Экскурсия Ваби продолжалась три часа. Шёл густой снег, когда он добрался до опустевшей стоянки и разыскал уже наполовину заметённые следы Родерика и Мукоки, а также маленьких санок, нагруженных их общим багажом, который тащил старый индеец.
Склоняя голову под белыми, неслышно падающими хлопьями, юноша решил как можно скорее нагнать своих спутников. Снег падал такой густой, что он видел перед собой не дальше чем на десять шагов. Противоположный берег реки совершенно исчез. Такой погоды можно было только желать, чтобы избегнуть преследования вунгов.
Два часа подряд он шёл так без устали. Следы тех, кто двигался впереди него и шагал медленнее, становились всё более и более свежими. Явное доказательство, что он нагонял их. Но, по правде сказать, ему не слишком легко было распознать, что это были следы человеческих ног. Ибо снег настолько изменял их, что любой другой с одинаковым успехом мог принять их за следы лося или оленя.
После третьего часа ходьбы, полагая, что он сделал по меньшей мере десять миль, Ваби присел, чтобы немного отдохнуть и восстановить свои силы теми запасами, которые захватил с собой.
Выносливость Рода поражала его. Он считал, что ещё три или четыре мили отделяли его от Мукоки и белого юноши, если только они, в свою очередь, не сделали привала, чтобы поесть. Такое предположение было вполне вероятно.
Бесконечный покой Пустыни окружал его. Ничто не нарушало молчания. Не слышно было даже щебета зимней птицы.
Довольно долго оставался он в полной неподвижности, как тот пень, на котором сидел, желая дать отдых своим ногам и прислушиваясь к окружающей тишине. Она охватывала его душу каким-то странным очарованием. Казалось, будто весь мир погрузился в небытие, и даже дикие властители лесов не осмеливались выползти из своих берлог в этот час, когда небо щедрой рукой кидало нескончаемые белые хлопья, которые, без сомнения, набросали уже пушистый покров на всё пространство вплоть до Гудзонова залива.
Глава VIТаинственные выстрелы в тишине
Ваби сидел, чутко прислушиваясь к этому бездонному молчанию, как вдруг в воздухе что-то щёлкнуло. С губ Ваби сорвался тревожный крик. Это был отчётливый, гулкий треск ружейного выстрела. За ним последовал другой, потом третий, четвёртый.
Он насчитал пять. Они следовали один за другим без перерыва.
Что бы это могло значить? Он вскочил на ноги с сильно бьющимся сердцем. Этот треск напоминал выстрел из ружья Мукоки. А между тем старый индеец не должен был стрелять дичь. Это было вполне определённо между ними условлено.
Значит, кто-то напал на Рода и Мукоки? Но момент был неподходящий для бесплодных размышлений, и Ваби пустился бежать со всей быстротой, на какую был способен.
Он понимал, что не должен терять ни минуты, если его спутники находятся в опасности. Но, конечно, он придёт слишком поздно. За пятью выстрелами последовало снова абсолютное молчание, и оно только увеличивало его тревогу. Если там произошла схватка, то теперь уже всё кончено. И, пока он бежал, с глазами ослеплёнными снегом, нажимая пальцем на спусковой крючок ружья и готовясь к выстрелу, он не переставал прислушиваться, не донесутся ли до него новые звуки битвы, ружейные или револьверные выстрелы или торжествующая песнь победителей.
Он дошёл до места, где долина до того сужалась, что замёрзшая Омбакика, превратившись в небольшой поток, совершенно исчезала под высокими и густыми кедрами, сплетавшими над ней свои ветви.
Кедры, теснившиеся в узком скалистом проходе, придавали ему ещё более мрачный, зловещий вид, заслоняя и без того сумрачное бледно-серое небо, в котором уже угасал короткий ноябрьский день.
Прежде чем углубиться в лесную чащу, Ваби остановился, чтобы прислушаться. Но он не услышал ничего, кроме ударов собственного сердца, которое как молот колотилось в груди. Не страх удерживал его, ибо он не видел перед собой никакой опасности, но самая неопределённость этой опасности, неведомой, но возможной.
Бессознательно он сделал то, что на его месте сделало бы любое животное: бросился на землю и тесно прижался к ней, стараясь стать невидимым. Ствол его ружья был направлен в сторону таинственного тёмного ущелья. Быть может, к нему подкрадывалась опасность – медленно, волчьим шагом? И он ещё глубже вдавился в снег.
Минуты шли за минутами. Он по-прежнему ничего не слышал. Потом вдруг раздался тревожный щебет птицы. Он прозвучал как предостерегающий сигнал. Возможно, конечно, что птицу вспугнула какая-нибудь рыскающая за добычей лисица и заставила её вылететь из убежища, либо её напугал олень или лось. Но ведь нежные и тревожные звуки песни могли возвещать и другое, – а Ваби не сомневался, что так и было, – они могли возвещать и присутствие человека.
Между тем Ваби овладел собой, поднялся на ноги и вступил под кедры, по-прежнему держась замёрзшего потока. Продвигаясь с тысячью предосторожностей, он беспрепятственно пробрался в их тень и, притаившись за стволом дерева, стал всматриваться в открытое пространство, которое расстилалось перед ним. Снег падал теперь не так густо, и его глаз различал предметы, находившиеся на довольно далёком расстоянии.
