– Наставник Торфинн, я знаю, в Предславле есть и другие алхимики. Может, у них?..
– Нет у них ничего, – буркнул старый охотник. – Я-то знаю. Искал. Уже…
«Тоже небось пытался спасти кого-то», – подумал мастер.
– Если мэтр не поможет, – негромко сказал Торфинн, – нам придётся… нет. Мне придётся.
– Как это тебе, наставник?
– А вот так. Знаешь, приятель, сколько вот таких вот мальчишек мне дорезать пришлось, чтобы не мучились, чтобы в упырей не превратились?
Мастер опустил голову.
– Жди. – Торфинн хладнокровно закрыл за собой дверь.
Охотник осторожно извлёк из ножен кинжал и положил с собой рядом. Проверил все скляницы, все остатки эликсиров. Что-то натекло со стенок, считанные капли удалось собрать.
До утра мастер менял повязки, очищал рану, аккуратно расходуя собранное. Потом занялся собственной раной. Если мэтр Бонавентура не откликнется…
Однако, едва рассвело, в двери забарабанили.
– Посылка тебе, – громыхнул за порогом старый Торфинн. – Наш алхимик превзошёл самого себя. Не знаю, как он это сделал, но сделал.
Пакет, по словам хозяина постоялого двора, доставила аж четвёрка голубей.
– Так не бывает, – выдохнул мастер. Бессонная ночь и тревога высасывали силы не хуже вампиров.
– Не может быть, það er ekki hægt, а есть, – возразил Торфинн. – Читай, тут письмо.
Свёрнутое тугой трубочкой, письмо на тонкой рисовой бумаге гласило:
«Дорогой друг. Сердечно рад твоему письму, хоть и весьма огорчён обстоятельствами, ему сопутствующими. Судя по описанным симптомам, кроме обычного sepsis purulentum, мы имеем дело с обширным поражением вампирьими токсинами. Последнее время я уделял весьма большое внимание этому предмету; поэтому, как представляется, сумел бы оказать пострадавшему некоторую помощь, если процесс не зашёл слишком далеко. К сожалению, не могу послать тебе, дорогой друг, таких снадобий, которые чудодейственным образом излечили бы пациента, требуется моё личное присутствие, равно как и использование сложных аппаратусов.
Я прибуду в Предславль так быстро, как только смогу, захватив с собой всё необходимое. Пока же отправляю тебе следующие эликсиры, что, по моим наблюдениям, способны замедлить processus morbificae и, таким образом, дать больному шанс дождаться помощи.
И могу также сказать с уверенностью, что нам для успеха непременно потребуется помощь квалифицированного мага. Понимая непростые отношения с сим сообществом, сложившиеся у тебя, считаю единственным выходом отыскать известного всем нам Вениамина Скорре, несмотря на всю очевидную сложность сего дела. Я собираюсь в большой спешке, дорогой друг, но, несмотря на это, задам нужные вопросы нужным людям, с целью установить точное местонахождение магистра Скорре. Мне доводилось краем уха слышать, что он отправился куда-то на дальний север, где обитают половинчики, что весьма некстати, ибо никакая голубиная почта не достигает тех мест.
Написав всё это, я, тем не менее, ни в коем случае не утверждаю, что дело безнадёжно. Ни в коем случае!
Держись, друг мой. Я же стремлюсь к вам со всем поспешанием, ибо успех будет означать, быть может, нашу самую большую победу в войне с упырями, считая с самого её начала – да простится мне сия нескромность.
Присланные эликсиры используй нижеследующим образом…»
Далее шли длиннейшие и подробнейшие наставления.
– Вениамин Скорре… – пробормотал мастер, протягивая письмо Торфинну. – Где ж его искать? Я тоже слыхал про север и половинчиков, но… север огромен, да и знай я точно, всё равно бы не помогло – как с ним снестись? Прав Бонавентура, голуби туда не летают, а в сказки, что маги якобы могут мгновенно друг с другом связаться и через какие-то чары говорить, не верю…
– Á morgun verður á morgun, приятель. Завтра будет завтра. Пока что у нас пять свежих снадобий и указание, что делать. Вот и займись.
Глава 5Врата миров
Досточтимый магистр Вениамин Скорре (до высокоучёного ему ещё только предстояло дорасти) самым расточающим время образом валялся в постели.
Был вечер, ранний по часам Академии, но осенью здесь, на дальнем севере, где день очень короток в это время года, тьма уже давно сгустилась.
С утра, ещё затемно, маг оседлал ездового варана и через Каменные Врата и пастбища отправился в деревню половинчиков. Поговорил с кузнецом Тодом Барми, с головой всего этого места Медри Кауром, с Аппией Дрог, хозяйкой единственного в этих местах постоялого двора. Затем двинулся дальше, дорогой через Два Моста, свернул на север, а потом на северо-запад, к развалинам давно забытого селения в долине у подножия Шепчущих Холмов. Путь был неблизок, только до деревни было не меньше трёх лиг, и от неё до развалин добрых лиг восемь – целый день пути; но Вениамин и не предполагал добраться до какого-то конкретного места.
Ему просто нужно было побыть одному.
