Мукоки сделал многозначительную гримасу и пожал могучими плечами, когда Род высказал мысль, что золотая жила находится на дне дьявольской ложбины. Свои аргументы на этот счёт он сохранил при себе, и потому возвращение их сопровождалось молчанием.
Молчаливый, как все люди его племени, Мукоки вступал в разговор только тогда, когда другие его начинали. Род же всё время старался решить вопрос, как спуститься в эту мрачную пропасть, чтобы исследовать её со всех сторон. Он не сомневался, что Ваби обязательно примет участие в этой авантюре, а в крайнем случае он один попытает счастья. Какая-нибудь щель должна же существовать в этой обрывистой стене.
Когда охотники вернулись в свою хижину, они уже застали там Ваби. Он расставил восемнадцать капканов и убил двух куропаток. Дичь ощипали к обеду, причём к ней присоединили добрый кусок лани.
Во время приготовлений к обеду Род рассказал об открытой ими таинственной ложбине, а также о возникшем у него проекте, но Ваби слушал его рассеянно. Его мысли были где-то в другом месте. Временами он вдруг застывал в неподвижной позе, засунув руки в карманы. Он что-то тщательно и тревожно обдумывал.
Род и Мукоки убрали со стола, растопили печь. Наконец Ваби, как будто оторвавшись от каких-то затаённых мыслей, вынул из кармана гильзу из жёлтой меди и протянул её старому индейцу:
– Посмотри-ка, Мукоки. Я не хочу сеять среди нас напрасную панику, даже ничего похожего на неё, но вот что я нашёл сегодня на своём пути.
Мукоки схватил патрон так же порывисто, как если бы это был такой же самородок золота, какой они недавно нашли. Патрон был пустой. Но на медном ободке была отчётливо видна надпись, которую Мукоки вслух прочитал:
– 35 Rm… Значит, это есть…
– Патрон от ружья Рода! – заключил его мысль Ваби.
Мукоки нахмурил брови.
– Нет никаких сомнений, – заявил Ваби. – Это патрон от ружья системы «Ремингтон» 35-го калибра с автоматическим зарядом. Таких ружей во всём нашем округе только три: одно у меня, другое у Муки. Третье потеряли вы, Род, во время вашей схватки с вунгами.
Но пока между ними шёл этот разговор, стали подгорать яства Мукоки, поэтому он поспешил снять их с огня и подать на стол.
– Следовательно, – сказал Род после некоторого молчания, – это означает, что вунги напали на наш след?
– Этот же вопрос интересовал и меня целый день! – ответил Ваби. – Во всяком случае, ясно, что вопреки предположениям Мукоки они прошли с этой стороны гор. Но всё-таки я не думаю, что они знают, где мы находимся. Их след начинается за пять миль от нашей хижины и, вероятно, был проложен по меньшей мере дня два тому назад тремя индейцами на лыжах; след отходил к северу. Отсюда я заключаю, что они вышли просто на охоту и, описав круг в южном направлении, вернулись в свой постоянный лагерь. Не думаю, чтобы они пошли дальше.
Ваби объяснил, каким образом он определил, что в известный момент след, сделав поворот, возвращается к исходному пункту. Этот факт успокоил Мукоки. Кивнув в знак одобрения, он точно так же пришёл к заключению, что враг дальше не пойдёт.
Тем не менее настроение трёх приятелей не прояснилось, и веселье их спало. И всё-таки возможность новой опасности казалась им пряной приправой к переживаниям их мирной охотничьей экспедиции.
Когда охотники покончили с обедом, они приступили к разработке целого плана военной кампании. Решили не держаться оборонительной тактики, так как подобная тактика всегда невыгодна. Если сегодня или завтра обнаружатся свежие следы вунгов, они бросятся в погоню за ними и сами начнут настоящую охоту на людей.
Солнце готовилось уже опуститься за далёкий горизонт, когда оба юноши и Муки покинули свою хижину.
Волк ничего не ел с прошлой ночи. Голод его увеличивался, возбуждал его кровожадность, глаза горели всё злее. Ярость росла. Мукоки не преминул обратить на это внимание Рода и Ваби. Казалось, он хотел прочесть, что таилось в душе этого зверя.
Быстро спускавшаяся ночь уже обволакивала своей темнотой тайну, когда они достигли долины, где на дереве по-прежнему висела лань.
Роду было поручено стеречь оружие и багаж, а Ваби и старый индеец приступили к переброске лани на площадку утёса. Эта операция удалась им не без труда. Юный горожанин только теперь стал понимать, что задумал Мукоки.
Длинная верёвка, привязанная к туше, была перекинута с утёса к кедрам, расположенным против него. На двух деревьях были устроены три площадки для трёх охотников. Получалось удобное место для засады: здесь, скрытые ветвями, они могли даже присесть, не подвергаясь никакой опасности.
Когда это дело было закончено, последовали новые подготовительные действия, за которыми Род наблюдал с большим интересом.
Мукоки вынул из-за пазухи наполненный кровью бидон, который старался согреть своим телом. Почти треть содержимого он вылил на снег у подошвы утёса и частью обрызгал кровью даже утёс. Остальное он капля за каплей вылил на волчьи тропы, которые, как лучи, расходились во все стороны.
Волк во время всех этих операций следовал за своими хозяевами.
