боковым зрением заметил в противоположном конце раздевалки темный силуэт.
Это Стив – кто же, кроме него, – пришел, чтобы забрать у Таба положенную пятерку. Но теперь я не позволю этому случиться. Я бросился к следующему ряду шкафчиков и увидел подошву вроде бы ноги, хотя и слишком большой для Стива. И тут раздался звук – гортанный и фыркающий рык, настолько громкий, что, похоже, вырывался из груди гиганта.
Я пустился наутек, кроссовки шлепали по мелким лужам. Вдали от горящей лампочки оказалось еще сложнее опознать, что передвигается по проходам в противоположном конце помещения. Я видел, что это гигант со сгорбленными плечами и толстыми волочащимися руками. Но разве я только что не принял горку полотенец за смертоносного монстра? Я побежал в следующий проход и прибыл туда с храбрым и ужасающим «Ага!».
Таб прикрыл руками голый торс. Он еще возился с проклятыми носками.
– Что? Боже! Да брось ты! Оставь меня одного, Джим, прошу!
Где-то за спиной раздались тяжелые шаги, так что даже кафельный пол завибрировал. Я развернулся, перескочил через три ступеньки и услышал из душа какой-то лязг. Я выглянул из-за угла. Решетка снова была над сливом. Может, мне почудилось? Может, она все время оставалась на месте? Я схватился за покрытую грибком стену и попытался восстановить дыхание. Мне показалось, что решетка еще немного подрагивает, совсем чуть-чуть.
Редкие пятницы оказывались длиннее. Но чего я не ожидал, так это того, что все только начинается.
Мы с Табом вышли из школы. Вполне предсказуемо несколькими тыквами из рядка перед школой уже сыграли в футбол, и мы вляпались в их вывалившиеся внутренности. Таб сострил, но от вида подсохшей оранжевой мякоти меня замутило. Я был еще под впечатлением от случившегося в раздевалке. Разумеется, Табу я ничего не сказал. Либо я схожу с ума, либо спортсмены из нашей школы принимают слишком много стероидов. Ни то ни другое не поднимет моему другу настроение.
Не успел я шагнуть на тротуар, как с нами заговорила группа девчонок. Это выглядело весьма подозрительно, и мы стали оглядываться в поисках ведра со свиной кровью, которая вот-вот выльется на наши головы. Но вместо этого нам в лицо сунули пачку флаеров кричащей расцветки. Три девчонки были придурошными театралками, выряженными с четко продуманной небрежностью. Но четвертая носила армейские цвета. Это была Клэр Фонтейн.
– Завтра у нас репетиция, – она откусила кончик лакричного леденца и утопила его глотком колы. – Вам это интересно, джентльмены?
Джентльмены – это звучало так музыкально, что мне захотелось надеть смокинг с гвоздикой в петлице. Я поглядел на ярко-розовый флаер, который держала Клэр. Неудивительно, что они играли «Ромео и Джульетту». Руководитель театральной студии, миссис Лич, усвоила урок относительно Шекспира на спортивном поле. Согласно традициям, это должна быть короткая получасовая пьеса с репетициями не дольше недели, и чтобы все упростить, она остановилась на списке из четырех укороченных пьес: «Гамлет», «Сон в летнюю ночь», «Макбет» и «Ромео и Джульетта». Последнюю играли столько раз, что она даже получила прозвище «РоДжу».
– Пончики бесплатно? – Таб изучил красивую картинку. – Написано, что пончики бесплатно. Как такое возможно во время кризиса?
Клэр негромко засмеялась. Ее щеки раскраснелись, а осенний ветерок выбил локон из-под берета. Она подтянула безукоризненный розовый рюкзак и выудила еще один лакричный леденец. Клэр обожала есть всякую дрянь, может, именно поэтому она и не выглядела доходягой, как самые популярные девочки. Лично мне наплевать, какие насыщенные жиры и рафинированные сахара повинны в ее великолепной фигуре.
Смех ее звучал как случайно нажатые клавиши рояля.
– Вот видишь! – показал на нее Таб, наградив меня триумфальным взглядом.
– Это ловушка!
– Я смеюсь над этим словом, мистер Дершовиц, – сказала Клэр. – Там, откуда я родом, их называют пышками. Не понимаю, что это за пончики такие.
– О, – ответил Таб, – в таком случае давай подумаем. Завтра я должен идти на прием к стоматологу. Поставят новые брекеты. Ты, наверное, заметила, что я ношу брекеты. Надеюсь, новые будут еще краше старых. Но я мог бы перенести прием. Я всегда готов для пышек. А пончики застревают в зубах. Думаю, это не такая уж необходимая информация. Не знаю, чего это я еще болтаю, честно говоря. Но такой уж я. Болтун.
Клэр изогнула губы в той же улыбке, какой одарила меня на математике, будто у нас есть общая тайна. Она начала говорить что-то о том, как на репетициях вечно не хватает мальчиков, и что в театральном клубе нужна «новая кровь», как сказал бы ее «папочка». Я кивал, но почти не слушал. Столько всего отвлекало меня от встречи с Клэр Фонтейн. Вообще-то я мог думать только об одном.
ХЛОП, ХЛОП!