Вчера они проболтали с Алисандой почти до самого вечера. Произнеся сакраментальную фразу, «но об этом позже», она и в самом деле резко сменила тему, упрямо избегая всего мало-мальски серьёзного. Рассказывала смешные – а зачастую малоприличные – случаи, приключившиеся со старыми рассеянными профессорами Академии («и ты представляешь, Вениамино, Реторта ей и говорит, мол, что вы тут несёте, хочу видеть голую… – и отвлёкся, знаешь же, какой он – бабочка пролетела, и всё; он всего-то и собирался сказать, мол, хочу видеть голую правду в экзаменационной работе, а NN, не будь дура, начала раздеваться; Реторта так и обмер, стоит, рот раскрыв, глазами хлопает; NN, уже нагая, ему зачётную ведомость этак невинно протягивает, он и подписал; подписал, балахон подобрал и бежать!..»), саркастически обрисовала новые молодёжные моды первокурсников («юбки выше колен иные носят! Представляешь, Вениамино? Как бедным мальчикам учиться в такой обстановке, у них же одно только на уме!..»).
Она вспоминала общих знакомых, лавки и забегаловки, где они частенько отсиживались после ночных похождений. И сами похождения вспоминала тоже.
Днём чародейка, несмотря на скверную погоду, захотела осмотреть ближайшие окрестности. Вениамин показал – громаду Чайкиной горы на севере, холодное море, бушующее внизу, под обрывом; уютные дымки над Грибной Кручей, селением половинчиков.
Алисанда долго стояла на самом краю, над пропастью, так что у Вениамина всё стиснулось и сжалось внутри.
– Санди. Если ты не умеешь левитировать, отойди, пожалуйста, от края. На тебя смотреть страшно!
– Левитировать не умею, но с высоты спрыгну. Воздушные линзы, слыхал о таких?
– Слыхал, – поморщился маг. – Только очень тебя прошу, без демонстраций, ладно? Я слишком хорошо помню процент несчастных случаев, когда в ход пускалось это заклятье.
– Несчастные случаи – это у неучей и паникёров, дорогой.
Уходя на ночь к себе, Алисанда томно потянулась.
– До завтра, милый Вениамино. Сладких снов.
Улыбнулась, взглянула искоса, затрепетала ресницами.
– Мужчины настолько просты… – проворчал Вениамин, стараясь не глядеть ей на декольте. – Когда там по списку должен быть чулок?
– Запомнил, – рассмеялась она. – Милый, когда у нас с тобой всё начиналось, я, если мне не изменяет память, вполне обошлась без этого. Я говорила о том, как легко вас направить в нужное нам русло, вот и всё. Но это если тобой цинично манипулируют. А я – я разве манипулировала, когда лазала с тобой по крышам?
– Нет, – искренне сказал Вениамин, глядя ей в глаза. – Не манипулировала. Тогда.
– И сейчас не манипулирую, – пожала она плечами. – Мне приятно тебя видеть, Вениамино. Просто приятно, и всё тут. Мне приятно, что я… – она потупилась, – чувствую что-то вот здесь. – Алисанда положила руку на сердце. – Знаешь, с этими стариками в Академии, с этими бесконечными интригами в Капитуле, с этими разбирательствами в Конгрегации… Подкопы, контрподкопы, против кого дружим, нашим-вашим флагом машем, подсматриваем, подслушиваем, распускаем слухи, один другого мерзее… – Алисанда вздохнула. – Устала я от этого, Вен. Ужасно устала. Кажется, вообще ничего во мне не осталось, одна только борьба ради борьбы во имя борьбы. Ан нет, осталось, оказывается. Есть ещё что-то внутри, отчего сердце взволноваться может.
– Так, может, не интриговать, а, Санди? Зачем тебе это?
– Там или ты, или тебя, – вновь вздохнула она. – Старики дорогу уступать не хотят, не желают ни в какую, хотя ничего уже не могут. Не могут они там без нас, молодых магов, без меня, без Корделии, без Марион де Сегюр, без Феликса Тихе – помнишь ведь его? Правая рука старика Киршгофа на кафедре Воплощения Абсолюта, хотя какая правая, он просто уже по-тихому кафедрой заведует, древний Кирш только и знает, что девчонок щупать…
– Не такой уж и древний, если щупает…
– Ах, дорогой! Уверяю тебя, он только щупать и может, несмотря на все эликсиры.
– Уверяешь меня? А откуда ж такая уверенность?
– Ревнуешь? Ревнуй, милый, ревнуй. Мне это нравится. Стефани Абель, ты её не помнишь, на два курса младше нашего, устав от его домогательств, пошла в ректорат. Случился скандальчик, но дорогой наш Кирш немедля представил пергамент за подписями трёх профессоров с лечебного факультета, подтверждающий, что он, Кирш, давно уже страдает э-э-э, sine erectionem. Impotentia coeundi во всей красе.
– Ай, ловкач! – покачал головой Вениамин.
– Я тогда возвысила голос и потребовала повторного освидетельствования Киршгофа другими профессорами, не его дружками. Ректорат со мной согласился. И что же ты думаешь? Всё подтвердилось! Старый козёл избежал афронта. Официальный импотент. Но я отвлеклась.
– Да, ты говорила об интригах…
– Именно. – Она вновь вздохнула. – Вот там да, приходится манипулировать. Улыбаться, глазки строить, хихикать глупо. Порой и чулок покажешь, в качестве последнего средства.
– И часто приходится? – осведомился Вениамин. Отчего-то он её и впрямь ревновал сейчас.
– Не часто, – без тени улыбки ответствовала Алисанда. – Это уже ultima ratio. Обычно хватает глазок.