Волнение его дошло до предела. Чмоканье рыжей белки, раздавшееся неожиданно над самым его ухом, заставило его вздрогнуть. Потом ему показалось, что он слышит немного поодаль, в темноте, какой-то шорох, как будто кто-то зацепился нечаянно ружьём за ветку дерева.
Вдруг ему померещилось, что из темноты выплывают две едва различимые тени. Он протёр рукавицей глаза, мокрые от снега, который таял у него на лице, и стал пристально, со страшным напряжением всматриваться в даль.
Теперь уже не было никакого сомнения. Две тени, заставившие только что вспорхнуть птицу, молча приближались.
Их силуэты скоро стали вырисовываться более чётко. Он уже видел, что это были двое мужчин. Они двигались с крайней осторожностью, метр за метром, почти что крадучись по земле, как он сам за минуту перед тем, и, казалось, также готовились к встрече с врагом. Ваби приложил ружьё к плечу. Он был невидим, и положение складывалось в его пользу. Он держал обе тени на прицеле. Жизнь или смерть зависела от нажима его пальца на спусковой крючок ружья.
Его обезумевшее воображение рисовало Рода и Мукоки, сражённых в схватке и убитых двумя вунгами (а он не сомневался, что это их тени), которые возвращались теперь обратно по следам, чтобы убить и его. Да, да, это так… И его палец начинал незаметно нажимать на спуск.
Он готов был уже выстрелить, когда две тени, находившиеся от него теперь не больше чем в двадцати ярдах, остановились и, приблизившись друг к другу, стали, по-видимому, совещаться. Ваби опустил своё ружьё и напряг слух, стараясь уловить, что они говорили.
Тени разговаривали приглушёнными голосами. Но тишина была так велика, что их бормотанье долетело до него. На время один из собеседников слегка повысил голос, и он услышал:
– All right! [2]
Ну, конечно же, вунга не стал бы так выражаться. И интонация была слишком чиста.
Тогда, в свою очередь, он позвал едва слышно:
– Род, это вы? Эй, Муки… Род… Муки!
Через секунду трое друзей были уже вместе, молча сжимая друг другу руки так, что кости трещали. Смертельная бледность Рода, сверхъестественное напряжение в бронзовых чертах Ваби и Мукоки свидетельствовали достаточно о той тревоге друг за друга, которую они только что пережили.
– Это вы стрелять? – прошептал Мукоки.
– Нет, я не стрелял, – отвечал Ваби, и глаза его расширились от удивления. – А вы?
– Нет.
Одно слово сорвалось с уст старого индейца. Но оно заключало в себе целый сонм вопросов и новых тревог. Пять ружейных выстрелов. Кто же в таком случае стрелял?
Ваби казалось, что это Род и Мукоки, а они решили, что стрелял он, и поспешили обратно, к нему на подмогу.
– Я думать, – сказал Мукоки, – враги засесть здесь.
И он показал пальцем на кедровый лес. Ваби ограничился тем, что отрицательно покачал головой.
Не зная, что предположить, они продолжали стоять на том же месте. Одинокий вой волка донёсся до них на расстоянии около полумили.
– Зверь, должно быть, напал на человеческий след, – сказал Ваби. – Не думаю, чтобы это был мой, судя по направлению звука.
Ни один звук не нарушал больше спокойствия надвигающейся ночи. Мукоки двинулся в путь, и оба мальчика последовали за ним.
Они прошли так около четверти мили. Долина всё больше и больше суживалась, и русло замёрзшего потока терялось среди огромных массивов скал, которые, теснясь и налезая друг на друга, образовывали дикие нагромождения крутых утёсов. Несколько дальше оно совершенно исчезало между этими циклопическими скалами, и поток уходил под землю. Не было никакой возможности пройти дальше.
Покинув долину, путники стали карабкаться вверх среди наносных каменных глыб. Скоро они добрались до гребня, где под навесом большой скалы, которая служила прекрасной защитой от снега и от ветра, дувшего с противоположной стороны, ещё тлели остатки костра.
Это было то место, где Род и Мукоки сделали привал и откуда они вернулись обратно к Ваби, услышав треск пяти таинственных ружейных выстрелов.
Место было на редкость удобное, и трудно было найти что-нибудь более подходящее для стоянки после целого дня утомительной ходьбы по мягкому снегу. Мукоки уже разложил костёр из благоухающих сосновых веток и пристроил на вертеле возле огня большой кусок консервированной дичи. Впрочем, вскоре, в тревожной спешке ухода, старый индеец так и оставит его лежать у огня.
Юноши, казалось, были в восторге и обменивались счастливыми взглядами, несмотря на внутреннюю тревогу, которая их угнетала. Они готовились устроиться на ночь в этом уютном убежище и начали уже раздувать огонь. Но, случайно подняв глаза на Мукоки, остановились, удивлённые его поведением.
Старый проводник стоял совершенно неподвижно, опираясь на своё ружьё, и вся его фигура выражала явное, хотя и безмолвное, неодобрение работой, которой они занялись.