Так как луна должна была взойти не раньше трёх часов, охотники под прикрытием утёса развели костёр. Они поджарили мясо на огне и стали болтать, чтобы поскорее убить время.
Было девять часов, когда ночное светило почти взошло над Великой Белой Пустыней. Грандиозная заря северной ночи всякий раз производила на Рода чарующее впечатление.
Казалось, что пурпурный шар подымался на вершины деревьев и холмов и зажигал свой трепетный свет над пустынной землёй, бросая на неё бледные лучи с девственно-чистого неба, не знающего ни тумана, ни туч. Он катился так быстро, что можно было простым глазом проследить его бег. По мере того как он подымался всё выше, бледнел его кровавый лик. И вот он неспешно обратился в нежно-золотой диск – именно в этот момент ночное солнце начинало освещать вселенную.
Когда этот миг наступил, Мукоки молча подал мальчикам знак следовать за ним, и они вместе с Волком направились к деревьям, в свою засаду.
Крепкой верёвкой привязали они своего Волка к низкой сосне у подошвы скалы, на вершине которой лежала убитая лань. Волк носом потянул воздух, вдохнув запах дичи. Под лапами он почувствовал сгустки крови, пролитой Мукоки на снег. Его челюсти раскрывались и смыкались. Он начинал завывать.
Род и Ваби, притаившись за стволом, наблюдали за ним. Он волновался всё больше и больше. Сев на задние лапы, раздув ноздри, он как будто старался впитать в себя ветер, доносивший запах дичи.
Шерсть на его спине ощетинилась, ноздри раздулись. Кровь на снегу, туша кровавого мяса на скале – ведь это не та пища, которой кормили его люди. У Волка пробуждались его дикие инстинкты, и он всем существом своим, как и его предки, рвался на охоту за зверем.
Иногда он как будто приходил в себя, припоминал своих хозяев, свой домашний уют и тогда оглядывался назад, смотря в сторону кедров. Но хозяева его исчезли куда-то. Он их не видел, он их не слышал. Он обнюхивал воздух и, втягивая в себя запах убитой лани, в яростном порыве снова бросался на кровь.
Он метался из стороны в сторону на своей привязи и на снегу, хрустевшем под его лапами, снова видел пятна крови. Он старался вырваться на след, окрашенный кровью. В бешенстве рвал ремень, державший его в плену, тщетно грыз его, забывая, что он достаточно крепок и выдержит хватку его зубов. Охотники слышали жалобный вой Волка, который временами усиливался коротким и заунывным рёвом.
Волк всё бегал и бегал вокруг своей низкой сосны, всё больше и больше разъярялся, глотал комки кровавого снега, который, как слюна, стекал с его пасти. Потом снова бросался в сторону, на скалу, к дичи, не зная, мёртвая она или живая; он всем существом жаждал крови, хотел удовлетворить свою исконную потребность хватать, убивать, рвать на части.
В безумном прыжке он сделал последнее усилие, чтобы освободиться от привязи, разорвать свою цепь, вырваться на весёлый и дикий простор. А затем, убедившись в своём бессилии, в отчаянии упал на снег, задыхаясь и плача. Потом сел на задние лапы, натянув изо всех сил привязь, и поднял кверху морду, освещённую луной. Он покачивал мордой, откинув её далеко назад, ощетинил шерсть и затянул, как эскимосский пёс, свою заунывную «песню смерти». Глухие и жалобные стоны росли, становились протяжнее, ширились, крепли и наконец разрешились долгим и жутким призывом, который разнёсся по долинам и горам и улетел вдаль за ответом. Теперь это был клич к волчьему сбору, великий призыв к охоте, который, подобно боевому рожку, созывал на добычу тощих и серых бандитов тайги, вечно ненасытных хищников Великой Белой Пустыни. Три раза этот клич вырвался из пасти пленного волка. Тогда охотники поспешили взобраться на кедры.
Род от волнения не замечал даже укусов мороза, который становился всё злее. Нервы его напряглись. Он вопросительным взглядом окидывал белый простор, таинственный и прекрасный, расстилавшийся под небом и залитый лунным светом. Более спокойно держал себя Ваби, он знал лучше его, что предстоит им этой ночью.
Жуткий призыв был действительно услышан всем таёжным миром. Вот тут, на берегу озера, скованного зимним ледяным покровом, задрожала от страха трепетная лань. Там, за горами, грозный олень, гордо закинув голову с ветвистыми рогами, метнул из глаз боевые стрелы. А несколько дальше лисица, погнавшись за зайцем, сейчас же прервала свою погоню. И на всех волчьих тропах остановилась волчья братия, повернула голову и повела ушами, вслушиваясь в знакомый сигнал, долетевший до неё.
Первый ответ прорезал тишину. Она наступила сразу, как только затих Волк, жуткая и тревожная. Вой послышался на расстоянии какой-нибудь мили. Привязанное животное снова уселось на задние лапы, и снова раздался его призыв. Это был странный клич, который как будто говорил: здесь на снегу кровь, недалеко раненый зверь, спешите его прикончить!
Охотники не шевелились, молчали. Мукоки приставил ружьё к плечу и, казалось, застыл в этой позе. Ваби крепко упёрся ногой в ствол дерева, положил ружьё на колени, готовый в любой момент к прицелу. Род вооружился большим револьвером и, чтобы лучше целиться, вложил ствол между вилками раздвоенной ветки.