Я выдернул из рук Клэр флаер и включил на полную мощность глупую улыбку.
– Я приду, – сказал я.
Таб пожал плечами и взял канареечного цвета флаер из рук придурошной театралки.
– Приду за пышками, – вздохнул он. – Надеюсь, зубы у меня еще будут.
– Вот и отлично! – Клэр на мгновение качнулась на носках туристических ботинок. – В полдень, прямо здесь, в школе. Выучите пару сонетов и поработайте над своим провинциальным акцентом!
– Как в воду глядела! – сказал Таб.
По лестнице спускались другие ни о чем не подозревающие мальчики, и девчонки ринулись к ним с магией «РоДжу».
– И о чем она сейчас говорила? Я не понял, – заметил Таб.
Я взял его за плечо и подтолкнул к тротуару. Таб заныл, но я держал крепко, сосредоточившись на цели – выбраться с парковки. Путь преграждали кучки ребят, но я их обходил. Теперь звук раздавался четче и быстрее, хотя я не мог определить откуда.
ХЛОП, ХЛОП!
Слова Таба прозвучали резко, будто хрустнула сломанная веточка:
– Вот дерьмо! Дерьмовое-предерьмовое дерьмо.
Таб показал: Стив Йоргенсен-Уорнер шел по парковке, терпеливо отбивая мячом по мостовой. Машины разворачивались, с грохотом набирали скорость и исчезали, словно в кино про плохого водителя, но Стиву каким-то образом удавалось не останавливаться. Он заметил нас и безмятежно и пугающе улыбнулся.
– Скажи, что у тебя еще есть та пятерка, – прошептал я.
Таб покачал головой.
– Автомат с чипсами. Шесть с лишним.
Я печально посмотрел на него.
– Человеческому организму необходима пища, Джим! – хныкнул он.
Я поискал более безопасный маршрут. Перед школьным двором скучала вереница школьных автобусов. Обычно я ходил домой пешком, в чем никогда не признавался папе, но я легко смог бы провести в автобус и Таба. Водитель славился своей катарактой. Проблема заключалась только в том, что на пути находился Стив со своим роковым мячом.
Я лег на живот и закатился под припаркованный фургон.
– Джим? Это не урок труда! Не время менять масло!
– Пригнись!
Ему понадобилось больше времени, чтобы согнуться, но стук мяча сотворил чудо. Над нашими головами клацали промасленные детали машины, мир сузился до прямоугольника киноэкрана: серый тротуар, полоска травы, хрустящие по разбитому стеклу шины и сотни бестелесных ног, спешащие во всех направлениях.
ХЛОП, ХЛОП! Звук приближался с задней стороны фургона.
– Шевелись! – прошипел я. – К следующей машине, к следующей!
Коленки и локти ныли после предыдущих несчастий этого дня, но я прополз на них мимо передних колес грузовика к ослепительному свету дня, но всего на пару секунд, а потом под раму грязного четырехдверного седана. Таб полз за мной по пятам, хватая воздух ртом и потея. Бамперы, пружины и выхлопные трубы уже изорвали его рубашку и стянули штаны до неприличного уровня.
Мяч Стива стучал по обочине справа от нас. Мы видели его новенькие дизайнерские кроссовки, отвороты сшитых у портного брюк. Он остановился, словно определял наше местоположение. Я посмотрел налево, на заполненную машинами главную улицу. Опасный и переменчивый лабиринт, но тут одна машина остановилась, чтобы пропустить другую.
– Сейчас! – прошептал я. – Давай, Таб!
Я метнулся влево, перекатился на солнечный свет и залез под остановившуюся машину. Таб еле дыша последовал за мной. Ветер задувал нам в лицо выхлопные газы, мы закашлялись, отмахиваясь от них. Вот. Подобраться чуть ближе, и автобусы на расстоянии короткой пробежки. Машина над головой просигналила, мы оба подскочили и стукнулись головами о переднюю ось. Мы услышали, как коробку передач переключили на первую скорость.
Мы прижались друг к другу, чуть ли не обнялись, и одним прыжком выскочили из-под машины. Очистив своими телами задние номера, увернулись от надвигающегося кабриолета, споткнулись о «лежачего полицейского» и вприпрыжку ринулись в соседний ряд, прямо между двумя припаркованными машинами. Стив, наверное, уставился на нас в недоумении, потому что стук мяча стал быстрее – жуткий звук, словно кулак врезается в тело.
Я быстро пролез под машиной справа, а Таб – слева. Пальцы застряли в прорезях канализационного люка. Автобусы уже близко. У нас получится. Я отметил кроссовки Стива. Он был достаточно далеко, и я решился показать Табу жестом, что мы выкрутились. Но Таб смотрел на меня в ужасе.
Я застрял, шептал он одними губами. Я застрял!
Машина надо мной просела, когда в нее кто-то залез. Тело онемело, я не мог дышать. Машину завели, через несколько секунд она уедет и я останусь на виду. Мяч стучал по мостовой, я видел и его, и кроссовки Стива, они приближались к нам с беспечным ритмом. Он уже в полутора метрах, в метре, в полуметре. Я прижал к губам ладонь, чтобы не заорать.