– Нам нужны лекарства, Сибилла, – четко проговорила Амелия. Ни тебе «здравствуйте», ни прочих любезностей, которые ей полагалось впитать с молоком матери. И вообще, черт побери, откуда у нее такие знакомства?!
Хозяйка отошла, пропуская незваных гостей. В ноздри Дарта ударил ураган травяных запахов. Если бы он не был таким «безнадежным», как говорил наставник Локи, то наверняка бы узнал несколько рецептов зелий, но его таланты лежали в другой области, и это, возможно, спасло их с Амелией жизни.
Девчонка усадила Дарта на скрипнувший табурет – парень сомневался, что тот сможет долго выдерживать его вес. Тем временем хозяйка уже тащила тазик с водой и охапку тряпок. Амелия суетливо носилась по комнатушке, подбирала какие-то склянки и горшки, срывала травы с сухих метелок под потолком, снимала коренья, которые, нанизанные на веревки, как гирлянды висели между балками. Тут была настоящая избушка лесной ведьмы, только стояла она посреди городской свалки, да и ведьме на вид казалось не больше тридцати, хоть она горбилась и щурилась, как древняя старуха.
– На, выпей это… – сказала Амелия, а «старуха» протянула Дарту глиняную чашку с мутной жижей, сильно напоминающей толченых слизняков. В нос ударило не то мочой, не то тухлыми яйцами. Или сразу и тем, и другим. Парень отпрянул, точно ошпаренный. От одного запаха на глазах наворачивались слезы. – Какой нежный… – неодобрительно проговорила Амелия. – Раздевайся до пояса.
Дарт нечаянно встретился с ней взглядом и поймал в ее глазах легкий намек на веселье. И сам почувствовал тягу улыбнуться в ответ. Теплота, впрочем, тут же разбилась о вмиг нахмурившиеся брови девчонки. Настроение у нее менялось быстрее, чем погода весной – не знаешь, что отчебучит в следующую минуту.
Хозяйка пожала плечами, зашаркала к тряпке, которой был завешен дверной проем. Дарт тем временем снял куртку и рубашку – все было грязным и почему-то безнадежно залитым кровью. Когда только успел изгваздаться?
– Сядь, – скомандовала Амелия. Разложила на столике корешки и травы, потом смочила тряпку в тазу и принялась обмывать рану, действуя осторожно и быстро, не хуже, чем наставник Тревор, который в Логове значился кем-то вроде штатного лекаря.
– Могла просто сказать, что не хочешь возвращаться на пепелище, – заговорил Дарт, просто чтобы разбавить тишину, перемешанную с хрипом хозяйки и ее глубоким влажным кашлем.
– Могла, – согласилась она, – а ты мог сказать, что пришел в подвал моих родителей не мертвяков искать.
Справедливо.
– Ладно… они мне не родные, – продолжила Амелия. Грязные тряпки она складывала в пустой таз. Из-за ширмы вернулась подслеповатая хозяйка с кувшином чистой воды, забрала ненужное – и зашаркала обратно. – Я приемная. Терпеть их не могу.
– Почему?
– Потому что я им не нужна такая, как есть. Потому что я хочу быть врачом и помогать людям, а меня за это считают чокнутой и готовят отдать за толстяка Обра. Его отец скоро станет губернатором, значит, с ним выгодно породниться.
– Ну, может быть…
Она больно ткнула его, Дарт понял это как намек, что его несет не туда, и замолчал.
– Я выросла на этих улицах.
Наверное, выражение лица спутника ее сильно позабавило, отчего девчонка негромко рассмеялась.
– Удивлен? Да. Мои настоящие родители разорились, когда я была совсем маленькой. Подробностей мне никогда не рассказывали, но из обрывков разговоров знаю, что они держали булочную и жили, в общем-то, небедно. До тех пор пока кто-то не перекупил их поставщиков. За нормальную цену купить муку возможности больше не было, а покупать втридорога – путь на улицу. Так и произошло. Их просто выгнали, когда они в очередной раз не смогли заплатить за аренду здания, в котором располагалась лавка. У отца был брат… вернее, он и сейчас здравствует. Именно его семья взяла меня приемной. Не знаю, почему он не помог моим родителям тогда, когда они в этом сильнее всего нуждались. Не знаю, зачем он отыскал и принял меня, когда они умерли.
Амелия ненадолго замолчала.
– Хотя нет, теперь знаю. Своих детей у него нет, благодаря мне он смог бы породниться с губернатором. Я должна была солгать тебе, понимаешь? – в ее голосе появился едва слышный намек на сожаление, но и он растаял без следа. – Мне необходимо было подумать и взвесить все за и против. Я пойду с тобой, один ты не справишься.
Дарт хотел было возразить, что еще не знает, что будет делать, но вдруг осознал, что принял решение, хоть толком и не помнил когда. Может, незадолго перед тем, как они с Амелией спаслись от ножей головорезов, а может, сразу, как прочел послание отца – и иллюзия выбора лишь временно затуманила его взор.
– Не помню, чтобы нуждался в Занозе в качестве напарника.
Вместо ответа она сильнее сжала его раненую ладонь. Дарт стиснул зубы, зашипел, уже готовый послать девчонку куда подальше. В конце концов, это далеко не первая его рана. Бывало и похуже.
– Ты совершенно не приспособлен к нормальной жизни, даже не знаешь, что кошелек на людях лучше не показывать, а мелкие деньги на повседневные нужды лучше держать отдельно.
