— Я вам подарю книгу с автографом! В конце приложены карты, где четко обозначена и научно доказана мною граница древних теплых морей. На всем земном к шаре нефть добывают именно там, где были древние теплые моря. И чем южнее, тем мощнее запасы!
— А в Западной Сибири, по-вашему, выходит, нет нефти?
— Западно-Сибирскую впадину заполняло огромное холодное море, и исследования показали, что оно бедно биологической средой и органическими веществами, без которых нефть не может образоваться.
— А мнение академика Губкина?
— Губкина? Что ж, давайте покозыряем авторитетами. Вы, возможно, забыли, что ему ответил академик Шатский? Очень убедительно ответил! — Назарковский твердо стоял на ногах и был беспредельно уверен в своей правоте. Глядя в упор на Эревьена, он выстрелил заранее заготовленными фразами. — Пора и вам, Юрий Юрьевич, посмотреть на действительность открытыми глазами и с холодным умом. Пора прекратить вышвыривать на ветер миллионы рублей, так нужные сегодня нашему государству. Именно об этом я и собираюсь писать в своей записке Центральному Комитету партии.
И он ее написал. Пространную, обоснованную, с экономическими выкладками, приложениями, картами. ЦК КПСС переправил материалы в Министерство геологии. Записка Назарковского послужила основанием для всестороннего и серьезного обсуждения на экспертном совете Главгеологии. Заседание проходило в Москве. Приехали видные ученые и крупные нефтяники-производственники. Собрать такой совет стоило немалых средств. Эревьен был озадачен, когда прочел в повестке дня: докладывает кандидат наук, доцент Назарковский… Иное человеческое сердце способно и добро переплавить, обратить его во зло и силу. Эревьен понимал важность события и видел, как эта сила встала поперек пути, грозя разрушить самое заветное.
Докладывал Назарковский самым категоричным тоном, и в искренности его никто не сомневался. Но поддержки он не получил. Один за другим выступали ученые-нефтяники, и каждый подчеркивал, что выводы Назарковского, не лишенные научно-теоретического интереса, базируются, к сожалению, на спорных и слабодоказуемых материалах. Не разделили точку зрения Назарковского и крупные специалисты-производственники.
Но он не сдавался. Назарковский был убежден в своей правоте! Он и после решения экспертного совета с упорством и яростной энергией продолжал утверждать и отстаивать свою точку зрения…
Первая скважина в Шаиме порадовала — дала нефть. Но, к сожалению, очень мало: всего полторы тонны в сутки. Маленький, тощий ручеек. Но по своим качествам нефть была почти уникальной — малосернистая, легкая, высокомаслянистая… Вторая скважина выдала чуть больше. Значит, поиски идут на верном направлении. Но где же таятся основные залежи?
В первых числах июня 1960 года начальник экспедиции доложил, что бригада Урусова закончила бурение третьей скважины (она шла под номером шесть) и вынула из глубины нефтяной песчаник.
— Подготавливаем скважину к испытаниям, — читал радист Юрию Юрьевичу. — Ведем цементаж, опустили обсадные трубы.
В середине июня прибыл высокий гость — академик Андрей Алексеевич Трофимчук, директор Института геологии и геофизики Сибирского отделения Академии наук СССР. Андрей Алексеевич, сам в недавнем прошлом нефтяник-производственник, много отдал сил рождению «второго Баку» в Приуралье, в Башкирии, где был главным геологом. С таким ученым легко говорить: он знал производство с низов. Андрей Алексеевич детально ознакомился с работой управления, одобрил целенаправленность поисковых разведок.
Внешне Трофимчук мало чем напоминал кабинетного ученого. Квадратное, скуластое, обветренное лицо с выдвинутым вперед подбородком, покрытое многолетним загаром. И по одежде скорее напоминал опытного бурового мастера, чем академика. Впрочем, Трофимчук действительно был из рабочей семьи. Отец его, железнодорожник, объездил с семьей почти всю Сибирь и Дальний Восток, и будущий академик с раннего детства подошвами ног прощупал родную землю.
В тот день, 22 июня, Эревьен показывал гостю карты геофизических экспедиций, когда в кабинет не вошел, а, скорее, влетел радист.
— Юрий Юрьевич, фонтан! Только что получил от Шалавина!.. Двести пятьдесят тонн!
Эревьен взял радиограмму. Буквы запрыгали перед глазами. Он ждал этой минуты годами, а она пришла так нежданно. Захватила врасплох. Юрий Юрьевич молча протянул ее академику. Трофимчук прочел вслух:
«Скважина Р-6 фонтанировала через 5-дюймовую обсадную колонну без спущенных насосно-компрессорных труб через 4-дюймовую задвижку в земляной амбар. Емкость амбара определяется в 350—400 кубометров. Скважина фонтанировала с дебитом 200—250 тонн в сутки. Точно дебит определить невозможно. Земляной амбар сейчас почти полностью заполнен нефтью. Шалавин».
Трофимчук улыбнулся. Широко, светло. Заграбастал Эревьена, стиснул в объятиях:
— Счастливый ты, чертяка! Поздравляю!..
На следующий день вместе с секретарем обкома вылетели в Шаим на буровую.