Справедливое замечание, но желания таскать за собой зудящую, как комариный укус, Амелию не прибавилось.
Тем временем она натерла рану какими-то зловонными мазями, посыпала не менее зловонными порошками, и взялась за иголку. Раз – и жильная нитка проскочила в ушко.
– Выпей, – девчонка протянула ему ту самую глиняную чашку, которую недавно предлагала «старуха».
Дарт отмахнулся. Его и раньше зашивали, не впервой терпеть. Да и сомнительно, что он удержит выпитое в желудке, а пачкать блевотиной чужой дом казалось как-то неправильно.
– Мальчишки все такие задаваки, – проворчала девчонка и принялась за дело.
Позже, сидя за столом, уплетая за обе щеки печенную с луком и морковью картошку, Дарт подумал, что выпить слизневую настойку было бы, возможно, не таким уж плохим вариантом. Пару раз он едва сдержал крик, закусив собственный кулак, на котором теперь явственно красовались отметины от зубов. Амелия заключила, что шрам останется приличный (плевать – лишь бы затянулось поскорее), на что он кое-как кивнул и уронил голову на стол. И задремал, потому что не сразу услышал, как Заноза трясет его за плечо и приглашает к столу.
– Откуда ты ее знаешь? – спросил Дарт и кинул взгляд на спину хозяйки «избушки», которая несуетливо собирала пустую посуду. Выглядела она совершенно равнодушной к происходящему, будто ночные гости в золе и пижаме были делом естественным и частым.
– Сибилла – моя старая знакомая. Скажем так, мне приходилось потихоньку уходить из дома (того, нового), чтобы научиться вот этому, – Амелия указала кончиком ложки на его зашитую руку.
– Не очень-то она разговорчивая.
– Добропорядочные и глубоко верующие жители обвинили ее в ведьмовстве, – голос Амелии стал не по возрасту жестким. – Дознаватели из Конгрегации провели расследование. Доказательств ее вины так и не нашлось, но на всякий случай ей вырвали язык. «Для вящего спокойствия» – так они сказали.
Дарт сглотнул, уставился на сухую руку, что потянулась к его опустевшей миске.
– Многие из тех людей, кто состряпали донос, живы только благодаря ей. И их дети тоже.
Дарту очень хотелось сказать, что жизнь вообще чертовски несправедлива к дающим и весьма благосклонна к отбирающим, но почувствовал неуместность этой фразы. Вряд ли хоть кому-то из присутствующих была неизвестна эта истина, да и его сочувствие тут вряд ли кому-то нужно.
Сытость разморила его, дрема склеивала веки. В сущности, ему было без разницы, где лечь спать: на коврике у порога, прямо за столом, на лавке у окна или в любом уголке «избушки». Он просто хотел спать. Чтобы как-то облегчить ожидание сна, парень привалился спиной к стене, умостился затылком на сырой кирпич и закрыл глаза. Но возня Амелии то и дело вырывала его из дремы. Сквозь опущенные веки он наблюдал, как девчонка приволокла сенник, какие-то покрывала и шкуры, и из всего этого собирает импровизированную постель на полу около очага. Надо бы помочь ей, но отчего-то сил совсем нет. Нет, сейчас он все же встанет. Сейчас, вот уже…
В следующий раз очнулся оттого, что Амелия пыталась его поднять. С ее помощью добрался до лежки.
– У тебя жар, – хмурясь и кусая губу, заключила она.
– Ерунда. – На самом деле Дарт чувствовал себя весьма скверно. Неприятно осознавать, но он едва волочил ноги; не подставь девчонка плечо, своими силами он до импровизированной постели ни за что бы не дошел.
Амелия укрыла его сразу несколькими покрывалами, и под их тяжестью он почувствовал себя жарящейся на вертеле колбасой. Хотел было раскрыться, но Заноза шикнула и велела не двигаться. Из нее получится хороший врач, не мог не признать он, и границы лихорадочного бреда расступились, пуская его в страну фантазий, где Амелия, вся в белом и в высоком чепце, ходила между чумными больными. В перерывах между этими образами она поила его горькими настойками, от которых его рвало и еще больше бросало в жар.
– Спи, – было последним, что он помнил.
Строгий, но сочувствующий голос, и холодная ладонь на лбу.
Глава 5Прочь с Острова
Утро принесло Дарту слабость, но в целом он чувствовал себя отдохнувшим и здоровым. Зашитая рана болела и ныла, но рука пришла в норму, и парень даже нашел силы размять затекшие мышцы. Некоторые вещи нужно делать наперекор боли, а жалость в принципе не приличествует Охотнику.
«Охотнику», – с горькой усмешкой подумал Дарт.
Может, пришла пора начинать вытравливать из себя эти мечты? Вот только чем заполнить пустоту?
– Я помогу тебе, – напомнила Амелия позже, когда после завтрака Дарт засобирался откланяться. И это была первая ее фраза за утро, не считая хмыканья и угуканья при осмотре и перевязке его раны.
– Под ногами будешь путаться. – Он знал, что этот спор не выиграть, но попытался. – Оставайся здесь, учись врачеванию.
– Чтобы при следующей нашей встрече тоже быть без языка? – Амелия сложила руки на груди. Пижаму она сменила на то, что нашлось в гардеробе хозяйки «избушки», и это все было ей ужасно велико, да и выглядело неопрятно. В таком наряде в самый раз милостыню клянчить. Не будет ничего удивительного, если это подобие (платья?) некогда было мешком. Или несколькими.