Самолет сделал круг над таежным поселком нефтеразведчиков, над рукотворным озером. Сверху казалось, оно наполнено водой, в которой отражались небо и ближайшие деревья. Но то было необычное озеро — в земляной чаше, вырытой наспех бульдозером, находилась первая промышленная сибирская нефть! Почти пять тысяч тонн!..
Самолет плавно опустился на голубую дорогу Конды и, веером рассыпая брызги, подрулил к берегу. Здесь гостей уже ждали начальник экспедиции, буровики, геологи, все радостно возбужденные, растерянно счастливые, еще не ощутившие полноту и весомость открытия.
За стволами деревьев — поселок бурильщиков. Несколько старых вагончиков с подслеповатыми окнами. Полощется белье на веревке. Горы пней, вывороченных бульдозером. Вот и рукотворное темное озеро. Нефть вблизи отливала голубизной. Юрий Юрьевич присел на корточки, опустил ладони в густую маслянистую жидкость. Не верилось, что она вышла из темных глубин земли, а казалось, что ее специально привезли и вылили из цистерн. И было немного жаль, что такое богатство слили прямо в эту торопливо вырытую яму. Свежая глина у краев почернела. А за спиною слышались восторженные голоса, смех. Секретарь обкома поздравлял рабочих, геологов.
— Открывай! — скомандовал Трофимчук.
Послышался шум, и конец трубы, выступающей над озером, качнулся, задрожал, и в следующий миг из нее хлынул сильным напором густой поток светло-коричневой маслянистой жидкости, отливающей на солнце радугой. По озеру побежала рябь, а там, куда падала густым веером струя, вскипала беловато-бурая пена…
Потом осматривали скважину, зацементированную, схваченную стальной арматурой. Стрелка манометра показывала 34 атмосферы. Таков был напор разбуженной нефти. Могучий напор!..
Фотокорреспондент областной газеты, не жалея пленки, снимал и снимал кадры.
Разве мог тогда предположить Юрий Юрьевич, да и не только он, а и академик Трофимчук, и секретарь обкома, и все счастливые герои, что они сделали лишь первый шаг к подземным кладовым, что главное открытие сибирской нефти еще не произошло и что произойдет оно совсем в другом месте?
Первый фонтан, каким бы мощным он ни был, — это лишь заявка. Для промышленного освоения необходимо четко обозначить район подземных богатств, оконтурить, как говорят геологи, границы залежей. Разбурить перспективные площади. Ученые подсчитают возможные запасы. И тогда государственная комиссия примет их.
Оконтурить — значит прощупать глубокими скважинами землю. И чем скорее, тем лучше. Нефть ждут с нетерпением!.. Маленький таежный поселок прогремел на всю страну. Но чем бурить? Где бригады и оборудование? Юрий Юрьевич понимал, что ждать нельзя. Надо что-то предпринимать. Наступил перелом в его жизни. Много раз сложные обстоятельства угнетали Эревьена. Но он выдерживал удары, и дух его не истощился в безнадежности и унынии. Эревьен жил, думал и работал, словно постоянно опирался на чью-то сильную руку, которая вела его, он чувствовал ее тепло, оно проникало в сердце, и потому легко и жестко он шагал вперед, веря в свою судьбу.
Слава окрыляла, но она не сразу наполнялась материальной силой. А возможности у геологического управления невелики. Каждая буровая на учете. Из одной не сделаешь две. А надо спешить. И Юрий Юрьевич снова в заботах. В бассейн Конды перебрасываются поисковые партии, буровое оборудование. Начальники партий и бригадиры ворчат, но понимают — так надо. Идет концентрация сил для генерального наступления. Из разных концов необъятных таежных просторов по речным дорогам двинулись караваны. А с наступлением морозов мощные тракторы потащили санные поезда.
Эревьен мобилизовал все резервы. Законсервировал некоторые экспедиции, а людей и оборудование направил в шаимскую тайгу. Но и этих сил было маловато. Хотелось большего. А где взять? И взгляд Юрия Юрьевича все чаще и чаще останавливался на Усть-Югане, на Среднеобье, где находилась экспедиция Фармана Далманова.
И вот сейчас надо было решаться. Там, в Приобье, лишь одни надежды и мечты. И довольно туманные, если не сказать более — неопределенные. В меловых отложениях, в известняках еще нигде и никогда нефть не находили… А в бассейне Конды — реальность. Нефть! Юрий Юрьевич понимал, что Далманова не так-то легко оторвать от земли, в которую он пустил корни. Не для того ехал в усть-юганскую тайгу. Переубедить темпераментного кавказца навряд ли удастся. Однако интересы дела требовали от начальника управления энергичных действий.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Позади остался Ургут. Самолет взял курс на Усть-Юган. Фарман еще раз оглянулся, посмотрел на Ургут, на родной и в то же время уже ставший почти другим. Все меняется. И он сам изменился. Семь лет прошло с тех далеких первых дней. Срок вполне достаточный, за это время и человек изменяется. Только не верилось Далманову, что он стал иным. Память цепко хранит каждую деталь, каждую мелочь, словно все происходило вчера. Помнит каждую зиму и лето. И в ушах все звучит голос Катерины. Уничтожающе спокойный. Их последний разговор. Три года тому назад, в тот злополучный зимний день, когда пришла радиотелеграмма с приказом начальника управления о снятии с работы «за невыполнение приказа» и переводе на должность рядового геолога… Как она узнала о той телеграмме?